Страшные истории Сандайла
Шрифт:
– Спасибо, что согласились здесь со мной встретиться, – произнесла Джек, – а то сплетни мне не нужны.
– В чем дело, Джек? – ответил ей другой голос. – Через двадцать минут мне вести занятие по стеклодувному делу.
Колли чуть было не ахнула. Это была мисс Грейнджер. Вот чудеса – она ведь буквально за минуту до этого о ней думала!
– Мне надо поговорить с вами об одном очень важном деле.
– Да? Ну что же, говори, Джек.
– Колли ворует у других девочек, – произнесла та, – в моей прикроватной тумбочке с кодовым замком лежали сорок долларов, подаренные тетей. Я собиралась купить на них футбольные шиповки! Но сегодня утром они исчезли.
– А ты хорошо посмотрела? – спросила мисс Грейнджер. – Может, сама навалила на них всякого барахла, а теперь ищешь. Пошарив в самом низу, можно обнаружить самые неожиданные находки.
– Хорошо, мисс Грейнджер, хорошо! Но сорок долларов в самом деле пропали. Кроме Колли, больше некому. Она одна знала комбинацию замка.
Колли тихо ахнула и залилась краской, хотя видеть ее, прячущуюся в высокой траве, не могла ни одна душа. Как же унизила ее Джек, заподозрив в воровстве. А теперь еще и мисс Грейнджер!
– То, что ты обратила на это мое внимание, очень хорошо. Воровство – вещь ужасная, – сказала мисс Грейнджер. – Что это может быть Колли, мы в учительской заподозрили некоторое время назад. Теперь нам надо действовать.
– Но если вы подозревали, то почему ничего не предприняли? – злобно спросила Джек.
– Я действительно должна была что-то сделать, – печально произнесла мисс Грейнджер. – Но надеялась, что это неправда. Видишь ли, много лет назад я пообещала ее матери, когда та лежала на смертном одре, не давать Колли в обиду. Когда-то мы были близкими подругами, так же как вы сейчас. Но теперь ситуация зашла слишком далеко. Колли придется исключить. Этот вопрос волнует других учениц. Знаешь, ее мать Роб была ведьмой. Колли, думаю, тоже может оказаться такой. Ведьмы ведь воруют, это первейший признак. Вскоре они встают на пагубный путь, и их на пушечный выстрел нельзя подпускать к другим девочкам.
– В жизни ведьм не бывает, – сказала Джек.
– Обед почти подошел к концу. Тебе лучше вернуться в школу, – уже другим тоном, холодным и совсем не дружелюбным, сказала мисс Грейнджер. – И еще одно, Джек.
– Слушаю вас, мисс Грейнджер.
– Пообещай мне не рассказывать о Колли ни другим девочкам, ни учителям. Я бы хотела разобраться с этим сама.
– Хорошо, мисс Грейнджер.
В груди Колли гулко колотилось сердце. Откуда мисс Грейнджер знала ее мать? Но строить по этому поводу догадки не было времени. Ее нельзя исключать, только не сейчас – отец ей никогда этого не простит.
Она вынула из носка бритву, открыла ее, слегка провела пальцем по лезвию, и на его кончике остался тонкий, не толще бумаги, красный порез. Сделать все надо быстро. Ведь она столь многим обязана мисс Грейнджер.
Но когда Колли выбралась из высокой травы, на берегу уже никого не было – одни только чайки. Мисс Грейнджер нигде не было видно. Она повернулась и долго смотрела на болтавшийся хвостик волос Джек, пока та поднималась в школу Эрроувуд на вершине скалы, над девятью каменными башнями которой реяли зеленые знамена.
Роб
Когда я наконец собираюсь лечь в постель, меня истошным голосом зовет Ирвин. В его тоне явственно пробивается тревога. От этого мне кажется, будто по спине кто-то провел холодным пальцем. Я бегу. Энни, разметавшись среди простыней, побелела как полотно и дрожит всем телом.
На полу лужица блевотины. Ирвин занес над Энни руки – такое впечатление, что ему страшно к ней прикоснуться.
– С ней что-то не то.
Я разгребаю постельное белье, чтобы поглядеть на ее маленькие ручки. Варежки по-прежнему прочно примотаны к запястьям. Мои пальцы нащупывают что-то еще. Я беру пузырек и подношу его к свету лампы.
– Роб, ради всего святого, – говорит Ирвин.
Он думает, что я спрятала здесь его таблетки, считает, что это все моя вина.
Пустой пузырек от лекарства против диабета лежит без крышки. На меня тут же нисходит сразу несколько откровений.
– Я вызову неотложку, – говорит Ирвин.
– Нет, – возражаю я, – к телефону не прикасайся.
Он замирает на месте. Лишь смотрит на меня, но сейчас у меня на него нет времени. Я спрашиваю Энни:
– Ты давно их выпила, солнышко? Сколько времени после этого прошло?
– Только что, – отвечает она.
Я подхватываю ее на руки, несу в ванную и быстро просовываю ей в горло два пальца. Заставляю ее тошнить снова и снова. В глаза бросается обилие голубого цвета. Это таблетки. За ними следует розовая оболочка. Я не прекращаю до тех пор, пока не вижу, что в ее желудке больше ничего нет, что она выплеснула из себя все, что только можно.
Потом сажаю ее в ванной на пол и спрашиваю:
– Как ты себя чувствуешь, маленькая моя?
– Уже лучше, – отвечает она.
Вид у нее и правда получше.
– Плохие конфетки.
– Еще какие плохие. А кто тебе их дал, солнышко? Мне ты можешь это сказать.
– Я взяла сама, – отвечает она и тут же начинает плакать.
Вопрос только в том, что она не могла сама открыть пузырек. Ее руки по-прежнему в варежках, а чтобы свинтить крышку с защитой от детей, требуется как сила, так и ловкость. К тому же куда она подевалась, эта крышка? Кто-то явно открыл пузырек и скормил Энни таблетки.
Я укладываю ее обратно в постель и обыскиваю всю комнату. Переворачиваю вверх дном все шкафы и, несмотря на сонные протесты дочери, самым дотошным образом обшариваю постельное белье. Но крышечки от пузырька нигде нет.