Странствия
Шрифт:
— Истинно, братья и друзья мои, меньше муки и униженья для меня в той жертве, которую господь по справедливости своей позволил мне принести, чем созерцать столь неблагодарных и бессовестных людей, как эти. Или убейте меня тут же, или уберите их отсюда, ибо дальше я не поеду.
С этими словами он отвернулся, чтобы не видеть нас и показать этим, как глубоко мы его обидели, что, как явствует из предыдущего, не лишено было известного основания. Начальник стражи, видя, что Шаубайнья остановился и причина остановки — мы, но не зная, из-за чего он на нас в обиде, подъехал на своем слоне к Жоану Каэйро и гневно сказал ему:
— Убирайся отсюда, ибо нельзя таким скверным людям, как вы, попирать землю, которая плодоносит. Да простит господь тому, кто внушил королю нашему мысль, что вы на что-нибудь годитесь. Сбрейте себе бороды, чтобы не вводить людей в заблуждение, что вы мужчины, женщинами будете служить нам за деньги.
И так как бирманская стража начала уже роптать на нас и грозиться, нас выбросили из строя с превеликим для нас позором и посрамлением. Истинно говорю вам, это было величайшее унижение, которое мне пришлось испытать за всю свою жизнь как португальцу. После этого Шаубайнья продолжал свой путь к шатру короля, который ожидал его во всем своем царском величин. В свите его было много вельмож и сановников, в том числе пятнадцать байнья, что-то вроде наших герцогов, и пять или шесть представителей знати с еще более высокими и почитаемыми титулами. Приблизившись к королю, Шаубайнья бросился к его ногам и простерся на земле, не в состоянии произнести ни слова. Тут на помощь пришел ему моунайский ролин, который за него обратился к королю со следующими словами:.
— Зрелище это, государь мой, должно было бы побудить твое сердце к жалости, какова бы ни была вина преступника. Вспомни, что господу нашему в людях угодно смирение, пример которого ты видишь ныне перед собой, и что к смиренным он выказывает больше всего снисхождения. Возьми пример с него и прояви то милосердие, которое все от тебя ожидают, хотя и не раскрывают уст своих; пойми и поверь, что этим ты так угодишь богу, что когда в твой смертный час он взглянет на тебя, то прострет над главою твоей могучую свою десницу, дабы ты был очищен от всех грехов.
К этим словам он прибавил еще многие, побудившие короля даровать Шаубайнье полное прощение и принести в этом обещание, чем и ролин, и прочие присутствующие при этом сановники остались очень довольны и всячески хвалили его, полагая, что он так действительно и поступит. И так как уже наступила ночь, король велел всем разойтись, несчастного же Шаубайнью передали бирманскому военачальнику по имени шемин Коумидау, а жену Шаубайньи, детей и всех женщин — шемину Анседы, так как при нем состояла жена, да и сам он был пожилой и всеми уважаемый человек, которого бирманский король очень ценил.
Глава CLI
Как город Мартаван был отдан на разграбление и уничтожен и о том, как шли на казнь королева и прочие женщины
Так как ко времени, когда окончилась церемония сдачи, наступила ночь, король, опасаясь, как бы солдаты не ворвались в город и не стали грабить его по собственному почину, велел во всех его двадцати четырех воротах поставить бирманских военачальников, с тем чтобы они под страхом сурового наказания не впускали туда никого, пока король не даст на то разрешения, обещанного наемникам, которым он посулил полную свободу действия. Распоряжение это было вызвано, впрочем, не столько открыто выставленной причиной, сколько желанием в первую очередь забрать сокровище Шаубайньи. Поэтому в течение двух суток король не принимал никаких мер в отношении находившихся в его власти пленников и за это время постарался перевезти к себе все сокровища, которых было столько, что на эту работу пришлось послать тысячу человек. На третьи сутки утром король перебрался на холм Бейдан, находившийся от Мартавана на расстоянии двух выстрелов из фальконета, и приказал военачальникам открыть ворота, предоставив несчастный город на разграбление. По последнему сигналу, данному выстрелом из бомбарды, солдаты с таким неистовством бросились в город, что в воротах, как говорят, задавлено было более трехсот человек, ибо солдат было бесчисленное множество, принадлежали они к самым различным народам и большинство их было людьми разнузданными, без совести и страха божьего, которым ничего не стоило убить сто человек из-за какого-нибудь крузадо. Слепая кровожадность грабителей была такова, что король шесть или семь раз самолично усмирял происходившие то и дело волнения и стычки. Грабеж с неистовой алчностью и жестокостью продолжался трое с половиной суток, и город был так обобран дикими и жадными солдатами, что под конец в нем не осталось ничего, представляющего хоть какую-нибудь ценность. После этого король велел под звуки труб торжественно объявить о разрушении пышного и прекрасного дворца Шаубайньи и еще тридцати дворцов главных военачальников, а также маленьких храмов и пагод, находившихся в городе, причем уничтожено было этих великолепных зданий на десять миллионов золотом. Не удовлетворившись этим, он велел поджечь со ста сторон еще не разрушенные дома, и, так как пожару способствовал сильный ветер, за одну ночь город выгорел полностью и даже стены, башни и бастионы кое-где сгорели до основания. В конечном счете эта безжалостная месть, как говорят, стоила жизни ста шестидесяти тысячам людей, погибшим либо от меча, либо от голода, кроме того, примерно такое же количество было взято в плен. Сожжено было сто сорок тысяч домов и семнадцать тысяч храмов {279}, в которых было уничтожено огнем шестьдесят тысяч изваяний идолов, большинство которых было покрыто золотом; три тысячи слонов было съедено во время осады, уничтожено шесть тысяч орудий, железных и бронзовых, сто тысяч кинталов перца и почти такое же количество пряностей, сандала, росного ладана, гуммилака, стиракса, дерева алоэ, камфоры, шелка, а также множество других драгоценных товаров, особенно же индийских, прибывших сюда на сотне с лишним камбайских, ашенских, мелиндских и цейлонских судах {280}, равно как и товаров из Меккского пролива, Лекийских островов и Китая. А что касается серебра, золота и драгоценных камней, то точного здесь ничего не скажешь, так как ценности эти прячут и обладание ими отрицают. То же, что забрал себе бирманский король из сокровища Шаубайньи, составляло, как уверяют, более ста миллионов, из которых государь наш потерял половину из-за грехов наших, а быть может, из-за робости и зависти злонамеренных людей. На следующий же день утром, после того как был разграблен, разрушен, спален и сровнен с землей город, на том самом холме, где находился до этого король, появилась двадцать одна виселица — все они были одинакового размера, за исключением одной, несколько меньшей. Были они возведены на каменных столбах и окружены со всех сторон решетками из черного дерева с балдахинами и позолоченными флюгерами. Место казни охраняли сто верховых бирманцев, кроме того, оно было обнесено очень широкими валами, над которыми развевались черные знамена, обрызганные каплями крови.
Так как цель сооружения не совсем была понятна, мы, шесть португальцев, решили пойти и все выяснить. Осматривая эти орудия смерти, мы услышали великий шум и смутные голоса, доносившиеся из лагеря. Все еще не понимая, что происходит, мы увидели, что из королевской ставки потянулось великое множество всадников, которые пиками пролагали в толпе широкий проход и громким голосом объявляли, что под страхом смерти запрещается кому бы то ни было появляться с оружием или громко высказывать устами то, что у него на сердце.
На довольно большом расстоянии от этих глашатаев следовал главнокомандующий Шемимбрун со слонами и большим количеством пеших. За ними ехало полторы тысячи расположенных четырьмя рядами бирманских всадников, которыми командовал Таланьяживрай, вице-король Тангу. Далее шли три тысячи вооруженных мушкетами и пиками сиамцев под командой Шаусеро Сиаммона, окружавших большое количество женщин, которых, как здесь говорили, было сто сорок; все они были связаны по четверо, сопровождали их талагрепо суровой жизни, нечто вроде наших капуцинов, которые поддерживали их на смертном пути. Позади, в сопровождении двенадцати стражей с серебряными булавами, шла жена Шаубайньи Ньяй Канато, дочь короля Пегу, у которого бирманский тиран отнял государство, вместо со своими четырьмя детьми, которых несли на руках четверо всадников. Все сто сорок осужденных на казнь женщин были жены и дочери главных военачальников в осажденном городе, на которых тиран захотел выместить свою злобу и ненависть, которую он всегда питал к женщинам. Всем им или большинству из них было от шестнадцати до двадцати пяти лет, были они белолицые и красивые, с волосами, как пряди золотых нитей, но настолько ослабевшие и подавленные, что от всякой громкой команды способны были лишиться чувств; шедшие рядом женщины поднимали их и ставили на ноги, предлагая им сладости, на которые несчастные не обращали почти никакого внимания. Ибо были они так убиты горем, что почти не слушали того, что говорили им талагрепо, разве что иная из них воздевала руки к небу. За королевой, опустив глаза и проливая обильные слезы, шли шестьдесят грепо, по тридцать в ряд, читавшие молитвы по молитвенникам. Время от времени они произносили нараспев:
— Ты, что бытием своим обязан себе, послужи основой дел наших, дабы угодны они были суду твоей справедливости. На что другие отвечали со слезами:
— Сподоби нас сего, господи, да не станем мы по своей вине недостойны богатых даров, кои ты нам обещаешь.
За этими грепо следовали процессией более трехсот детей с кокосовыми веревками на шеях. Они были раздеты ниже пояса и, держа в руках свечи из белого воска, произносили на очень печальный лад:
— Милосердный боже, внемли гласу нашему и даруй прощение сим рабам своим, да возрадуются они богатым дарам из сокровищницы твоей.
Так они шли, все время молясь за осужденных, а за ними двигался отряд пеших охранников, тоже из бирманцев, с копьями, стрелами или с аркебузами. Шествие замыкалось еще одной сотней слонов, как те, что шли впереди, так что всех — исполнителей этого приговора, охраны и войск, придававших торжественность этому шествию, было десять тысяч пеших, две тысячи конных, не говоря уже о простом народе, которого было бесчисленное множество, как местных жителей, так и иностранцев.
Глава CLII
Как была приведена в исполнение казнь над ста сорока осужденными женщинами, над Шаубайньей, его женой и его четырьмя малыми детьми
В этом порядке печальное шествие прошло по всему лагерю до места, где должна была совершиться казнь. Осужденные дошли туда с великим трудом, ибо это были слабые духом и телом женщины, а вдобавок еще молодые и нежные: на каждом шагу они падали в обморок. Когда все наконец взобрались на холм, шесть верховых стражников слова громким голосом возвестили: