Странные сближения. Книга вторая
Шрифт:
— Давайте, — кивнул Владимир Феодосеевич.
— По предложению Пестеля в Кишинёве будет открыта масонская ложа. Всем нам предстоит сделаться масонами — разумеется, для маскировки. А под видом собраний ложи будут проходить регулярные встречи с отдельными лицами из «Этерии», для согласования действий. Каково?
— Кто разрешит открыть ложу? — Пушкин выдохнул дым и на какое-то время исчез в его клубах. — Губернатора-то вы убьёте.
— Новым губернатором станет, по всему, Вигель. А с чего бы ему не разрешить?
«Что там
Разговор перетёк в обсуждение кандидатуры Вигеля, а Француз сделал первый со времени приезда в Кишинёв сколько-нибудь ценный вывод: 1) до открытия масонской ложи восстания Южного общества не будет; 2) ложа начнёт своё существование самое меньшее — в мае. Следовательно, ещё месяц на расследование. Целый месяц. Зюдена за это время не найти, но отыскать ниточки, ведущие к нему, если поднапрячься, можно.
Тут к компании присоединился новый гость — запыхавшийся юноша невзрачной наружности, влетевший в комнату, как раз когда Владимир Феодосеевич открывал дверь чтобы выйти проветриться (от табачного дыма ему становилось дурно). Дверь распахнулась навстречу Владимиру Феодосеевичу, сбив того с ног и оставив на боку болезненный синяк от бронзовой ручки, а юноша, невольно нанесший невезучему Раевскому увечье, оказался в комнате.
— Прошу прощения, — он озирался с полувиноватым-полузатравленным видом, — Иван Петрович просил кого-то из вас спуститься в сад и быть секундантом его соперника… кажется. Или наоборот. Я не вполне понял.
— Что? — Орлов вскочил. — Липранди? Опять?
Сметя юношу с дороги, Пушкин, Охотников, Владимир Раевский и Орлов сбежали во двор. Под сухой яблоней стоял смуглый военный с выпяченной по-петушиному грудью и роскошными чёрными усами, нависающим над верхней губой и расходящимися остриями чуть ли не до середины щёк. Напротив него мутнел в воздухе, мелко вибрируя от ярости, краснолицый капитан.
— Кто-нибудь, — прорычал капитан, оглянувшись на подошедших, — объясните мне, что хочет этот безумец?
— Лиранди, — вкрадчиво позвал Орлов. — Иван Петрович… Ну, полно тебе…
Смуглый усач, слегка повернув голову, издал поразительный звук.
— Что-что? — сдвинул брови Орлов.
Усы при разговоре лезли Липранди в рот, и вместо раздельной речи из уст Ивана Петровича исторгались раскатистые плевки, магнетическим образом завораживающие собеседников.
— Пвврпфффпввфффф!!! — повторил Липранди, сверкая чёрными глазами.
— Он издевается надо мною! — капитан шагнул к Липранди и крепче сжал кулаки.
— Во-первых, я запрещаю драться в моём саду, — Орлов встал между ним и Липранди. — А во-вторых, Пушкин, что вас так насмешило?
Александр, скорчившись от смеха, бился головой о яблоневый ствол.
— Держит слово, — выдавил он, наконец. — Липранди! Клянусь, вы — благороднейший из должников!
— По-моему, самое время каждому
— Пврпфф!!!
— В октябре, — смахнул слёзы Пушкин, — Иван Петрович проиграл мне в карты. Это было редкое счастье, поскольку обыкновенно проигрывал ему я.
— Причём тут это?
— Пфффврпфф!!!
— Помолчите, пожалуйста. При последнем проигрыше у меня уже не было денег, и я, в качестве уплаты долга, две недели изображал страстную любовь к на редкость непривлекательной гречанке…
— Калипсе? — удивился Орлов. — Вы, помнится, говорили, что она была любовницей Байрона.
— Выдумал, — отмахнулся Пушкин. — Не признаваться же, что Калипса моя, мало того, что пила без меры, так ещё и давала всем подряд, когда была помоложе. Короче говоря, долг мне был зачтён и снова мы играли на тех же условиях — исполнение желания. Я выиграл и, желая мести, потребовал, чтобы господин Липранди сбрил свои знаменитые усы. Но поскольку Иван Петрович сказал, что предпочтёт смерть, а мы все знаем, что он редко шутит, говоря подобные вещи, я изменил требования и велел Ивану Петровичу не стричь и не ровнять усы до лета. Результат моих условий и благородства господина Липранди, как видите, находится перед вами.
— Првпрпффф пфпф!! — сдержанно кивнул Липранди.
— Он подтверждает мои слова, — пояснил Пушкин.
— Пфффрп-п-пврпф! Прпф! Прп-п! — п! — фффпф!
— Просит засвидетельствовать его вызов, адресованный господину Соколову.
— Соловьёву, — поправил капитан и спохватился. — Откуда вы узнали? Вы понимаете, что он говорит?
— Понимаю. А вы разве нет?
Орлов, Охотников и Владимир Феодосеевич переглянулись и дружно покачали головами.
— Так передайте ему, что это я вызываю его, а не он меня, — попросил капитан Соловьёв.
— Прппвфффпвф!!!
— Он говорит, что вас-то он понимает прекрасно, и вы можете обращаться к нему. И настаивает на том, что это он вызвал вас.
— Так, — Орлов приобнял капитана за плечи. — Хватит. Вы из-за чего дерётесь?
— Он издевается.
— Как именно?
Капитан замялся.
— Невнятная речь? Ну так вы теперь видите, что Иван Петрович исполняет долг чести. А ты, — он отпустил капитана и похлопал по руке Липранди, — из-за чего собрался драться?
— Прпф!!
— Он говорит, что его оскорбило нежелание капитана понимать его слова.
— Так ведь твои слова, Иван Петрович, никто не понимает. Кроме Пушкина. Так что, господа, миритесь и забудем об этом.
— Ещё семьдесят четыре дня, — сказал Липранди, когда они с Пушкиным вышли от Орлова. То есть, конечно, слова Ивана Петровича звучали буквально «пррпвввпфпф!!!», но Пушкин, как оказалось, был наделён таинственным даром, позволяющим свободно понимать хрюканье и бухтение, доносящееся из-под монументальных усов Ивана Петровича.