Странствия

Пинто Фернан Мендес

Глава CCII

Как из Фушеу мы перешли в порт Хиаманго и что с нами там случилось

Когда мятеж, стоивший стольких жизней и той и другой стороне, был подавлен, страна оказалась опустошенной, купцы поспешили уехать, король собрался покинуть разоренный город, а мы, немногие португальцы, еще задержавшиеся в Фушеу (ибо, как только позволила обстановка, мы вернулись в гавань), отчаявшись и в надежности этого места, и в возможности сбыть в нем свои товары, снялись с якоря и перешли в другой порт Хиаманго в бухте Кангешума ^{354}, находившийся и девяноста легуа от Фушеу. Там мы пробыли два с половиной месяца, но не смогли продать ничего, ибо вся страна была забита китайскими товарами и сбывали их за треть покупной цены, и не было порта, бухты или залива на всем этом японском острове, где не стояло бы тридцать, сорок, а в некоторых местах даже свыше ста джонок; так было в Минато, Таноре, Фиунгуа, Факате, Ангуне, Убре и Кангешума, ибо за этот год прибыло из Китая в Японию более двух тысяч судов. Товаров было столько и были они так дешевы, что пико шелка, который в то время покупали в Китае за сто таэлей, продавали в Японии за двадцать пять, двадцать восемь, самое большее, за тридцать — и то с большим трудом. Все прочие товары также упали в цене, отчего мы совсем пришли в уныние, не зная, что и предпринять. Но так как господь бог наш распоряжается всем на свете и творит благо, прибегая к средствам, не всегда постижимым для нашего разума, он допустил по причинам, ему одному известным, чтобы в декабрьское новолунье, пятого числа, поднялась буря с таким сильным дождем и ветром, что все эти суда были выброшены на берег, так что в общей сложности разбилось тысяча девятьсот семьдесят две джонки, в число которых вошли и двадцать шесть португальских, причем утонуло пятьсот португальцев и еще тысяча христиан и погибло товара на восемьсот тысяч крузадо в покупных ценах; китайцы же, как нам говорили, потеряли не только тысячу девятьсот тридцать шесть судов, но еще товаров на десять миллионов золотом и сто шестьдесят тысяч человек. От этого огромного и прискорбного крушения уцелело, и то лишь чудом, десять или двенадцать судов, среди которых было и то, на котором находился я. Теперь уже мы могли назначать те цены, которые нам вздумаются. Распродав свои товары и закупив новые, мы приготовили все для обратного плавания и собирались сняться с якоря утром в крещенье. С одной стороны, мы, разумеется, были весьма довольны, что так выгодно устроили свои дела, но, с другой, крайне, удручены, что это нам удалось сделать лишь вследствие гибели стольких жизней и такого количества добра, как у наших, так и у иностранцев. Когда мы уже выбрали якоря и поставили фок, чтобы выйти и море, у нас внезапно лопнул гротафал, и гротарей, рухнув на шкафут, разлетелся на четыре куска, отчего нам пришлось снова стать на якорь и отправить на берег шлюпку за новым реем и плотниками, чтобы они нам его наладили. Одновременно мы послали подарок местному коменданту, чтобы он поскорее прислал нам необходимое. Взятка подействовала, ибо весьма скоро мы получили требуемое, и притом лучшего качества, чем то, что у нас было. Когда мы снова собрались сняться с якоря, у нас оборвался якорный канат у скобы, а так как на корабле у нас было всего лишь два якоря, мы были вынуждены сделать все возможное, чтобы достать его, так как без него мы обойтись не могли. Поэтому мы отправили на берег за ныряльщиками, и за десять крузадо, что мы им заплатили, они скоро обнаружили якорь на глубине двадцати шести брас и закрепили на нем перлинь, после чего при участии всего экипажа мы с великим трудом выбрали его. На это ушла большая часть ночи, но, едва рассвело, мы подняли реи, собираясь отправиться в путь. Когда фок у нас был уже надлежащим образом обрасоплен и грот начал надуваться, внезапно заштилело; нас подхватило сильное течение и понесло в сторону выдававшегося в море крутого утеса. Мы верно бы погибли, так как ни наши усилия, ни старания ни к чему не приводили, если бы не прибегли к самому верному и надежному средству, а именно: обратились с горячей молитвой к царице небесной, чудесное вмешательство которой избавило нас от этой опасности. В то время когда мы были охвачены страхом и поглощены мыслями, как бы спастись, внимание наше привлекли два всадника, с великой поспешностью спускавшиеся с вершины холма. Они размахивали какой-то тряпкой и громко кричали нам, чтобы мы взяли их с собой, чем возбудили наше любопытство и желание узнать, что это за люди, вследствие чего приказано было спустить на воду вооруженную маншуа. Так как этой ночью бесследно скрылся мой слуга вместе с тремя другими и я думал, что эти люди могут мне что-либо о них сообщить, и попросил капитана корабли Жорже Алвареса отправить меня на этой шлюпке, что он и сделал, придав мне еще двух гребцов. Когда мы добрились до берега, всадники уже ожидали нас, и один из них, видимо, лицо более значительное, сказал мне:

— Поскольку время, государь мой, не позволяет медлить, ибо я спасаюсь от людей, гонящихся за мною по пятам, прошу тебя во имя милосердного бога твоего, не предаваясь сомнениям и ничем не отговариваясь, взять меня с собой.

Слова его привели меня в большое замешательство, и я не знал, что предпринять. Но так как человека этого я уже раза два видел в Хиаманго в общество купцов, я решился забрать его с собой. Когда и он, и его спутник перебрались в шлюпку, на холме появилось четырнадцать всадников, которые устремились в нашу сторону с громкими криками:

— Выдай этого изменника, иначе мы тебя убьем.

За этими четырнадцатью появилось еще девять, так что в общей сложности на берегу собралось двадцать три всадника, но ни одного пешего. Опасаясь всяких неприятностей, я поспешил отойти от берега на арбалетный выстрел и оттуда стал их спрашивать, чего им нужно. Они мне ответили:

— Если ты заберешь этого японца (о спутнике его речи не было), знай, что за это поплатится головой тысяча таких вот, как ты.

Отвечать на эти слова я не счел нужным и вернулся на корабль. Не без труда втянули мы обоих японцев на судно, где их радушно приняли капитан и прочие португальцы и снабдили всем необходимым для длительного путешествия.

Если я сейчас в таких подробностях остановился на этих незначительных событиях, это объясняется тем, что они имели весьма значительные последствия, о которых я надеюсь еще поговорить, чтобы всем ясны были пути промысла божьего, за которые всегда надлежит восхвалять господа нашего и превозносить его святую веру, но все это станет ясно дальше из истории этого японца, имя которому было Анжиро.

Глава CCIII

О большой армаде, которую в это время король ашенцев направил на Малакку ^{355}, и что по этому поводу предпринял отец магистр Франциск Ксаверий ^{356}, главный ректор коллегий ордена Иисуса в Индии

После того, как 10 января 1547 года мы вышли из реки Хиаманго и бухты Кангешума, господу нашему угодно было за четырнадцать дней плавания при добром муссоне благополучно доставить нас в Шиншеу, один из наиболее знаменитых и богатых портов Китайского королевства. Но, на наше горе, у входа в реку обосновался в это время знаменитый пират по имени Шеношека с флотом в четыреста крупных судов и шестьдесят гребных ванканов, на которых было шестьдесят тысяч человек, из коих лишь двадцать тысяч были матросы, остальные же бойцы. И все это огромное количество людей получало свое жалованье и пропитание, занимаясь разбоем на море. Опасаясь войти в реку, так как пират заграждал в нее вход со всех сторон, мы прошли дальше до Ламау, где запаслись кое-какой провизией, которой хватило, чтобы добраться до Малакки, где мы нашли отца магистра Франциска Ксаверия, главного ректора ордена Иисуса в Индии, за несколько дней до этого прибывшего с Молуккских островов. Его сопровождала великая слава святого, которая распространилась в народе после того, как им были совершены на глазах у людей великие чудеса, или, выражаясь точнее, чудеса эти были совершены господом, действующим через него. Святой отец, узнав, что мы привезли с собой одного японца, поспешил отыскать Жорже Алвареса и меня в доме Козме Родригеса, женившегося в Малакке, у которого мы оба остановились, После того как Франциск Ксаверий провел с нами часть дня, жадно расспрашивая обо всем, что могло способствовать делу господа и прославлению его в этих краях, и получая от нас сведения о всем том, что он хотел узнать, а также о том, что, как нам казалось, могло иметь для него значение, мы упомянули, не зная, что это ему уже известно, о двух привезенных нами японцах, из которых один, казавшийся человеком с известным положением, был, по нашему мнению, весьма умен и прекрасно разбирался в религиях и сектах всей Японии, и добавили, что его преподобию, вероятно, интересно было бы с ним поговорить. Это так обрадовало Франциска Ксаверия, что мы, желая доставить ему удовольствие, немедленно отправились на корабль и привели японца к нему в госпиталь, где преподобный отец остановился. Последний взял его к себе, а потом отвез в Индию, куда сам направлялся, а прибыв в Гоа, обратил его в христианство и нарек ему имя Пауло де Санта-Фе. Японец за очень короткий срок научился читать и писать по-португальски и усвоил все догмы христианской церкви, благодаря стараниям святого отца, который собирался, едва подуют апрельские муссоны, отправиться на этот варварский остров, Японию, забрав с собой японца в качестве толмача, что он впоследствии и сделал, и проповедовать там Христа, сына бога живого, распятого на кресте для спасения грешников, как он любил выражаться. Обращен в христианство был и второй японец, которому преподобный отец дал при крещении имя Жоан. Оба эти японца были глубоко преданы Франциску Ксаверию во всем, что касалось служении господу. Из-за чего впоследствии Пауло де Санта-Фе был отправлен проповедником в Китай, где и был убит разбойниками, о чем я расскажу несколько ниже.

После того как святой отец отбыл из Малакки, чтобы в Индии подготовить с губернатором поездку в Японию, Симан де Мело, который, как я уже говорил, был в это время комендантом крепости Малакки, написал о нем губернатору, перечисляя все то, что святой отец совершил в этих местах для вящего распространения нашей святой веры, упомянув и о чудесах, которые творил господь наш через его посредство. Между прочим комендант доложил губернатору дону Жоану де Кастро и то, что сам был свидетелем, как под влиянием пророческого наития святой отец во время проповеди в Малаккском соборе предсказал так называемое ашенское чудо, как его называли в народе.

Для того чтобы было ясно, о чем идет речь, мне кажется необходимым изложить всю эту историю с самого начала. А дело было так. В среду 9 октября 1547 года в гавань, где стояли наши корабли, прибыла большая армада короля Ашена, состоящая из семидесяти ланчар, фуст и гребных галиотов, на которых находилось пять тысяч людей с боевых мостков (иначе говоря, воинов), не считая гребцов. Часть своих людей ашенцы высадили на берег, после чего те, воспользовавшись ночной темнотой, напали на крепость, намереваясь взять ее приступом с помощью лестниц, которые у них были припасены, но благодаря господу город был надежно защищен, и осуществить свое намерение неприятель не смог. Другая часть ашенцев, оставшаяся на кораблях, напала на скопление судов в гавани и подожгла их шесть или семь, в том числе большой корабль его величества короля Португалии, только что вернувшийся с Банды, причем весь груз его, состоявший из мускатного цвета и ореха, был забран неприятелем. Поднялась невообразимая суматоха, никто не соображал, что надлежит делать и что предпринимать. Неприятель напал внезапно, не будучи замеченным, ночь была темная и дождливая, набат и крики раздавались со всех сторон, а потому наши пришли в замешательство и беспомощно толклись на месте. Сумбур продолжался долгое время, пока не вернулись три балана, посланные Симаном де Мело на разведку, и не сообщили, что нападение произвели ашенцы. К тому времени начало светать, и с крепости уже можно было различить большое количество гребных судов, украшенных шелковыми флагами и знаменами. Комендант приказал дать по ним залп из крупных орудий, чтобы попугать их, а они тем же строем полумесяца отступили к оконечности острова Упе, находившегося в трети легуа с небольшим от крепости, и там под веслами простояли до вечера, оглашая воздух громкими криками, словно и впрямь одержали блестящую победу. К несчастью, случилось так, что в это время в море ловить рыбу вышел наш парао, на котором находилось семь человек из этих мест, где у них были жены и дети. Злодеи-ашенцы, едва завидев ладью, атаковали ее на своих прекрасно вооруженных баланах, мгновенно захватили и отвели к своим. Там несчастным семи рыбакам отрезали носы и уши, а иным ради вящего издевательства отсекли еще и ступни и в таком виде отправили их к коменданту с письмом следующего содержания, написанным кровью несчастных:

«Я, Бижайя Сора, сын Серебия, Пракама де Ража, в золотых шкатулках хранящий гордость свою — и смех великого султана Аларэдина, подсвечника с благовонными свечами святого храма в Мекке, короля Ашена и земли, омываемой обоими морями, объявляю тебе, для того чтобы ты передал это своему королю, что в этом море, в котором я ныне безмятежно пребываю, пугая моим рычанием его крепость, я намерен заниматься рыбной ловлей, невзирая на его запрет, и, как бы это его ни огорчало, столько времени, сколько мне заблагорассудится, и в свидетели твердости моих намерений беру землю и людей, обитающих на ней, со всеми прочими стихиями, вплоть до лунного неба, и объявляю словами, исходящими из уст моих, что король твой окажется побежденным и лишится славы, а знамена его будут повержены во прах, дабы их никогда уже нельзя было поднять без разрешения победителя. А посему да преклонит он главу, дабы возложил на нее стопы свои государь мой — властитель, покоряющий все троны, а твой король стал отныне и навеки рабом его. И дабы побудить тебя признать перед всеми истину слов сих, если тебе взбрело бы на ум мне противоречить, бросаю тебе вызов отсюда, где я нахожусь».

Письмо это было подписано всеми капитанами судов, как будто это было постановление, принятое на общем совете.

Когда несчастные безносые и безухие рыбаки прибыли в город, их, окровавленных и обезображенных, немедленно доставили к коменданту. Они вручили последнему привезенное ими письмо, которое тут же было громогласно прочитано, но комендант лишь посмеялся над его содержанием, перебросившись несколькими шутками и остротами со своими приближенными. Как раз в это время к нему подошел отец магистр Франциск Ксаверий, только что отслуживший мессу в храме Богоматери на Холме. При появлении его комендант встал со своего места, прошел несколько шагов к нему навстречу и сказал с улыбкой, как бы не придавая никакого значения полученному письму:

— Посоветуйте, ваше преподобие, какой ответ дать мне на этот вызов. Сдается мне, его надо передать в высшую инстанцию, как сельский судья в случае уголовного преступления передает дело прокурору по уголовным делам.

Святой отец на это ответил:

— Раз ваша милость попросила меня высказать свое мнение, отвечу вам, что, по-моему, шутить по поводу этого письма не следует, лучше, если это возможно, сколотить нечто вроде армады, которая могла бы, гоняясь за этими мусульманами, показать им, что мы не настолько беспомощны, что не в силах нанести им ощутимый урон, если они вздумают сюда явиться.