Странный гость
Шрифт:
Я посмотрел. И увидел море. Слева оно было видно мало, его закрывали корпуса, а вправо — далеко, до горизонта. Оно сияло на солнце — синее, синее, а над ним плыли белые облака.
Я никогда раньше не видел моря. Люда все обещала, что повезет меня, а как подходило лето, уезжала на гастроли в разные города, а меня в лагерь отправляла или у бабушки оставляла. А тут оно передо мной совсем близко, я даже запах его услышал. И парусник увидел — крошечной белой точкой он виднелся вдали. Совсем как в стихах в… «Белеет парус одинокий в тумане моря голубом…»
— Красиво? — спросил
— Красиво.
— Вот здесь будешь жить, в этой комнате, — он положил мне руку на плечо. — И каждое утро, просыпаясь, будешь видеть море. Согласен?
— А Таня?
— Таню мы переселим еще выше, на голубятню.
— Куда? — не понял я.
— Так мы верхотуру называем, где я оборудовал себе кабинет. Пойдем, покажу.
Мы прошли в кухню, и я увидел деревянную лесенку, ведущую на чердак. Он полез первый, я — за ним.
Ну, точно, это был чердак — со скошенным потолком, с небольшим Круглым оконцем Но пол был застелен линолеумом, стены оклеены светлыми обоями. У окна стоял маленький стол с зеленой лампой, у противоположной стены — кушетка, сбоку этажерка с книгами, а с потолка, с косых, идущих под углом крашеных досок, свисали на нитках разноцветные фонарики из цветной бумаги.
— Ну, как? — спросил он.
— Неплохо, — сказал я. — Настоящая комната.
Мы сами все сделали с Таней и Тамарой Михайловной. Часть чердака отгородили и все это своими руками оборудовали.
— А это зачем? — я показал на цветные фонарики.
— Танины выдумки… — он вытянулся и тронул один из фонариков рукой. Тот зазвенел, как звенят стекляшки в люстрах. — Когда с моря ветер идет, они колышутся и звенят на разные голоса… Очень здорово получается…
Он откинул круглую створку окна.
— Глянь-ка…
Я посмотрел. Море отсюда было видно в обе стороны, дома теперь не заслоняли его слева, впечатление было такое, будто плывёшь на корабле.
— Хорошо, правда? Таня любит сюда забираться, читает здесь, уроки делает… что-то он уж больно расхваливает эту свою голубятню, удивить меня хочет или показать, какие они умелые, все своими руками? Подумаешь, невидаль — цветные фонарики! Мы их в школе еще в четвертом классе делали, в зале вешали, на новый год. Или, может, они меня хотели сюда поместить да постеснялись, решили, что могу обидеться, вон, мол, куда загнали…
И тут я заметил дверцу, маленькую дверцу в стене. Она была тоже оклеена обоями и поэтому почти сливалась со стеной, сразу и не разглядишь.
— А это куда? — спросил я.
— Выход на чердак. Он ведь до конца дома тянется.
Николай Петрович открыл дверцу, мы прошли на чердак, где было сложено разное барахло, дошли до края дома, и там я увидел слуховое окно, от которого вела на землю железная пожарная лестница.
«Значит, можно вылазить отсюда и залазить обратно на голубятню, не тревожа никого в доме», — подумал я.
Мы вернулись в комнату, я еще раз оглядел ее и решил, что мне здесь было бы совсем неплохо.
— А можно я здесь поживу, в этой комнате?. А Таня пусть там, у себя остается?
— Тебе здесь понравилось? — Понравилось.
— Честно
— Честно говорю — понравилось.
Ну, что ж, Смотри, сделаем так, чтобы тебе было лучше. Книги здесь есть и свет тоже есть, вот только водопровод мы сюда не протянули, придется вниз спускаться, если что…
— Ничего, спущусь.
— Ну, гляди. Ночью здесь прохладно может быть, теплое одеяло возьмешь.
Он прошелся по комнате, оглядел все.
— А вообще, я думаю, тебе здесь будет хорошо.
— Я тоже так думаю.
Ну, а если передумаешь или что не так, скажи, не стесняйся, мы все сделаем, чтоб ты себя чувствовал свободно, как дома.
— Ладно, вы не беспокойтесь.
Я сижу на кушетке, в самом ее углу, и гляжу в пол. А он стоит напротив меня, я вижу его ноги в стоптанных летних туфлях с дырочками по всему верху, вижу плохо отглаженные серые брюки в полоску, и мне почему-неловко становится, я не знаю, что еще говорить, и мы молчим. Он переминается с ноги на ногу, видно, хочет еще что-то сказать или спросить, но не решается. И молчит. И я молчу.
— Ну, ладно, — говорит он, чуть вздохнув, — пойдем, нас там ждут.
Я понимаю, что нас там ждут, даже торт специально приготовили, но мне совсем не хочется туда идти, сидеть за столом, отвечать на какие-то вопросы и самому что-то говорить. Мне сейчас хочется только одно — никого не видеть, ни с кем не разговаривать. Но я не знаю, как это ему сказать. И продолжаю сидеть, уставившись в пол, в его старые потрескавшиеся туфли с дырочками по всему верху.
Он постоял еще немного, потом сел рядом со мной на кушетку. Сел совсем близко, я почувствовал его плечо.
— Ты, наверное, устал, отдохнуть хочешь?
Я закивал головой. Как это он догадался?!
Тогда отдыхай. Полежи, поспи, почитай, если хочешь. В общем, до вечера мы тебя тревожить не будем. А вечером соберемся, посидим, хорошо?
— А если я усну?
Я хитрил, подумал — притворюсь спящим и не надо будет сидеть с ними за столом. Но он, кажется, и это понял.
Спи на здоровье, а уж вечером я тебя разбужу, ладно? Женщины готовились, ореховый торт специально испекли, особенный какой-то, рецепт достали… Так что Надо посидеть всем вместе, поговорить, отметить твой приезд, понимаешь?
Я понимаю. Я все понимаю. Они тут все сами делают. Дом своими руками строят, комнаты на чердаках оборудуют, торты не покупают в магазинах, как мы, а пекут по специальному рецепту… Но мне сейчас хочется только одного — чтоб он ушел и я остался один.
Я прислонился к стене, прикрыл глаза.
Он встал, я слышал, чуть провел рукой по моему плечу. Потом я услышал, как он коротко вздохнул, будто всхлипнул, и тихо пошел, заскрипела лестница под его ногами.
Я посидел еще немного, открыл глаза. Никого. Только снизу, из дома доносились голоса. Я подошёл к проему в полу, откуда вела вниз лестница, прислушался. Слов не разобрать, только слышно, что он с Таней разговаривает, похоже — она его в чем-то упрекает, а он объясняет ей что-то. Потом они ушли в другую комнату и уж совсем ничего не стало слышно.