«Странники» Судоплатова. «Попаданцы» идут на прорыв; Дожить до вчера. Рейд «попаданцев»
Шрифт:
— Хорошо. Завтра начинайте операцию.
Город Борисов, Белорусская ССР, 23 августа 1941 года. 0:07.
— Какова ситуация на текущий момент? — Генерал-фельдмаршал тяжело опустился в кресло и закинул ноги на стул — практически весь сегодняшний день пришлось провести на ногах.
Гудериан потер слезящиеся от недосыпания глаза:
— Мне прямо порекомендовали воевать в соответствии с приказами и не лезть в стратегию.
— Лучше расскажите с самого начала — мне необходимо понять общую обстановку в Ставке.
— Никто из паркетных даже не намекнул фюреру, зачем я приехал, а Браухич так и вообще строжайше запретил даже поднимать тему наступления на Москву.
— Но вы, конечно же, не послушались,
— Не за тем я проделал этот путь, чтобы тратить время на пустые разговоры!
— Хайнц, успокойтесь, пожалуйста. Садитесь, налейте коньяку. — Несмотря на то что Клюге откровенно недолюбливал своего подчиненного, он чувствовал, что сейчас надо дать ему выговориться.
Генерал-оберст вскинулся, словно собирался ответить очередной резкостью, но в последний момент передумал и выполнил просьбу командующего.
— Я сказал фюреру, что большевистскую столицу нельзя сравнивать с Варшавой или даже Парижем. И дело не только в «загадочной русской душе», которая, на мой взгляд, Гюнтер, не более чем выдумка их собственных писателей, всячески пытающихся оправдать природную леность и безалаберность этого народа. Я считаю, что, поскольку вся транспортная система России завязана на столицу, а промышленное значение этого города невероятно велико, мы должны, не отвлекаясь на второстепенные задачи, уничтожить это сосредоточие большевизма! Я настаивал на том, что с разрозненными группировками русских мы сможем справиться после. Но знаете, что он мне ответил, Гюнтер? — Тонкий ход Клюге сработал на все сто процентов — генерал-оберст впервые за долгое время обратился к нему по имени, словно забыв, что еще совсем недавно он собирался вызвать фельдмаршала на дуэль.
— Нет, откуда?
— «Все мои генералы читали Клаузевица, но они не понимают военной экономики», — скривившись, процитировал Гудериан. — Представляете, ефрейтор сослался на Клаузевица! Он его, видите ли, понимает лучше офицеров Генерального штаба. А потом мне просто пересказали эту проклятую директиву. Всю эту ерунду про зерно и нефть. Я едва не попросил отставки!
«Хм, и это говорит человек, к которому Гитлер обращается не иначе как „мой Гудериан“!» — подумал фон Клюге и подлил еще коньяка в бокал собеседнику:
— И что же вас остановило, Хайнц?
— Я не могу бросить своих ребят сейчас, — мотнув головой, командир Второй танковой быстрым движением взял бокал с коньяком и одним глотком осушил его наполовину. — Самое смешное, что Гальдер задал точно такой же вопрос, стоило мне выйти от фюрера. Он, видите ли, рассчитывал, что я смогу убедить его! Причем ни сам он, ни Браухич этого сделать не смогли. Как, кстати, положение у Гомеля?
— Тяжело. Мы уперлись в неплохо подготовленную полосу обороны, а Лемельзен отказывается использовать танки для прорыва.
— И я его вполне понимаю: обещанные подкрепления так и не поступили, и, если истратить остатки моторесурса на бессмысленные атаки, нам нечем будет наступать на Киев и Москву.
— Кстати, — фельдмаршал снова наполнил рюмки, — что говорит Кунце? [153] Насколько я помню, ему отправили несколько десятков новых моторов.
— Что толку от моторов, если Лангерману [154] необходимо привести в порядок почти половину его танков и от многих из них остались только закопченные корпуса. У Моделя, [155] впрочем, ситуация если и лучше, то ненамного. Вальтер, конечно, очень талантливый и умелый командир, но даже он не в состоянии ничего поделать с погаными дорогами и проклятыми диверсантами. В последнем докладе он сообщал, что боеготовыми можно считать только шестьдесят три процента имеющихся танков.
153
Генерал инженерных войск Вальтер Кунце командовал 24-м моторизованным корпусом (XXIV. Armeekorps (mot.) группы Гудериана.
154
Вилибальд фон Лангерман унд Эрленкамп (нем.Willibald Freiherr von Langermann und Erlencamp; 29 марта 1890 r.) — 3 октября 1942 r.) — барон (фрайхерр), немецкий офицер, участник Первой и Второй мировых войн, генерал танковых войск, кавалер Рыцарского креста с Дубовыми листьями. В описываемое время — командир 4-й танковой дивизии, входившей в состав XXIV. Armeekorps (mot.).
155
Отто Мориц Вальтер Модель (ней. Otto Moritz Walter Model, 24 января 1891 — 21 апреля 1945) — германский военачальник, генерал-фельдмаршал. До октября 1941 г. командовал 3-й танковой дивизией.
— На совещании вы этого не говорили, — фон Клюге вперил взгляд своих водянистых навыкате глаз в лицо «быстроногого Хайнца».
— Если выне забыли, Гюнтер, на последнем совещании нам было несколько не до того. И если честно, я рассчитывал получить хоть какую-нибудь передышку до начала наступления. Вынужден признать, что в настоящий момент русским удалось навязать нам свою игру.
— Что вы хотите этим сказать?
— А вы разве не видите? Черт с ним, с численным превосходством, господин фельдмаршал! Мои солдаты способны разбить и впятеро больше большевиков. Но только при одном, маленьком таком условии. — Генерал-оберст соединил вместе большой и указательный пальцы правой руки и поднес получившуюся конструкцию практически к лицу Клюге. — Если их будут кормить, они смогут нормально поспать и патроны будут доставлять вовремя! Пока что два последних условия не выполняются. Ведь все элементарно, Гюнтер, — пока мы в движении, русские просто не успевают за нами, но как только мои танки останавливаются, они облепляют их как собаки медведя! Хотя нет, как слепни корову — это будет более правильное сравнение. За последние две недели я объехал почти все свои дивизии — вы знаете, я от опасности не прячусь, а танками можно командовать только с передовой. — Гудериан сделал еще один большой глоток коньяка. — Так вот, — продолжил он, поставив рюмку назад на стол, — за последний месяц более половины потерь мы понесли и небоевой обстановке, представляете?! Если быть точным — то в не совсем боевой обстановке. То есть не в наступлении, не во время прорывов или преследований, как должно быть, а просто так — на стоянке в тылу, при перегруппировке вдоль линии фронта и так далее… Вы представляете обиду танкиста, чей танк упал с подломившегося моста и повредил себе пушку и ходовую?
— Но как такое возможно? — непритворно удивился Клюге. — Неужели в частях совсем не ведется инженерная разведка?
— С разведкой все в порядке, и на всех картах и схемах мост помечен как доступный для движения техники весом до пятнадцати тонн. Но вот под «двойкой» взял и подломился. Как показало расследование, ночью русские подпилили опоры и откосы, и он не выдержал даже девяти с небольшим тонн. Хорошо еще, что «трешку» первой не пустили. И так, Гюнтер, на каждом шагу! Ладно, поеду-ка я к себе. Может, придумаю, что делать с этим узлом у Гомеля…
Из дневника генерал-оберста Гальдера, начальника ОКХ
22 августа 1941 года. 62-й день войны.
Совещание с генерал-полковником Гудерианом. Вчера вечером Гудериан по моему представлению был у фюрера. Гудериан во время совещания в штабе группы армий «Центр» заявлял, что 24-й моторизованный корпус невозможно бросить в наступление на юг через Стародуб из-за:
1) совершенно непригодного состояния дорог, которое не позволяет подвозить горючее, а также
2) из-за состояния самих войск, которые не могут участвовать в наступлении без предварительного отдыха и пополнения.
Но сегодня утром, под влиянием настоятельного требования фюрера как можно скорее начать наступление в южном направлении, он заявил, что 24-й моторизованный корпус все-таки сможет наступать через Стародуб на юг. Это говорит о том, что Гудериан отказался от своего прежнего мнения. На это я ему заявил, что я, напротив, не разделяю его столь внезапного поворота мыслей. Гудериан мне ответил, что его вчерашнее мнение проистекало из убеждения, что ОКХ санкционирует его предложение о нежелательности проведения операции в южном направлении. Во время же посещения фюрера он убедился в том, что он должен согласиться с проведением операций на юге и что его долг состоит в том, чтобы сделать невозможное возможным и реализовать эту идею.