Странствия
Шрифт:
Глава CLXXXIV
Как сожжено было тело короля и как пепел его был перенесен в пагоду, а также о других событиях, происшедших в королевстве
Безмерны были скорбь и печаль всех сановников по поводу смерти их доброго короля, и бесчисленны слезы, которые они при этом пролили. Но так как всему есть срок, пришлось подумать и о похоронах государя. Собрались все священнослужители города, которых, по слухам, было двадцать тысяч, и, посоветовавшись с сановниками, решили, с какими церемониями нужно приступить к сожжению тела. Постановили, что сделать это надлежит немедленно, прежде чем яд, от которого умер король, успеет вызвать в теле дурной запах, ибо тогда душа короля никоим образом не сможет спастись, как об этом написано в священных книгах. Поэтому с великой поспешностью был сложен огромный костер из сандала, орлиного дерева, алоэ и стиракса, который подожгли с соответственными церемониями. Тело короля было предано огню под жалобный плач всего народа, а пепел его заключен в серебряную раку, которую поставили на богатый лауле, называемый «кабизонда», буксируемый сорока серо, на которых сидели талагрепо — представители высшего духовного сана из жреческого сословия. Кроме них, прах короля сопровождало великое множество судов с бесчисленным количеством людей, и всю эту флотилию замыкали сто больших баркасов, наполненных фигурами идолов самых разнообразных обличий — кобр, ящериц, львов, тигров, обезьян, змей, летучих мышей, уток, коршунов, воронов и многих других животных. Изображения их были выполнены так искусно, что казались живыми. На все эти фигуры были наброшены в знак траура куски шелка под цвет шкуры или оперения каждой твари, а их было столько, что и шелка этого было потрачено, по подсчету очевидцев, не менее пяти тысяч штук — и все, чтобы прикрыть этих бесчисленных чертей. На другом, очень большом судно плыл царь всех этих идолов, которого они называют Прожорливой Змеей Бездонной Пропасти Обители Дыма, в виде завернутой в девять колец огромнейшей кобры с поднятой головой толщиной с бочку. Если бы ее растянуть во всю длину, в ней, верно, оказалось бы более ста пядей. Из глаз, из пасти и из груди этой кобры вырывались огромные языки искусственного пламени, придававшие ей столь страшный и безобразный вид, что при одном взгляде на нее охватывала дрожь. А на сцене высотой, по-видимому, брасы в три, сплошь покрытой позолотой и богатыми украшениями, стоял очень хорошенький мальчик лет четырех или пяти, с крыльями и волосами из золотых нитей, почти как у статуй наших ангелов, весь увешанный жемчужными ожерельями, цепочками и запястьями в драгоценных камнях. В руках у него был богато отделанный меч, чем давалось понять, что он ангел небесный, посланный захватить все это множество дьяволов, для того чтобы они не завладели душой короля, прежде чем она достигнет светлой обители, уготованной душе этой за добрые дела, которые сотворил на земле король. В этом порядке все суда дошли до берега и пристали у пагоды Киая Понтара, где после того, как похоронили серебряную раку с пеплом короля и сняли с судна мальчика, все бесчисленное племя идолов на баркасах было предано огню под оглушительные крики, вопли, свист, трескотню мушкетов, грохот орудий, колокольный гул, звон тазов, звуки труб и букцинов, сливавшихся в такой невообразимый шум, что дрожь пронимала. Вся эта церемония заняла не более часа, так как все эти фигуры были набиты соломой, а баркасы нагружены большим количеством смолы и вара, отчего за очень короткое время поднялся такой огромный и устрашающий столб пламени, что все это казалось чем-то вроде ада, и баркасы, со всем, что в них находилось, были вскоре дотла уничтожены пламенем. Когда покончили с этим и с разными другими хитроумными изображениями, сделанными в подражание природе и обошедшимися весьма дорого, о которых я не пишу, ибо считаю это излишним и ненужным, вся толпа народа направилась в город, и каждый укрылся у себя дома, заперев на десять дней окна и двери, отчего площади и улицы совершенно опустели и на них нельзя было увидеть живой души, разве что нищих, ходивших по ночам и с великими жалобами просивших подать им милостыню. Когда для жителей миновал срок их затворничества, храмы, капища, пагоды, словом, все их молитвенные дома снова открылись. Проснувшись в этот день, народ увидел, что все они украшены шелковыми, праздничными навесами, хоругвями и знаменами, а на столах установлены курильницы с благовониями. На всех улицах появились всадники, одетые в белый штоф, которые под звуки сладкозвучных инструментов произносили со слезами умиления на глазах очень громким голосом:
— Внимайте, внимайте, удрученные жители Сиамского королевства, тому, что объявляется вам от имени господа. С сердцем смиренным и чистым воздайте все хвалу его святому имени, ибо справедливы решения его божественного разума. С веселыми лицами изойдите из домов ваших, где вы были заточены, и воспойте доброту создателя, ибо угодно было ему даровать вам нового короля, живущего в страхе божьем и приверженного бедным.
После этих слов всадники в одежде из белого атласа, следующие за глашатаем, заиграли весьма стройно и сладостно на инструментах. При этих звуках все присутствующие падали ниц, воздевали руки к небу в благодарение богу и, в свою очередь, проливая слезы, восклицали очень громко:
— Ангелам небесным поручим всечасно восхвалять за нас всевышнего!
Затем все вышли из своих домов и, ликуя, с плясками пошли приносить жертвы Киаю Фанарелу, богу радостных, богачи — благовониями, а бедняки — курами, плодами и рисом на пищу священникам. В этот же день новый король был представлен своим подданным. Он проехал по всему городу, что вызвало у народа великую радость. Но так как король был мал и ему было всего лишь девять лет, двадцать четыре бракалана постановили, чтобы от имени его, главенствуя над всеми прочими правителями, правила вдовствующая королева, вскормившая и воспитавшая его. Так мирно и спокойно, без всяких изменений, прошло четыре с половиной месяца, пока королева не родила сына от своего агента. Уязвленная подозрениями, она решила выйти замуж за отца своего второго ребенка, человека, в которого была без памяти влюблена, и избавиться от законного своего отпрыска, чтобы передать королевскую власть приблудному. Измыслив для этого всевозможные невиданные и неслыханные козни, о которых я умолчу, ибо страшусь их пересказывать, она наконец решила притвориться, будто горячая любовь, которую она питает к царьку, своему сыну, заставляет ее все время трепетать за его жизнь. Как-то на совете она объявила присутствующим, что, поскольку король является единственной жемчужиной, заключенной в оправе ее сердца, она не желает, чтобы какое-нибудь несчастье вырвало эту жемчужину из ее груди, куда она ее схоронила, а посему ей кажется необходимым для того, чтобы избавиться от опасений и избежать всяких бед, которые может повлечь за собой недостаточная осторожность, поставить дворец и молодого короля под охрану особой стражи.
Вопрос этот обсудили в совете, и, так как ничего плохого в этом предложении не нашли, просьба королевы была удовлетворена. Последняя, видя, что план ее успешно осуществляется, постаралась подобрать в охрану людей, наиболее подходящих для ее дьявольского замысла и на которых она более всего могла положиться. Всего в охрану было назначено две тысячи человек пехоты и полторы тысячи конных, в каковое число не вошла обычная дворцовая стража, состоящая из семисот каушин и лекийцев. Над всеми этими людьми она поставила начальником двоюродного брата того человека, от которого она родила, по имени Тилеубакус, чтобы с его помощью быть полной хозяйкой положения и успешнее осуществить свои замыслы. Имея на своей стороне сильное войско, она постепенно стала расправляться с некоторыми из вельмож, ибо знала, что они относятся к ней не так, как ей это было желательно. Первыми, на которых она посягнула, оказались два члена ее совета Пинамонтеу и Компримуан, которых она обвинила в тайных переговорах с королем Шиаммая на предмет пропуска его войск в Сиам через их феодальные владения. В наказание за мнимую измену она приказала их казнить и, забрав их земли, поделила их между своим любовником и одним из его свояков, бывшим, по слухам, простым кузнецом. Казнь эта была совершена с величайшей поспешностью и без предъявления каких бы то ни было улик и поэтому встретила неодобрение со стороны большей части королевских сановников, напомнивших королеве заслуги казненных, личные качества их и знатность и древность их царственного рода, ведшего свое начало от сиамских королей, но она на все это не обратила ни малейшего внимания и, притворившись на другой день нездоровой, отказалась от председательства в совете, передав свой голос своему любовнику Укуншенирату, для того чтобы он мог отныне главенствовать надо всеми, распределять милости между теми, кто готов был принять его сторону, и таким образом с меньшим риском захватить власть в королевстве и стать самодержавным властителем империи Сорнау, приносившей двенадцать миллионов золотом в год и способной дать еще столько же. Она приложила неимоверные усилия, чтобы сделать своего сожителя королем, а их ублюдка наследником престола, для чего в течение восьми месяцев, пока судьба ей благоприятствовала, предала смерти всю высшую знать королевства и конфисковала их земли, имущество и сокровища, которые потом раздавала другим вместо с почетными титулами, дабы привлечь этих людей на свою сторону. А так как царек, ее сын, был самым главным препятствием на ее пути, она отравила и его, принеся его в жертву своей безудержной страсти. Покончив с ним, королева вышла замуж за Укуншенирата, своего агента, и 11 ноября 1545 года заставила провозгласить его в Одиа королем Сиама, но уже 2 января 1546 года и узурпатор и королева были отравлены ойя Пасилоко и королем Камбоджи {332}во время пира, который те задали им в день храмового праздника пагоды Киая Фригау, бога солнечных пылинок. Со смертью этой пары и всех их приверженцев, которых убили вместе с ними, в стране снова воцарились тишина и порядок, и никто уже не мешал мирному существованию народов королевства, только вот знати в нем больше не осталось, так как к этому времени она вся уже была истреблена описанным выше образом.
Главы CLXXXV–CLXXXVIII
В этих главах повествуется о том, как бирманский король попытался захватить королевство Сиам, и о том, что произошло вплоть до того, как он подошел к городу Одиа. (Вельможи Сиама провозглашают королем монаха — брата покойного короля. Бирманский король полагает обстановку благоприятной, чтобы напасть на Сиам. Взятие крепости Тапурау и города Журипилана.)
Как бирманский король пошел на первый приступ города Одиа и чем этот приступ окончился. Как был предпринят последний приступ и чем он увенчался. Последующие неудачные для бирманцев приступы. Восьмой приступ, во время которого к стенам города подкатили двадцать пять деревянных крепостей, которые затем подожгли. Как бирманский король снял осаду с Одиа, после того как получил известие о восстании в королевстве Пегу, поднятом Шеминдо, и о том, как бирманский король направился в Мартаван, где пегу из его войска перешли к Шеминдо, и как бой на поле Машан окончился победой бирманцев.
Глава CLXXXIX
Об исключительном плодородии королевства Сиам и о прочих его особенностях
Поскольку речь все время шла о походе бирманского короля на Сиам и о восстании в королевстве Пегу {333}, мне кажется, будет уместным сообщить хотя бы кратко о расположении и размерах королевства Сиам и империи Сорнау, а также о состоятельности его жителей, его природных богатствах и плодородии его почвы, в чем я мог убедиться воочию. Насколько выгоднее было бы для нас владеть этим королевством, нежели всем тем, что у нас есть в Индии, и насколько дешевле эти владения бы нам обошлись!
Королевство это, как можно увидеть на картах, имеет, если переводить градусы на легуа, почти семьсот легуа береговой линии, ширина же внутренних земель не превосходит ста шестидесяти. Большая часть его представляет собой низменность, орошаемую пресноводными реками и покрытую обработанной землей. Благодаря рекам почва отличается плодородием, и в стране ни в полезных растениях, ни в мясе недостатка нет. Возвышенности покрыты густыми зарослями ангелины, из которой можно было бы построить многие тысячи судов. Страна производит большое количество серебра, железа, стали, свинца, олова, селитры и серы. Здесь много шелка, алоэ, росного ладана, гуммилака, индиго, хлопчатобумажных тканей, рубинов, сапфиров, слоновой кости и золота — всего этого в очень больших количествах. В прибрежных лесах много пернамбукового и эбенового дерева, большое количество которого ежегодно отправляется на джонках в Китай, Айнан, на Лекийские острова, в Камбоджу и Шампа. Здесь также много меда, воска и сахара. Королевские налоги приносили обычно в этой стране двенадцать миллионов золота ежегодно; кроме этого, феодалы постоянно преподносят своему государю подарки, также составляющие весьма значительную сумму. Под юрисдикцией феодалов находятся две тысячи шестьсот населенных мест, которые у них называются «продун» и соответствуют нашим городам и селениям. Небольшие деревни в этот счет не входят, и им феодалы не придают значения. Большая часть этих городов не имеет никакой защиты, за исключением деревянных укреплений, благодаря чему завладеть ими не стоило бы большого труда даже небольшому вооруженному отряду. Жители всех этих населенных мест по сложению своему очень слабосильны и не имеют обыкновения держать у себя оборонительное оружие. Сиам имеет выход как на Северное, так и на Южное море {334}. К Индийскому океану обращены Жунсалан и Танаусарин, к Китайскому морю — Мополокота, Куи, Лугор, Шинтабу {335}и Бердио. Столицей всей этой империи является Одиа, о которой я уже говорил. Это единственный город, окруженный глинобитными, кирпичными и сырцовыми стенами. Утверждают, что в нем четыреста тысяч домов, из которых сто тысяч принадлежат чужеземцам самых различных национальностей, так как королевство это богато и ведет огромную торговлю со всеми провинциями и островами Явы, Бале, Мадуры, Анжении, Борнео и Сорола. Не проходит года, чтобы из его портов не выходило в плавание свыше тысячи джонок, не говоря уже о более мелких судах, которыми кишат все реки и заполнены все порты. Король по складу своему не тиран. Доходы с таможен идут на содержание некоторых пагод, поэтому пошлины, которые приходится платить, очень низки, взимающие их монахи не имеют права держать деньги и берут с купцов лишь то, что те жертвуют им по доброй воле. В стране имеется двенадцать языческих сект, как и в Пегу. Самый почетный титул короля — Прешау Салеу, что на нашем языке означает «Часть тела господня». Народу государь показывается всего два раза в году, но всякий раз с торжественностью и великой пышностью. Несмотря на все вышесказанное, король Сиама имеет монарха, которому он подчинен и вассалом которого является, в лице китайского богдыхана {336}. Он платит ему дань, за что имеет право отправлять свои джонки в порт Конхай, где сиамцы закупают свои товары. В этом государстве имеется также много перца, имбиря, корицы, камфоры, квасцов, дивьего меда, тамаринда и кардамона, так что можно с уверенностью сказать то, что я уже не раз слышал об этом крае, а именно, что это одно из лучших государств, которые только есть на земле и которое было бы много легче захватить и сохранить, нежели любую другую страну, как бы мала она ни была. И утверждаю, что об одном том, что я видел в этом городе Одиа, я мог бы рассказать еще много больше того, что я сообщил обо всем королевстве, но я не буду этого делать, чтобы не доставлять моим читателям огорчение, которое испытываю я при мысли, сколько из-за наших грехов теряем мы в этих местах и какую пользу мы могли бы из них извлечь.
Глава CXC
О том, что еще произошло в королевстве Пегу, о смерти бирманского короля и о том, что было после
Но вернемся к прерванному мною повествованию. После того как бирманский король одержал под Пегу великую победу над Шеминдо {337}, благодаря которой он сделался мирным властителем всей страны, он первым долгом занялся наказанием виновных в минувшем мятеже и велел отрубить головы многим знатным людям, военачальникам и феодалам, а имущество их отобрал в казну. Одного золота и серебра бирманский король при этом получил на десять миллионов золотом, не говоря уже о драгоценных камнях и богатой посуде, словом, как говорили тогда, за грехи одного пришлось расплатиться многим. Король продолжал творить эти жестокости и беззакония до тех пор, пока через два с половиной месяца до него не дошло известие, что восстал Мартаван и в нем перебито две тысячи бирманцев, а комендант Шалагонин перешел на сторону Шеминдо.
Однако для того, чтобы причина этого восстания была понятна любознательным, прежде чем идти дальше, я вкратце сообщу читателю кое-какие сведения. Шеминдо этот, по национальности пегу, был монах, человек благородного происхождения и, как уверяли некоторые, близкий родственник покойного государя, умерщвленного бирманским королем двенадцать лет назад, как я уже об этом говорил. Шеминдо звали раньше Шорипансай, это был видный мужчина сорока пяти лет, человек большого ума, почитавшийся всеми людьми за святого мужа, весьма сведущий в уставах и предписаниях их языческих сект, а кроме того, отменно красноречивый. Проповеди его так увлекали слушателей, что стоило ему подняться па кафедру, как они простирались ниц и при каждом произнесенном им слове повторяли: «Pitarul aximan davoco Quiay ampaleu», — что значит: «Ясно, что господь глаголет твоими устами». Шеминдо, видя, каким доверием он пользуется у народа, побуждаемый как природной своей решительностью, так и представившимся ему благоприятным случаем, захотел испытать фортуну и посмотреть, до каких высот он может подняться. Однажды, когда бирманский король пошел на Сиам и осадил город Одиа, как я уже раньше говорил, Шеминдо в храме Копкиая, являющемся в Пегу главным храмом или собором, произнес проповедь перед большим количеством народа. В речи своей он подробно изложил собравшимся историю гибели государства Пегу, умерщвления его законного государя, перечислил великие оскорбления, жестокие казни и прочие бесчисленные злодеяния, которые пришлось вынести пароду пегу от бирманцев, попиравших все божеские законы, так что даже богатые храмы, воздвигнутые на пожертвования добрых людей, для того чтобы возносить хвалу божеству, были разорены и сровнены с землей, а те, которые остались целы, превращены в конюшни или места для свалки мусора и всяких нечистот. Продолжая в этом духе, он наговорил столько всего, так вздыхал, пролил столько слез и произвел такое потрясающее впечатление на народ, что все слышавшие его тут же избрали его своим королем и присвоили ему высшее по почетности наименование Шеминдо, между тем как раньше он назывался Шорипансай. Последний, возведенный в королевское достоинство, первым долгом решил использовать народный пыл для нападения на дворец бирманского короля, где было пять тысяч бирманцев. Все они были преданы мечу, и никто из них не избег этой участи. То же потом проделали и с другими бирманцами, размещенными по главным городам королевства. Шеминдо поспешил также захватить сокровище короля, которое было значительным. Таким образом, все бирманцы, проживавшие в королевстве Пегу, были уничтожены, а вместе с ними и их жены. Те из крепостей, которые сохраняли верность бирманскому королю, были захвачены и сровнены с землей, и в течение всего лишь двадцати трех дней все королевство оказалось в руках Шеминдо. Последний собрал пятисоттысячное войско, чтобы противостоять бирманскому королю, когда тот придет подавлять мятеж, после чего произошли уже описанные мною события. А так как мне кажется, что этого вполне достаточно, чтобы сделать дальнейшее изложение понятным, я возвращаюсь к своему предмету.
Итак, когда король Бирмы получил известие о восстании в городе Мартаване и о гибели двух тысяч бирманцев, он позаботился вызвать всех феодалов вместе с людьми, которых они по вассальной своей повинности должны были поставить, и дал им на сборы всего пятнадцать суток срока, так как больше медлить было нельзя, а сам на другой же день спешно покинул Пегу, чтобы и его сторонники последовали его примеру. Остановился он в небольшом городке под названием Моушан с намерением задержаться там на пятнадцать дней, пока не прибудут его вассалы. Он уже находился там неделю, когда узнал, что шемин, комендант города Сатана {338}, находящегося в пяти легуа от Моушана, тайно послал большое количество золота Шеминдо и собирается передать тому этот город. Известие повергло короля на некоторое время в замешательство, но, обдумав, как лучше пресечь эту новую крамолу, он решил вызвать к себе шемина, который все еще не покидал города, в котором был комендантом, и, как только он прибудет, отрубить ему голову. Но последний лег в постель, сказался больным и ответил, что явится к королю, как только выздоровеет. Однако, чувствуя за собой вину и догадываясь, с какой целью его вызывают, он сообщил об этом десяти или двенадцати братьям и родичам, которые жили с ним вместе. Все они пришли к выводу, что, поскольку другого способа спастись нет, самым правильным будет убить короля, и без лишних промедлений принялись за дело. Тайно созвав своих сторонников, но не объявляя им цели созыва, они собрали еще кое-какой народ, который они соблазнили всяческими посулами, и весьма быстро сколотили отряд в шестьсот человек. Узнав, что король остановился в монастыре при пагоде, они напали на это здание и, к счастью для себя, застали короля в отхожем месте, где и убили его, не подвергая себя ни малейшей опасности, после чего выбежали все вместе на наружный двор, где им пришлось выдержать почти получасовую схватку со стражей, ибо к этому времени измена была обнаружена и среди охраны поднялась тревога. Погибло при этом восемьсот человек, по большей части бирманцев. Сатанский шемин с четырьмястами своих сторонников отправился после этого в большое село под названием Поутел, куда собрались люди со всей округи. Узнав о смерти ненавистного бирманского короля, они тут же составили большой отряд, который отправился на поиски трех тысяч бирманцев, приведенных бирманским королем, но те, потрясенные известием о его гибели, разбежались кто куда. Все же в тот же день они были перебиты, причем пощады не было никому, а вместе с ними погибли и восемьдесят португальцев из трехсот, которых привел с собой сюда Диого Соарес. Последний и уцелевшие португальцы вынуждены были сдаться, так как иного выхода не было, и им была дарована жизнь при условии, что они впредь так же верно будут служить сатанскому шемину, как если бы это был их собственный король.