Странник, пришедший издалека
Шрифт:
– С последним вопросом мы, считай, разобрались, – вымолвил Скиф с мрачной гримасой – видно, вспомнил крики и вопли привязанного к металлической плите Тха.
– И с остальными разберемся. Ты не спеши, дорогой, не спеши. Я так думаю, что сперва нужно в город доехать да с местной властью потолковать. Может, объясниться начистоту… кто мы и откуда и зачем сюда прибыли. Так что город – наша первая цель.
– Почему?
– Да потому, что в нем мы можем кое-чему научиться. И без этой науки, без надежной защиты, я бы в рощи да купола не полез. И вспомни еще, что говорила твоя Сийя: дескать, только Видящим Суть дозволено касаться дерева падда. Раз касаются, значит, откуда-то берут, так? Из рощ, само собой, каким образом? Умеют защищаться и от демонов, и от запаха, а?
– Не
– Приедем – узнаем, генацвале. Встретимся с нашими красавицами… – Джамаль, скрывая улыбку, отвернулся. – Жаль только, что Зурабчик мой ушел… поспешил, а зря! Хотелось бы мне с ним потолковать о тех странах, что за Узким морем.
– Это ты про Зуу'Арборна? – Скиф бросил взгляд на далекие горы. – Ну, он уже на пути в Мауль. Может, и до порта добрался да к себе на родину поплыл.
– Если добрался, – со значением сказал Джамаль. – Дороги-то здесь опасные… непростые дороги…
Они вновь помолчали, а затем Джамаль принялся расспрашивать компаньона о событиях, что случились недавно у Приозерского шоссе. Скиф уже рассказывал о них – о рейде Сарагосы, схватке с двенадцатью апостолами, таинственном графе Калиостро и гибели Сингапура с двумя агентами. Звездный странник, однако, желал знать обо всем в подробностях: эта информация являлась новой и крайне ценной, ибо ни один из телгских Наблюдателей никогда не бывал в логове Бесформенных.
Скиф, припоминая слышанное от Сарагосы и Сентября, говорил о бревенчатом домике, врезанном в косогор задней стеной, о зеленой щели, рассекающей стену от пола до потолка, о сферическом углублении, ванне с сизым туманом, пожирающем трупы, о гравитационных метателях, превратившихся в горстку праха. Джамаль слушал, задавал вопросы; особенно его заинтересовало, почему дядя Коля, «механик»-экстрасенс, назвал сферическую нишу «сосалкой», а щель – окном, ведущим черт знает куда Вероятно, это были какие-то технические устройства, и тут интуиция дяди Коли могла оказаться важней, чем самые доскональные научные исследования. Он владел своеобразным даром, изредка встречавшимся на Телге и в других мирах; он чувствовал душу любого механизма – так, как опытный врач ощущает состояние больного по ударам пульса, дыханию, оттенку кожи и дрожанию век. «Механик» – еще один, не считая Доктора, удивительный земной феномен; оба не всегда могли разобраться в деталях незнакомых устройств, но их назначение определяли без труда. И если дядя Коля утверждал, что ниша – это «сосалка», а зеленая щель – окно, то так скорей всего и было.
Когда речь зашла о дяде Коле и его талантах, Скиф вдруг ударил себя по лбу, торопливо расстегнул нарукавный карман и принялся шарить в нем Затем он извлек на свет божий небольшую металлическую коробочку и протянул Джамалю. Была она круглой, довольно тяжелой, с гравированным на обоих торцах изображением костра Поленьев либо иного горючего материала не замечалось – только языки пламени с плясавшей в них саламандрой, вырезанной скупыми четкими штрихами.
– Вот, дядя Коля дал, – произнес Скиф. – На всякий случай… Дал и прибавил: мол, пригодится, бляха-муха.
– Что же это такое? – Джамаль повертел коробочку в руках, попробовал открыть, но она не поддавалась. – Что там внутри, дорогой? Снаружи костер нарисован, выходит, внутри зажигалка? Только очень маленькая… с ноготь величиной…
– Не думаю, что зажигалка. Дядя Коля такой мелочевкой не балуется. Если уж он делает вещь, так это вещь.
– Бомба? – Джамаль насмешливо прищурился. Его компаньон пожал плечами.
– Скорее, защитное устройство. Талисман, от бомбы и от огня. Но как им пользоваться, я не знаю. Сказано было: придет время, догадаешься.
– Значит, время еще не пришло. – Джамаль вернул коробочку и, оглянувшись, поймал взгляд синдорца Сайри. Сделать это было нелегко, потому что глаза юноши метались по сторонам, как два юрких прыгуна-хирша. На Белых Родичей и амазонок он поглядывал с нескрываемым страхом, степь осматривал с любопытством, а на грозного Паир-Са, своего господина, и на его приятеля, князя Джаммалу, взирал с надеждой и благоговением. Джамаль
Они миновали очередной ручей; хрустальные брызги из-под лошадиных копыт взмыли вверх, окропив сапоги и колени звездного странника. Полузакрыв глаза, он мерно раскачивался в седле, отдаваясь наслаждению быстрой скачки, чувствуя, как солнечные лучи ласкают правую щеку, а налетевший с равнины ветерок гладит левую. Но вскоре перед его внутренним взором возникло лицо суровой амазонки, нынешней их водительницы, и Джамаль начал мысленную беседу с ней – о том, что люди они со Скифом хорошие и никому не желают зла, что ару-интаны и шинкасы, мерзкие прихвостни демонов, их враги, а значит, сами они для женщин – союзники и друзья. Эта беседа, происходившая в его воображении, была своеобразным гипнотическим приемом, позволявшим расположить к себе, внушить доверие, растворить всякий след подозрительности и неприязни. Удавалось такое не всегда и не со всеми, но сейчас Джамаль был почему-то уверен, что все получится. Быть может, потому, что еще он думал о златовласой Тамме, царице Тамар на белоснежном жеребце, и мысли эти окрашивались теплым чувством приязни и предвкушения встречи.
Когда Джамаль открыл глаза, три девушки-лучницы вложили свое оружие в чехлы, а женщина со шрамом, натянув повод, отстала от молодых воительниц и поравнялась с ним. Бросив проницательный взгляд на погруженного в сладкие думы Скифа, она, вероятно, решила, что говорить с ним не стоит, и повернулась к князю.
– Твое имя я уже слышала, чужак. Мое – Рирда aп'Xeнан, из Башни Стерегущих Рубежи. Я – Сестра Меча и начальствую над двумя сотнями всадниц.
– Большая честь, что ты сама провожаешь нас в город, – сказал Джамаль, лихорадочно соображая, какие слова почтения нужно добавить. С юными девушками было проще: он мог назвать их черноокими, златовласыми, желанными и прекрасными, но эта суровая женщина красавицей не была. Разве что в прошлом, когда ее щеку не безобразил длинный рубец, протянувшийся от подбородка к правому уху. Ледяные серые глаза придавали ее лицу сосредоточенно-мрачное выражение.
Решив не испытывать больше на сей валькирии свои чары, Джамаль лишь склонил голову и сказал:
– Сийя и Тамма тоже называли клан ап'Хенан. Ты – их сестра, отважная Рирда?
– В пятом или шестом колене. Все женщины из Башни Стерегущих Рубежи носят это имя.
– И много ли их?
Рирда бросила на него подозрительный взгляд и отрезала:
– Достаточно, чтоб земля содрогнулась под копытами наших скакунов! Но еще не бывало так, чтобы все Стерегущие разом выезжали из города. Для охраны рубежа хватает трех турмов всадниц и Белых Родичей.
– Турмов? – Джамаль приподнял бровь.
– Две сотни всадниц – боевой турм, – пояснила Рирда. – И, клянусь Безмолвными, тысяча жалких хиссапов, прячущих лица под масками, не выдержит его удара!
– Нисколько в том не сомневаюсь, отважная. Я видел, как бьются девушки Сийи… Твои, наверно, не хуже! Рирда смягчилась.
– Не хуже, – подтвердила она, вытянув руку в бронзовом блестящем налокотнике. Запястья у нее были широкими, словно у мужчины, однако изящными; под золотистой кожей проступали крепкие жилы. – Скоро привал у большого озера… После него – еще два заката, и мы окажемся в городе. Там, чужак, ты сможешь поклониться Доне ок'Манур, хедайре, и мудрой Гайре, пророчице. Надеюсь, она не узрит в тебе плохого. Иначе мне придется поглядеть, какого цвета твоя печень!
– Я тоже надеюсь, – ответил Джамаль, дипломатично пропуская мимо ушей намек о печени. – И еще надеюсь, что ты, отважная, будешь нам заступницей.
Рубец на щеке Рирды дернулся, налился кровью; она мрачно усмехнулась.
– Похоже, у вас, у тебя и твоего родича, уже есть заступницы, Тамма и Сийя. Особенно Сийя! Но ее слово так же, как мое, не много значит, ибо суть людская скрыта от наших глаз. Гайра ар'Такаб – иное дело… Мы – пылинки, пляшущие в луче света по воле Безмолвных Богов; она – приникший к земле камень, неподвластный дуновению ветра. Мы, пылинки, глухи и слепы, хоть думаем о себе иначе; камень же, недвижный, словно земля, видит и слышит больше нас.