Странная дружба
Шрифт:
По телу разлилось приятное тепло. И его перестало сковывать. Оказывается, всё это время Таньку будто изнутри стягивали холодные оковы. А она даже не замечала. Пока не почувствовала, какого это — оказаться без них.
Расцепляясь, они неловко и больно столкнулись запястьями. Танька поморщилась, а Женька ощутила неприятную лёгкость освободившегося запястья — резинка, сдерживающая порыв бусин, безнадёжно лопнула. Долю секунды круглые бусинки ещё держались на честном слове, но, ощутив всю прелесть свободы, сразу посыпались на пол короткими тихими очередями. Женька разочарованно вздохнула.
Они сидели на Танькином диване. Рюкзак так и валялся на полу, и никому не было до этого никакого дела. Вместе с раскатившимися весёлыми бусинками. Стемнело окончательно, и свет в комнате рассеивала только настольная лампа. Которая сама была не очень яркой, а украшала мир только желтоватым, ленивым светом. Из-за его неровных теней комната стала казаться меньше. Уютно.
Через окно можно смотреть на тёмное небо и представлять, что там сейчас происходит что-то интересное. Например, за ними подглядывают инопланетяне и фиксируют что-то на своих приборах. Или затягивают кого-то — но не их — в свои космические корабли.
Обе сидели, подтянув коленки к груди, и молчали. Но уже не тем напряженным молчанием недосказанности. А скорее общей на двоих тишиной.
— Ты, значит, не обижаешься? — в очередной раз спросила Женька, искоса поглядывая на сестру.
Та едва успела прикусить себе язык — психовать совершенно не хотелось, но и убеждать Женьку в том, что никто на неё… на них никто не злится — утомило.
— А ты? — вдруг, неожиданно для самой себя спросила Танька. И запоздало подумала, что Женька могла и напрашиваться на такой вопрос.
Они встретились серьёзными взглядами. И Танька отвела глаза первой.
— Я? — задумчиво ответила Женя. — Ты знаешь… Я, по-моему, даже рада.
Танька вскинула на неё удивлённый взгляд. А Женька только с улыбкой повела плечом.
— Я, конечно, ни на чём не настаиваю… — она вдруг покраснела и стала теребить край шортиков, закатавшийся толстым жгутом.
— Подожди… — попыталась Таня уложить в голове разрозненные слова сестры. — Ты меня к вам зовёшь, что ли?
— А почему тебя это так удивляет? — сразу насторожилась Женька чужой интонации.
— Ну… не знаю… — растерялась Танька. — Ты мужика-то своего сначала спроси.
За дурашливым несерьёзным тоном она попыталась скрыть крайнюю степень смущения. Но Женька, кажется, не обратила на эту фразу никакого внимания. А вот на тон обратила.
— Почему тебя это так смущает? — «взяла быка за рога» она.
Под пристальным взглядом Танька догадалась, что отшучиваться и юлить не получится. И постаралась придать разрозненным мыслям в голове хоть какое-то подобие порядка.
— По мне это всё равно странные отношения! — в конце концов выпалила она.
У Женьки заметно поползли вверх светлые брови. Танька смутилась. Повисла тишина. Которая будто снова отдаляла их друг от друга. Чувствуя её звон, Танька снова испугалась. Что навсегда так и останется в этой тишине. Одна. Совсем одна.
— Тебе ведь нравится
— В том, что он — твой парень, — пробурчала Танька.
— Я в курсе, — издевательски холодно отозвалась Женька.
Тишина стала колоть ещё сильнее. Танька всё бы отдала, лишь бы она исчезла. И в то же время понятия не имела, что для этого нужно сделать. Женьке, как старшей, снова пришлось брать инициативу в свои руки. Как бы опасно это ни было.
— Тебе не нравятся отношения как между нашими родителями?
— Не в этом дело, — тихо пробормотала пристыженная холодным тоном Танька. — Просто… Их же надо скрывать, — она большими глазами посмотрела на сестру. — Ты вспомни, как всё детство нас только и делали, что дрессировали, кого нужно называть мамой. Я лет до шести вообще путалась, что такое «мама». И почему дома мама одна, а в других местах может быть и другая. Мне иногда казалось, что если мамы две, то и меня тоже две… А потом нам нельзя было приводить домой друзей. И опять же — в разговоре следи, чтобы не сказать «Лера»… И как вообще её для других обозначать? Не знаю как тебе, а мне всё время приходилось фильтровать, что, когда и кому говорить. По-моему, меня от этого долго считали тормозом…
Танька наткнулась на сочувственный Женькин взгляд и выдохнула. Женька помолчала. Но уже не тяжело, а больше давая сестре шанс продолжить. Но та вроде высказала всё, что лежало в груди.
— Не знала, что ты так всё это переживала, — извиняющимся голосом отозвалась Женька. — У меня было по-другому. Для меня это всегда была какая-то игра, секрет, который приятно хранить от чужих… Наверное, тяжко?
От сочувствия, скользнувшего в её взгляде и голосе Таньке захотелось плакать. Не из-за обиды. Просто от пронизывающего её чувства принятия и понимания.
— Да нет… — торопливо отозвалась она, чуть смущаясь. — Уже нет…
Женька кивнула. А потом бодро продолжила, накрывая Танькину ладонь своей.
— Давай так, — подытожила она. — Пока эту тему оставим. Недели на две. А там просто говори: да или нет. В любом случае на тебя никто в обиде не будет. Но прими это решение сама.
Танька посмотрела на сестру и внутренне восхитилась. Когда она научилась так выруливать сложные вопросы? А сестра тем временем улыбнулась.
— И мой «мужик» против не будет. Но если захочешь его у меня просто увести… — Женя сделала многозначительную паузу. — Я тебе глотку перегрызу.
Такая милая улыбка и такие страшные слова. Танька против воли прыснула. И, собравшись, ответила — всё-таки юморить тут можно не только Женьке.
— А ему что — не перегрызёшь?
— Ему — не перегрызу, — не моргая, согласилась Женька.
Обе заговорщицки хихикнули. И подспудно поняли друг друга.
Танька упёрлась головой в стенку. Женька вытянула ноги и принялась дёргать тонкими лодыжками. Комната всё сильнее наполнялась ночной свежестью и отдалённым уличным гулом. И почему-то мягким трением сверчков. Хотя откуда им взяться в городской черте?