Странники в ночи
Шрифт:
Человек за столом наблюдал за Айсманом с любопытством, но без всякого беспокойства: ему и в голову не приходило, что кто-то может напасть на мирную библиотеку, где особо ценные рукописи хранились лишь в копиях (и это являлось общеизвестным фактом), да и аркон не напоминал оружие. Возможно, он решил, что Айсман хочет показать ему какую-то археологическую находку и спросить, к кому с ней обратиться... Как бы там ни было, в следующую секунду Айсман попросту исчез с глаз потрясенного старика.
Для самого Айсмана все представлялось иначе. Он по-прежнему стоял на выложенном цветной плиткой полу в холле библиотеки, видел и витражи, и старика с газетой, но очень нечетко, как сквозь искажающее стекло неоднородной
Восстали из океана мглы дворцы и башни, мосты и статуи, решетчатые арки и шпили обелисков. Могучий, величественный город, стремящийся вверх, грозящий небесам... Грозивший когда-то, ибо запустение владычествовало в некогда роскошных дворцах с рухнувшими колоннами и распахнутыми настежь воротами, и многие башни были полуразрушены. На безлюдных дорогах ржавели остовы великолепных экипажей, и вой страдания несся под погибшей столицей иного мира - погребальная песнь, то почти нежная в вечном прощании, то яростная и полная боли. И все в этом городе, от стен до мостов, от руин до мертвых деревьев, опутывали тенета чьего-то чужого, слепого Зла.
Невольно Айсман прикрыл лицо рукой, а потом не увидел ни призрака библиотеки, ни города. Кварцевый стержень аркона разгорался, светился, побеждая окружающий мрак. Над головой Айсмана нависали низкие закопченные каменные своды, а впереди в нише едва держалась на одной прогнившей петле сколоченная из толстых досок массивная дверь. Айсман вытянул руку с арконом. Прежде чем приблизиться к двери, он спрятал футляр в сумку, продолжая держать светящийся, теплый аркон в правой руке.
Дверь открывать не пришлось - она рассыпалась в пыль от единственного прикосновения. Айсман начал медленный спуск по крутой винтовой лестнице, уходящей в каменный колодец, вниз, вниз... Так можно, промелькнула исполненная зловещего сарказма мысль, спуститься до самого Ада.
Ступени были скользкими, выщербленными, крошились под каблуками. Пахло крысиным пометом, гарью, болотными испарениями и ещё какой-то неведомой едкой дрянью. Стен, покрытых омерзительными осклизлыми лишайниками, Айсман старался не касаться.
У подножия лестницы открывался расширяющийся коридор, как узкое горло воронки. Айсман шел посередине, и стены отступали от него все дальше. Коридор оказался коротким, он оканчивался глухой стеной - нигде никаких дверей, никаких проходов.
Озадаченный Айсман остановился. Может быть, Меч Единорога где-то здесь? Нужно ощупать каменную кладку, поискать тайник.
Он положил ладонь на камень стены, преграждающей путь... Точнее, попытался положить, потому что рука прошла сквозь стену без всякого сопротивления. Это была иллюзорная стена. Иллюзорная или всего лишь неощутимая? Стены, преграды бывают не только из твердых камней. А если это какое-то поле, через которое можно проникнуть и даже остаться как будто прежним, но... Что произойдет с тонкими структурами сознания?
Однако Айсман не мог позволить себе стоять и размышлять. Что бы ни случилось, он должен идти... И он шагнул вперед.
Он не почувствовал ничего - если что-то изменилось в нем, он узнает об этом позже... Коридор продолжался, только теперь стены не расходились, а сходились, и потолок становился ниже с каждым шагом. В бледном свете аркона Айсман увидел, как из стен вырастают какие-то суставчатые крюки. Когда он подошел ближе и разглядел их лучше, он содрогнулся. На самом деле это были нечеловеческие руки с множеством судорожно сжимающихся в подобие кулаков и снова распускающихся в жуткие соцветия пальцев, с ошметьями гниющей плоти на темно-серых костях. Айсману предстояло продраться через шевелящийся лес этих рук, ведь другой дороги не было, стены коридора тут состояли из настоящего камня. Он шел, стиснув зубы, а руки хватали его за одежду, норовили
Коридор вывел Айсмана в необъятный зал. Стены, потолок и пол зала источали туманное свечение, но присмотревшись, Айсман увидел, что дело обстояло не совсем так. Мнилось даже, оно обстояло противоположным образом: свет рождался где-то в центре и поглощался, всасывался странной субстанцией, составлявшей потолок, пол и стены, похожие на зыбкие зеркала. Айсман отражался в них, но не так, как в обыкновенном зеркале. Длинные, кривые, вытянутые отражения-тени, злобно передразнивающие облик пришельца, наступали со всех сторон, сверху и снизу против струящегося белого света, против его убегающих в зеркальную неясность волн. Почему-то Айсмана больше всего поразило исходящее от извивающихся теней змеиное шипение, хотя звук был явлением ничуть не более удивительным, чем все остальное в подземельях.
Шипение не было беспорядочным, не возникало во всех местах сразу, а из-за спины Айсмана перехватывалось тенями впереди и дальше, словно указывало направление. В ту же сторону клонились и ползли изменчивые отражения, и Айсман шел туда же. Он остановился перед высокой закрытой дверью, где шипящие привидения отступали и исчезали. Он стоял неподвижно, он знал: там, за этой дверью, кроется самое плохое, самое страшное... И там - Меч Единорога.
Подвиги, совершаемые людьми, неодинаковы и неравнозначны по своей сущности, хотя одни ничуть не величественнее других. Иногда они импульсивны, как порыв солдата, прикрывшего своим телом товарищей от шквального огня; иногда вся человеческая жизнь - это свершение-подвиг. А порой - как сейчас Айсману - человеку дается время, долгое или короткое, перед принятием решения. Айсман мог и уйти, не открывая двери, для этого достаточно было разъединить составные части аркона. Он не боялся гнева Агирре - учитель дал понять, что кары за провал миссии не последует, и Айсман верил ему. Уход не означал также непременной потери Великого Шианли, ведь Агирре ясно сказал - тогда будет труднее, он не сказал - настанет конец игры. Айсман мог выбирать, делать свободный выбор.
Он ждал. Он не любил ждать.
Ожидание связывалось для него с тягостными воспоминаниями детства: нервными приступами рано умершей матери, хронической болезнью вечно угрюмого отца... Тяжело было ждать и не дождаться справедливости и порядка, вожделенного немецкого орднунг юбер аллес*, так стройно и бесспорно предсказанного и доказанного фюрером и Альфредом Розенбергом. Ожидание всегда было мучительным, как и теперь, здесь, перед закрытой дверью.
Айсман не боялся в тривиальном смысле слова. Страх смешивался со сладостной тоской по тому, что может ждать впереди. В ближайшем будущем конец измотавшим Айсмана страданиям. Всякой боли есть предел.
"Пусть это будет наваждение", - подумал Айсман. Он был готов принять его в свою жизнь, потому что и сама его жизнь была наваждением.
В свой звездный миг он распахнул дверь.
Чернильная тьма хлынула в зал, и Айсман шагнул в эту тьму, как рыцарь, выступающий против полчищ драконов - его рыцарским копьем был засиявший ярче, поднятый высоко над головой кварцевый ключ. С лицом прекрасным и счастливым, озаренным торжественной печалью, Айсман расправил плечи.
Перед ним высилась черная глыба, средоточие тьмы и холода. Казалось, именно в ней собран весь мрак Вселенной, и отсюда, из этого неиссякаемого источника, черпают тьму и холод межзвездные пространства. Отсюда испаряются холод и тьма, отсюда уносятся вдогонку галактикам, и их хватит на то, на что и должно хватить - на Вечность.