Страшный рассказ
Шрифт:
Он ударил в крышку обеими ногами, но та не подалась ни на миллиметр, лишь в узкие щели, тихо шурша по бумаге, просыпалось немного земли. Дымов стиснул зубы и ударил снова — с тем же эффектом. Он зажмурился, пытаясь взять себя в руки, преодолеть панику. О, он недаром описал в своем рассказе именно такую смерть! Там, в рассказе, Александр Дымов выплеснул на бумагу не только свою обиду, ревность и злобу, но еще и свой страх — самый сильный, самый тайный, самый непреодолимый — страх перед погребением заживо, перед медленным удушьем без надежды и пощады. И теперь ему представилась единственная в своем роде возможность проверить описания этого процесса.
Но все это было уже неважно. Важнее всего было другое: все эти дни его водили за нос, умело играя на его чувствах, заставляя
Он был невиновен в смерти Ники Воронихиной, но каким же слабым утешением это служило ему сейчас! Ведь Ольга действовала, ни на йоту не отступая от разработанного им самим сюжета. Очевидно, когда он валялся в доме пьяный до бесчувствия, она решила его навестить и случайно прочла рассказ. Надо полагать, идея показалась ей привлекательной, и она воплотила ее в жизнь, украсив лишь кое-какими необходимыми деталями. Например, зачем-то распечатала рассказ и послала его Нике — ведь это именно он лежал сейчас здесь, в гробу, вперемешку с письмами Дымова Нике и ее письмами ему. Зачем она это сделала? Очевидно, чтобы напугать Нику, заставить ее бежать из города, чтобы можно было перехватить ее где-нибудь по дороге, без свидетелей. Кроме того, рассказ Дымова, пришедший по почте почти сразу после ссоры, должен был заставить ее нового приятеля подозревать во всем Александра.
— Сука, — прошептал он в темноте и энергично завозился, переворачиваясь на живот.
При этом его правая рука невольно толкнула труп, деливший с ним узкое пространство ящика. Толчок получился сильным; раздался отвратительный раскатистый звук, похожий на продолжительную отрыжку, и Дымова захлестнула волна зловония, по сравнению с которым прежний запах казался нежным и утонченным, как дорогие французские духи. Он застонал, борясь с подкатившей к горлу тошнотой, но все-таки не удержался, и его обильно вырвало. Мысль о том, что теперь придется умирать в луже собственной блевотины, не доставила Дымову радости, но, освободив желудок, он почувствовал себя лучше — совсем немного, но все-таки лучше. Кроме того, даже запах свежей рвоты вдруг показался приятным — он был поразительно живым на фоне холодного зловония разлагающегося трупа.
Дымов уперся ладонями в пол, попытался привстать на четвереньки. Глубины ящика почти хватило на это; он уперся покрепче и, застонав от напряжения, что было сил начал толкать крышку спиной. Что-то затрещало — не то дерево, не то мышцы, спину пронзила острая боль, руки скользнули на предательской подстилке из почтовых конвертов и фотографий, и Александр со стоном упал лицом в липкую теплую лужу, издающую отвратительный кислый запах.
Глава 15
— Что все это значит? — спросил Светлов, подпрыгивая на переднем сиденье джипа, который опять несся с самоубийственной скоростью навстречу выраставшей впереди стене соснового бора.
Позади снова клубилась пыль, скрывая поселок с недоумевающими по поводу столь поспешного отъезда столичных корреспондентов аборигенами во главе с рассерженным, сбитым с толку мэром. У Светлова зародилось очень неприятное подозрение, что господин мэр вовсе не торчит посреди площади, а уже названивает по всем телефонам, посылая им вдогонку весь личный состав районной милиции.
— Это значит, что мы идиоты, — сквозь зубы процедил Филатов, не отрывая пристального взгляда от бешено несущейся навстречу дороги. — Это значит, что нас обули в лапти, как двух сопливых пацанов. Это значит, Дима, что вместо одного жмурика мы с тобой рискуем найти двоих.
— Не понял, — строго сказал Светлов.
— А чего тут понимать? Ты просто не все знаешь.
Вернее, я тебе говорил, но ты, наверное, не обратил внимания или просто забыл… Понимаешь, возле гостиницы в райцентре, где мы с Никой остановились в тот раз, стояла синяя «Субару». Темно-синяя, если
— Ты хочешь сказать, что это была машина Ольги Дымовой? Ну и что? В конце концов, для такого дела наш литератор вполне мог дернуть у жены тачку, чтобы не отсвечивать своим «апельсином» на четырех колесах! Помнишь, книжка такая была — «Заводной апельсин»? Очень модная.
— Тачку дернуть он, конечно, мог, — проигнорировав предпринятый Светловым отвлекающий маневр, сказал Юрий. — Только очень уж явно все в этом деле указывало на него. Смотри: сначала мы подрались, потом он написал рассказ и отправил его Нике… Если хотел убить, зачем было предупреждать о своих намерениях? Потом залез в квартиру, явно для того, чтобы этот свой чертов рассказ найти и убрать от греха подальше. Как будто не понимал, что Ника могла рассказать об этой посылочке мне. А если понимал, зачем оставил меня в живых? Ведь там, в квартире, после удара бутылкой в сочетании с хлороформом, я бы даже не пикнул. Меня тогда младенец мог зарезать, котенок загрыз бы, если бы не поленился… Тем не менее я отделался небольшой шишкой и легким похмельем после наркоза. А пока я валялся, кто-то присобачил к двери фотографию Ники с выколотыми глазами, чтобы мне было понятнее, кто меня по башке шандарахнул. Уж очень все очевидно, чересчур ясно и понятно. Отелло, дож венецианский… А его жена, заметь, ни словом не обмолвилась о наличии загородного дома, который она, оказывается, частенько посещает.
— По-твоему, выходит, что Ольга Дымова давно догадывалась о его связи с Никой и вынашивала планы мести?
А потом, значит, прочла рассказ и поняла, что представился удобный случай избавиться от соперницы… Так?
— Да. И с самого начала старательно переводила стрелки на мужа. Мы ведь почти купились на ее спектакль! Я, во всяком случае, купился.
— А я, честно говоря, до сих пор уверен, что убийца — Дымов. Ты ведь сам говорил, что он не профессионал. Только ты на этом основании утверждал, что вряд ли он отважится на убийство, а я считаю, что отважился, но наделал при этом массу ошибок. С этими гениями вечно так — обдумывают мировые проблемы, сидя на толчке, а воду за собой спускать забывают. Нет, ты подумай, до чего ты договорился! Разве могла женщина в одиночку провернуть такое дело?
— У нас равноправие, — возразил ему Юрий. — И потом, эта женщина — хирург. По слухам, очень хороший. Значит, умеет принимать решения быстро и не боится крови. И к хлороформу у нее свободный доступ.
— А Стрешневу тоже она убила?
— А что ей стоило? Усыпила все тем же хлороформом и сделала, что хотела.
— Но зачем?
— Возможно, Настя догадалась, что Ольга Павловна имеет отношение к исчезновению Ники. А может быть, это была просто очередная попытка перевести стрелки на мужа… Не знаю. Когда женщина начинает мстить, то мстит всем без разбору — не только тем, кто ее обидел, но и тем, кто про это знает. Потому я и не люблю женщин с оружием. Противоестественная это штука, Дима, — баба с оружием.
— Иди ты к черту, — после недолгой паузы сказал Светлов. — Такую тоску нагнал! Ведь это же твои домыслы! Могло быть так, а могло и этак…
— Не могло.
— Что?
— Этак — не могло. Ты, кажется, пропустил мимо ушей самое главное. Ящик, Дима! Ящик, который Дымова заказала, оплатила и увезла примерно неделю назад, едва ли не в день исчезновения Ники.
— Думаешь, это был гроб?
— Ты рассказ читал? Если судить по способу, которым была убита Настя Стрешнева, идея о погребении заживо должна была показаться Дымовой заманчивой. А хоронить человека заживо без гроба — дело рискованное. Даже связанный, он может как-нибудь выбраться наружу, протолкаться, как червяк… Знаешь, на что бывает способен человек, когда ему воздуха не хватает? Я-то знаю, попробовал однажды… Словом, если хочешь, чтобы все прошло гладко, без хорошего, крепкого ящика не обойтись.