Странствие бездомных
Шрифт:
Любовь Николаевна считала, что нужна массовая агитация, поднимающая рабочих на защиту своих прав, а не занятия в кружках. Да и они сами говорили об этом: «Хватит нам нашептывать, надо уж говорить громко». Но Степан Иванович находил это преждевременным: немногие хорошо подготовленные кружковцы будут арестованы, связь с массами оборвется, не успев толком сложиться. Мама горячилась и вспоминала суровое пророчество своего отца: «Пока вы будете пропаганду вести, народ вымрет».
Единомышленники
Еще осенью 93-го года Степан Иванович познакомил Любу с группой студентов, которыми руководил после ареста Брусилова. Все они занимались с рабочими, изучали и сами историю революционного движения. «Выделялись среди них своей эрудицией Г. М. Кржижановский и Л. Б.
Сохранились рукой мамы переписанные с печатного воспоминания Л. Б. Красина о Степане Ивановиче Радченко, в ту пору — главном организаторе социал-демократического движения среди студентов, которое уже выходило за пределы Технологического института. Приведу отрывок, где рассказано о знакомстве Л. Б. Красина и Степана Ивановича с В. И. Ульяновым:
«Степан Иванович уже по характеру своему больше всего был организатором и рачительным хозяином, типа „собирателя Руси“, за всем надо было иметь свой глаз, обо всем самому позаботиться. Человек он был уступчивый, но осторожный до крайности — „объехать“ его было невозможно, и потому в кружок к нему попасть было не так-то легко. С. И. тщательно собирал обо всех справки сам и, если были какие-нибудь „противопоказания“ идеологического свойства, отводил кандидатуру… Однажды зимой 93-го года Ст. Ив. заявил мне, что сегодня вечером я должен пойти познакомиться с недавно приехавшим марксистом, братом известного революционера А. И. Ульянова, казненного по делу подготовки покушения на царя Александра III. Этот брат изъявил желание вступить в наш кружок. „Пойдем посмотрим“, — и мы явились к Вл. Ил. с целью познакомиться и произвести попутно легкий теоретический экзамен по твердости его в принципах марксизма — ведь брат-то его был народовольцем…
Нас встретил необычайно живой и веселый человек, экзаменовать которого оказалось делом довольно трудным, т. к. мы сами сразу же оказались в положении экзаменуемых».
На маму приехавший произвел впечатление. Она вспоминает о появлении в группе технологов «энергичного, живого, остроумного» В. И. Ульянова, «обладающего большими знаниями» и способностью «ясно формулировать и хорошо излагать» свою точку зрения. «Его боевой темой была полемика с народниками, которых он беспощадно критиковал… Весной 1894 г. появилось в виде нескольких писанных на машинке тетрадок произведение В. И. „Что такое „друзья народа“ и как они воюют против социал-демократов“. Читалось с захватывающим интересом, нарасхват».
Литературные способности В. Ульянова были признаны, его полемический запал возбуждал, а кипучая энергия восхищала. Думаю, что именно она, эта энергия, направленная к одной цели — свержению самодержавия, и делала его фигуру столь привлекательной в среде молодых социал-демократов. Нельзя сказать, что он превосходил всех умом или образованностью, нет — умных было немало, были и более образованные. Именно энергия, волевая направленность отличали его от других — тогда эта энергия уходила в полемику с народниками. Он был как раз сторонником массовой агитации, и это импонировало маме, совпадало с ее взглядами. Однако вскоре Любовь Николаевна ощутила, что совпадение это неполное. Ее беспокоило бедственное положение и незащищенность рабочих перед произволом хозяев, властей, а Ульянова массовое движение интересовало как боевая политическая сила. Впрочем, в 1893–1894 годах это различие только намечалось. Молодые эсдеки ценили в Ульянове более всего способность умело и, как они считали, теоретически обоснованно привязать учение Маркса к российской действительности.
Замужество Любы поколебало ее дружбу с Варей, но не разрушило. Они хоть и прощались «перед расставанием» и снялись «на память», но не расстались. На фотографии две милые барышни, тоненькие,
Обет безбрачия Варенька теперь держала в одиночку. А Любе-«изменнице» он вспомнился очень скоро. Супруги Радченко ждали ребенка, не замедлившего заявить о своем существовании. Пришлось снять квартиру. Мама запомнила адрес: Симбирская ул., д. 12, кв. 23 (по печатным источникам — 33). [2] Место историческое — здесь у С. И. Радченко собирался «кружок технологов», вскоре соединившийся с «кружком революционеров» (группа Цедербаума), здесь и образовался «Союз борьбы за освобождение рабочего класса» (1895 г.).
2
После переезда — Сампсоньевский пер., д. 16.
Для того чтобы руководить рабочим движением, группа «Союза» распределила между собой основные фабрично-заводские предприятия, расположенные в разных местах Петербурга. Об этом подробно рассказал в «Записках социал-демократа» Мартов (Ю. О. Цедербаум), обозначив районы города, предприятия и назвав по именам товарищей, за кем они закреплялись. От этой работы были освобождены В. И. Ульянов (как автор и редактор «литературы») и С. И. Радченко.
Степан Иванович был «несущей конструкцией» в «Союзе борьбы» — хранителем всех связей: адресов, явок, денег, рукописей и документов. В общем, он был главным конспиратором. Именно поэтому товарищи и освободили Степана Ивановича от «хождения в народ», от непосредственной связи с предприятиями. Его арест мог сгубить все. Его считали хранителем партийных дел.
Революционное движение ширилось, завязывались отношения с рабочими, собирался материал об условиях труда на фабриках и заводах. Картина рисовалась удручающая: полный произвол хозяев — ненормированный рабочий день, низкая оплата, штрафы и наказания — и все это при полном попустительстве властей. Степан Иванович сконструировал «примитивный мимиограф» (мама описала конструкцию) для печатания листовок. Рабочие называли их «листками» и ценили как правдивое слово, хотя читали с опаской (увольняли за одно только чтение). В «листках» разъяснялись права рабочих, сообщались их требования. Так подготовлялись забастовки, переросшие вскоре в общую Петербургскую стачку 1896–1897 годов.
Любовь Николаевна до последних дней беременности принимала участие во всем. Она понимала, что «выходит из строя» надолго, и чувствовала себя «виноватой». Испытывала ли мама какие-либо иные чувства — она не говорила. Думаю, она понимала значительность предстоящего события, хотя плохо представляла материнскую ответственность. Об этом, кажется, больше думал Степан Иванович, забота о семье лежала на нем. Он поступил на службу в Управление Николаевской железной дороги, но одного жалованья было недостаточно, и Степан Иванович брал заказы на чертежную работу, которую любил и делал отлично. Не хватало только времени. Он не мог бросить дело, которое было велением совести, — освобождение народа.
Дети и дело
В конце сентября Любовь Николаевна родила дочь — Людмилу, Людочку. Новорожденная, как и следовало ожидать, перестроила весь уклад жизни. Мать оказалась прикрепленной к дому и чувствовала себя наказанной. Степан Иванович утешал: «Дети растут быстро — оглянуться не успеем, как она бегать начнет». Будто не знали, что такое «бегающий» ребенок, — у обоих были младшие братья-сестры. Пришлось взять прислугу.
Конечно, это была «прислуга за все» — из тех женщин, которые в поисках заработка готовы делать всю домашнюю работу, не предъявляя особых требований. Им повезло с Агафьей Ивановной: не очень умелая поначалу, она быстро осваивала городской быт, была добросовестна и предана своим, по ее определению «непутевым», господам. Мама получила частичную свободу — выходить из дома хотя бы между двумя кормлениями. На эти короткие часы и выбиралась мама для встречи со своими кружковцами. Однако случалось и опаздывать — Людочка надрывалась от крика, Агафья Ивановна укоряла: «Что ж вы, барыня, дитё не жалеете». Мать, конечно, жалела Людочку, но и «дело жизни» бросить не могла. Так же, в двух измерениях, жил и Степан Иванович, неся еще более тяжкую ношу.