Странствия Лагардера
Шрифт:
– Мое мнение таково: Испания к войне не готова. Филипп V бездействует, Альберони занят интрижкой с королевой, а все нити власти находятся у низкого труса по имени Филипп Мантуанский!
При этих словах в его глазах сверкнула молния, а рука сжала эфес шпаги. Никто не отвечал ему.
Но вскоре шевалье справился с собой и со смехом продолжал:
– Не хотите ли, господа, завтра ужинать в Фонтарабии, а послезавтра – в Сан-Себастьяне?
– А вы не слишком торопитесь? – спросил Конти.
– Но, монсеньор, нам нужно сразу продвинуться как можно дальше! Передовые полки
– А дальше?
– Ни на севере Арагона, ни в Каталонии нет ни единого солдата. Через неделю вся линия границы будет нашей.
– Совет окончен, – сказал маршал. – Благодарю вас, господа.
На другое утро французская армия подошла к Фонтарабии.
В городе стоял лишь небольшой гарнизон, а местные жители, по всему судя, не были склонны помогать ему. Впрочем, прежде чем сдаться, в городе решили-таки выстрелить несколько раз из пушки. Над валом форта поднялся дымок, но ядра даже не долетели до французских позиций.
– Мы можем взять город, – сказал маршал де Бервик, обращаясь к Лагардеру. – Не отличится ли сегодня Королевский Лагардерский полк?
– Сегодня Королевский Лагардерский участвует в штурме не всем своим составом, – смеясь, ответил шевалье. – Сейчас мы с господином де Риомом откроем для вас ворота Фонтарабии. Мне очень жаль, что я не могу служить под его началом, и тем приятнее мне будет совершить с ним вместе нечто необычное.
Граф де Риом, хотя и был внучатым племянником маршала Лозена, выдвинулся исключительно благодаря своей связи с дочерью регента. Невзирая на знакомства при дворе, он всегда оставался на дружеской ноге с другими офицерами – как равными по званию, так и подчиненными. В армии его любили, и после изгнания из Парижа симпатия к нему не уменьшилась.
Слава двоюродного деда тоже бросала на него отблеск. Лагардер же, знавший только об интриге де Риома с герцогиней Беррийской, просто хотел воздать ему добром за проявленное вчера внимание.
Надо сказать, перед лицом врага граф был не менее смел, чем в алькове. Предложение шевалье понравилось ему именно своей необычностью.
– Охотно соглашаюсь, – сказал он. – Но командование приступом позвольте возложить на вас.
Эта выходка сильно позабавила маршала и его свиту, но не слишком удивила. В ту эпоху улыбок, пустых забав и мимолетных романов французская храбрость зачастую граничила с безумной бравадой. На войне было принято умирать с именем возлюбленной на устах. Прежде чем пробить сердце, пуля задевала приколотую к камзолу розу – подарок любимой. Товарищи убитого отсылали окрашенный кровью цветок в тот будуар, где он был подарен, чтобы прикосновение губ и горячие слезы оживили розу…
Таков был ребяческий, вычурный, причудливый и все же величественный героизм войны в кружевных манжетах, на которой гибли, улыбаясь и шутя.
Риом с Лагардером со шпагами в руках направились к городу, беззаботно болтая, как если бы они гуляли по саду Пале-Рояля. В двадцати шагах от стен вокруг них поднялось несколько фонтанчиков пыли от пуль. Французы даже не глянули в их сторону.
Лагардер поднял шпагу
– Извольте передать господину губернатору, чтобы он выслал к нам парламентера. Мы будем ждать десять минут.
Он сел на камень и продолжал разговаривать с Риомом о разных пустяках.
Через десять минут явился испанский офицер.
Лагардер не бравировал перед ним; он выказал приличествующее случаю уважение к мундиру, но голос его был тверд, тон уверен и доводы убедительны.
– Благодарю, что вы явились, – сказал он, – и тем самым избавили нас от необходимости осаждать город. Вас двести человек, нас – две тысячи; у вас дурные пунша – наша артиллерия сейчас на марше и два часа спустя заставит вашу замолчать. Испанских войск в подмогу вам поблизости нет; все, что вы могли, вы для обороны сделали, так что честь ваша не пострадала. Вашему губернатору остается лишь открыть перед нами ворота.
– Ваши условия? – лаконично спросил испанец.
– Люди и город будут целы; гарнизон волен присоединиться к испанской армии, как только офицеры ваши получат свободу, то есть после того, как они окажут нам честь и отужинают с нами.
– Вы столь же тонкий дипломат, сколь отважный солдат, – заметил граф де Риом.
– Зачем устраивать бойню и громоздить груды развалин? – ответил ему Лагардер. – Город защищаться не в состоянии, а когда противник слишком слаб, он уже больше не враг.
– И даже может стать другом, – сказал испанец, пожимая руку Лагардеру. – Я уполномочен открыть вам ворота. Идемте.
Риом с Лагардером последовали за парламентером. Так два человека взяли Фонтарабию.
Овладеть Сан-Себастьяном оказалось труднее.
– Ну а сегодня Королевский Лагардерский вступит в бой? – спросил утром маршал де Бервик.
– Да, – ответил шевалье, – если только вам будет благоугодно немедленно скомандовать наступление. Мы нагуляем аппетит перед обедом, а заодно добудем победу.
Кавалерия тут же двинулась вперед против основных испанских сил, а пехота с артиллерией стали приближаться к городу.
Анри и три его спутника ехали рядом с Конти. Лагардер непринужденно беседовал с принцем, а Кокардас тихонько говорил своему другу:
– Дьявол меня раздери, лысенький! У нашего мальчугана нет ни громких титулов, ни чинов, но он здесь важнее всех генералов, даже самого маршала, вот что я тебе скажу!
– Так и есть, – отвечал Паспуаль. – Я думаю, он-то и станет нынче дирижером всего концерта.
– Точно, дружок, и мы с тобой славно попляшем под его смычок! Только не спускай с малыша глаз во время боя.
Две армии разделяло теперь не более пятисот туазов. Горячие и нетерпеливые испанцы решились атаковать первыми. В их рядах раздался древний боевой клич:
– Со святым Иаковом – вперед, Испания!
И грянул бой. Кони сшиблись, шпаги зазвенели, рожки оглушительно загремели, ругательства, команды, предсмертные стоны слились воедино…
Атака первого испанского полка продолжалась недолго и была решительно отбита. Этот полк рассеялся, но за ним обнаружился большой резервный отряд. Рядом с его командиром находился Гонзага.