Странный Брэворош
Шрифт:
голос
её
дрожал
от
волнения.
–
Его
уже
восстано-
вили
в
пионерах,
он
больше
не
хулиганит,
не
балуется.
–
Он
–
еврей!
Что
о
нас
могут
подумать
представители
РОНО?
Они, между прочим, тоже будут на встрече.
–
Надежда Ивановна, – упиралась Лидия Яковлевна. – Но ведь
почётный
гость
школы
–
Аркадий
Райкин.
Он
тоже,
кажется,
еврей…
–
Райкин –
он
вам
еврей?!
Он
–
народный
артист!
Где
вы
видели
еврея
народ-
ного
артиста?
–
Но
ведь
он
–
Исаакович,
–
не
унималась
классная.
–
Даже если это и так, – слегка сдала свои позиции завуч, – то
он народный еврей, то есть, народный артист страны! Разницу
ощущаете?!
Лидия Яковлевна молчала, видимо, ощущая разницу между на- родным евреем и самым обыкновенным, стандартным.
Глеб отошёл от двери завуча растерянный и смятённый. На будущий год, в пятом классе, Надежда Ивановна должна была преподавать в их классе ботанику. Глеб об этом знал и заранее по- баивался её.
Вечером, делая уроки, он никак не мог сосредоточиться. Мама заметила это и осторожно спросила:
–
Что-то
случилось,
сынок?
Глеб после некоторых раздумий спросил:
–
Мам,
а кто
мы по национальности?
Мама удивилась вопросу и пожала плечами.
–
В
паспорте
у
меня
записано
«молдаванка»,
–
словно
размыш-
ляя, сказала она. – У папы твоего уже не помню, что было записано.
Может,
тоже
молдаванин,
а
может
и
украинец.
А
разве
это
важно?
–
Оказывается,
важно,
–
вздохнул
Глеб
и
после
небольших
ко-
лебаний
рассказал ей
о разговоре
завуча с
классным руководителем.
Мама внимательно слушала сына и почему-то немного грустно улыбалась. Это удивило Глеба.
–
Чему
ты
улыбаешься,
мам?
–
спросил
он.
–
Ничему, – опять улыбнулась мама. Просто вижу, как быстро
ты взрослеешь. Тебя волнуют уже такие взрослые вопросы. Так и
не замечу, как ты вырастешь и женишься.
–
Вот
ещё!
–
фыркнул
Глеб.
Народному артисту Аркадию Райкину цветы вручал Саша Тимо- феев – мальчик с красивым русским лицом. Никто не догадывался, мама Саши была еврейкой,
14.
В конце четвёртого класса многие мальчишки и девчонки за- болели «низкопоклонством перед Западом». В принципе, у них это проявлялось в двух особенностях осознания нового бытия: в попытках добыть жевательную резинку и в стремлении заполу-
чить или хотя бы послушать пластинки с песнями групп «Beatles» и «Rolling Stones». Высоко ценились и самопальные фотографии этих групп, и их солистов по отдельности. Фотографии печатались путём пересъёмки обложек заграничных журналов, попадавших в СССР неведомым путём. Вернее, все знали, что журналы контра- бандой завозили советские моряки торгового флота. Дело это было рискованное, об этом знали даже школьники младших классов.
Конечно, бесспорным лидером по добыче всей этой прелести был Алик Короблёв, батя которого продолжал бороздить необъят- ные просторы мирового океана. И мировой поп-музыки, как вскоре стало понятно Алькиным одноклассникам. К счастью, Алик Кораб- лёв был тюфяком и не мог сполна стричь купоны, используя своё привилегированное общественное положение сына моряка загран- плаванья. Но с ним охотно поддерживали приятельские отношения почти все в классе. Не был исключением и Глеб. У Кораблёвых была просторная комната в малонаселённой коммуналке, выходившая двумя окнами на Большую Подьяческую улицу. Естественно, в комнате было много иностранного барахла, от которого у каждого входящего в неё впервые захватывало дух. Чего стоил только умо- помрачительный магнитофон «Panasonic»!
Алик не жадничал и щедро делился с одноклассниками своим богатством. Дорогостоящие альбомы грампластинок выносить из дома Алику было запрещено. Но он часто нарушал запреты и давал приятелям пластинки послушать или переписать на магнитофон, которые, правда, мало у кого были. Пластинки порой не возвра- щали, и Алик бывал бит отцом за это широким морским ремнём, который висел в их комнате на почётном месте среди иностранной швали.
Некоторые одноклассники вроде Генки Скобельдина после шко- лы ошивались в центре города, надеясь выпросить у какого-нибудь иностранца жвачку. Часто получалось. Но ещё чаще мальчишек гоняла милиция.
Глеб жвачку никогда не пробовал, да ему почему-то и не хоте- лось. Честь и достоинство советского пионера он понимал как-то буквально, по-газетному, и она, эта совсем невидимая честь, не по- зволяла Глебу унижаться перед холёными иностранцами.
В один из вечеров, когда Глеб делал уроки, а мама читала своего любимого Чехова, неожиданно раздался звонок. Оказалось, приехал
дядя Сеня. Военная форма ему по-прежнему была очень к лицу. Он странным образом заметно помолодел и словно расправил крылья. Мама почему-то очень смущалась его неожиданной молодости и старалась больше молчать, суетясь то на кухне, то у стола в комнате.