Страшная сказка
Шрифт:
Я провела страшную ночь в лесу и чувствовала себя до бессилия изможденной, но мозги у меня еще соображали. Шериф звал меня по имени, намеренно ища в лесу следы моего присутствия, а это означало только одно: родители разоблачили мой побег и обратились в полицию за помощью.
Пока я, закусив губу в попытках найти выход, буквально ощущала, как трещат от напряжения сосуды в голове, голос мужчины отдалялся, мчась за хозяином вглубь леса – слишком быстро, как мне тогда показалось. Я смотрела вдаль, сквозь пушистые ветки сосен; колыхающиеся деревья, выросшие на высоких холмах, казались размытыми, нечеткими, на меня словно нашло оцепенение.
У меня было всего два варианта: промолчать и тогда, скорее всего, умереть здесь, в одиночестве, от голода и жажды или откликнуться и позволить Джеку Моррису совершить героический подвиг. Выбор был, хоть он и дался мне с трудом. Я выбрала второе, и пока мистер Моррис пробирался ко мне через сплетенную, как нити шерстяного одеяла, стену деревьев, я понимала, что не смогла бы поступить иначе. Я думала о Мии и о том, что она бы этого попросту не перенесла.
Два дня спустя я лежала у себя на кровати и читала роман Чарльза Диккенса. Книга действовала на меня как анестетик, отвлекая от неприглядной реальности и заставляя забыть многое из того, что произошло потом, когда шериф города спас мне жизнь.
Хотя всё мне забыть не удалось: например, разъяренный взгляд матери, когда меня, посиневшую, доставили в отделение скорой помощи. Врачи диагностировали у меня сильнейшее переохлаждение и вывих лодышки, и это не беря в расчет многочисленные порезы и ушибы, разукрасившие мое лицо и руки наподобие театрального грима.
– Ты хоть можешь себе представить, как мы с твоим отцом волновались, или у тебя за последние дни напрочь мозги отшибло?!
Я молчала, устало откинувшись на спинку сидения. По всему телу словно пустили электрические заряды, я чувствовала себя грязной, глупой и крайне измотанной.
– Убежать ночью в лес из дома из-за какой-то лишь идиотской обиды, это уму непостижимо! А если бы у тебя было заражение крови или на тебя нарвались бы волки?! – кричала мать, пока отец вёз нас домой, лавируя среди оживленного потока машин.
– Ты будешь наказана, Соф, и… Ну ты хоть ей скажи! – прикрикнула она на отца, раздраженно всплескивая руками.
Отец смотрел на дорогу и не отвечал ей. Он вообще не произнес ни слова за то утро, только, будто бы, пробормотал что-то вроде: «Слава богу», когда увидел мое бледное лицо на больничной койке.
С болью, не имевшей отношения к «ранениям», полученным в лесу от лап ежевичника, я вспомнила наш разговор с Джеком Моррисом.
– Ты далеко зашла, милочка, – сказал он мне чуть ли не с гордостью, мчась по буреломам обратно в город. – Не каждый мужчина смог бы продраться через этот проклятый терновник.
– Но вы-то смогли, – ответила я, слабо улыбнувшись.
– Ну… – мужчина, явно польщенный, зарделся. – Я на то и полицейский, чтобы спасать маленьких девочек из беды, так ведь?
Так, всё так. Жаль только, что… Э, нет, мы с вами не побежим впереди паровоза. Да и не поможет моя жалость никому. Что с нее теперь толку?
С помощью матери я смогла подняться на второй этаж – боль в левой ноге была невыносима. «Ну а что, не так всё и плохо… Зато будет что детям в старости рассказать», – думала я, левой рукой стягивая промокшую куртку. Правая рука была перевязана бинтами, из-под белой ткани уже начали проявляться алые полосы крови.
Глава 4
Мать не дала мне спуску за мою выходку (убежать из дома, прихватив с собой ее бумажник – такое ей и в страшном сне не снилось). С седьмого мая по седьмое июня 1959 года я находилась под домашним арестом. Целый месяц я торчала у себя в комнате, смотрела на цветущие сады под окном и умирала со скуки.
Но чаще всего… блин, как же это бесило. Чувствовать эту неконтролируемую злость, впитывать ее в себя каждой напружинившейся порой. Задыхаться от скручивающей в тугой узел нутро ярости.
Бессильной. Всеобъемлемой.
Поглощающей тебя с потрохами.
Я смотрела в свинцовые глаза матери и ужасалась. Что останется от меня, кроме этой ненависти, пульсирующей под кожей? Кем я буду, вырви из меня эту дрожащую в обезумевшем тике злость? Кем я тогда стану?
Всё лето я срывалась на ком попало: то попадало пялившемуся мальчугану, которому не посчастливилось проехать мимо нашего дома (теперь такого одинокого и пустого), то отцу, почтальону или милой девчушке, приносившей нам свежее молоко каждый вторник. Под горячую руку попадали все – все, кроме матери.
Первого сентября я пошла в последний класс лаундервильской средней школы. Я прилежно ходила на занятия, выполняла на автомате материнские поручения и даже познакомилась с недавно приехавшей в Лау милой девчонкой Эллен по фамилии Клайд; они с братом были на год младше меня и на днях перевелись в нашу школу.
– Чем сегодня займемся? – спросила как-то Эля, приглаживая свои блестящие на солнце светлые волосы.
Мы только вышли из здания школы, на улице было жарко – даже душно, и мы все распахнули душившие нас школьные пиджаки.
– Предлагаю пойти в лес и поохотиться на дичь, – предложил нам, девчонкам, Дэниэл – сводный брат Эллен. – У отца есть ружье, он прячет его в сарае под старыми банками из-под пива… Всё боится, что в один день нагрянет полиция и оштрафует его за незаконное хранение оружия, – Дэн усмехнулся и, копируя сестру, поправил косую челку.
– В лес мы сегодня не пойдем, – решительно осекла его я. – От деревьев наверняка поднялся пар, и мы там спечемся, как парочка крабов на сковородке. Мы рванем к морю.