Страсть на холсте твоего преступления
Шрифт:
— Напомнишь какой он трус, что спустил всё на мои плечи? — хмыкнула я, разглядывая белую скатерть. В ресторане играла фоновая музыка пианино. Она придавала лёгкости и спокойствия, если бы не напряженный разговор.
Как они могли? Семья, что растила меня с младенчества. Семья, что воспитали меня, дали образование и какую никакую родительскую любовь. Мы с Дороти были прекрасными дочерями, которыми можно было гордиться.
Папа… Мой отец, который боялся на лошадь меня посадить, думая, что я наврежу себе.
Мама. Она всегда была строга, но чутко относилась ко мне. В ней была материнская любовь и привязанность к своим детям. Несмотря на жестокость характера, она могла заходить к нам в спальню и
Закрываю глаза и вижу её гневное лицо, её слова…
— Это, само собой. Но кое-что он сделал правильно. Когда документы были украдены, Джеймс знал, что инициатором операции был я, так как я специалист в кражах. У меня особый почерк похищений, я никогда не оставляю улик и делаю всё за считанные минуты. Мне хватило двадцати минут, чтобы проникнуть в дом, оглушить бдительность охраны, защиту, камеры и взломать сейф. Но одну улику я оставил — тебя, Тереза. Только ты в ту ночь видела меня. И Джеймс пришёл ко мне. Появился прямо в офисе, надавив на жалость тобой, своей старшей дочкой. Он умолял меня защитить тебя, умолял освободить от лап Андреаса и готов был пойти на что угодно. Я спросил какая мне с этого выгода, защищать то, на что нацелится Андреас. И он предложил отдать половину своей компании мне. То, что он выстроил чистым трудом, ни разу не прибегнув к помощи мафии, незаконной торговли, готов был отдать нечистому мне, — он замолчал, наблюдая за моей реакцией. А я молча выжидала дальнейшего его рассказа.
— И ты согласился?
— Нет. Я засмеялся, испугав его. Мне не нужная была половина компании, так как деньги и собственный бизнес у меня уже был. Я играл не по правилам, играл не так, как хотелось бы Джеймсу. Я хотел забрать у него самое дорогое, тогда бы я почувствовал, что сделка состоится, — закончил он и сверкнул голубизной, подобной луне. Я сглотнула, боясь его признания.
— Что ты забрал у него?
— Тебя.
Глава 21
У моей боли был предел: меня пронзало ею как рапирой.
У моей грусти — грань: она была тонка как нить.
Я эту боль терпел. В итоге стал её кумиром.
А грусть закапывал. Но не сумел похоронить.
Я так устал.
Вся эта жизнь мне кажется театром злой сатиры.
Мне страшно это чувствовать.
И сложно объяснить.
Невыносимо не само желание уйти из мира.
Невыносимо то, что мне приходится с ним жить.
Анна Элис.
— Меня? Что ты ему предложил?! — я не сдержалась и сжала кулаки под столом, вызывая искру в его глазах. Он столько раз делал мне больно своими словами, что я боялась, как бы не захлебнуться.
— Сделать тебя своей, — беззаботно ответил он, выбивая воздух из моих легких.
— Своей? Женой? — переспросила я и он покачал головой. Харрис был идеалом мужчины, но его прическа всегда шла наперекор величественному виду. Они растрепались, некоторые тёмные локоны спадали на лоб. Величественный волк в деловой позе смотрел на меня с азартом в глазах.
—
— Что тебе помешало?
— Чтобы сделать тебя копией себя, я должен был сломать тебя. Изранить, выбросить, истоптать, причинить настолько сильную эмоциональную боль, что ты бы забыла, как дышать для того, чтобы появилась новая сильная личность, — от его спокойных и холодных слов я поморщилась, мне вдруг стало не по себе. Я смотрела не на того Харриса, каким он казался мне поначалу. Я смотрела на робота, чей мозг работал настолько быстро и изящно, что можно было заметить шестерёнки. Он использовал людей в своих целях, как использовал и меня. Но теперь мы используем друг друга ради собственной выгоды.
— Ты не смог, — сказала я и он кивнул. Официант принес наш заказ, но я смотрела на еду и понимала, что не смогу её съесть. Кусок в горло не лез после признания.
— Я не смог, потому что в тебе уже была личность. И мне странно, что ты, такая маленькая, принесла столько муки мне, такому большому, — хмыкнул он и наклонился к еде, будто до этого мы обсуждали искусство, политику и лошадей. Беззаботность и холод в его эмоциях ужасал меня.
— Тебе помешала моя личность? Что именно? Наивность, разговорчивость, доверие? Чёрт, я поражена, — я разочарованно покачала головой.
— Мы уже были похожи, — признался вдруг Харрис, даже не поднимая своей головы. Я молча буравила его раскрытыми глазами, будто добьюсь объяснений его слов. Сломать меня… Вот о чём говорил мне Эйвон, вот что предлагал Харрис. Они намеревались изранить меня, но прихоть Харриса изменилась и это поражало и ранило меня до глубины души. Моё отношение к нему стало напоминать боль, которую я не могла остановить. Я была с душевной готовностью открыться, но он всегда был недоступен. Всё с самого начала было неправильным, всё, воспринятое мной, как проявление его чувств — ни что иное, как план. И я поздно осознала это, но теперь я смотрела на Харриса по-другому. Я смотрела на настоящего гениального манипулятора.
Я молча доела обед, заказанный Харрисом и не проронила ни слова. Ему позвонили, и он сделал короткий перерыв, встав и скрывшись в уборной. А я размышляла и чем больше думала, тем сильнее сжималась грудь. Состояние, когда мы чувствуем, что силы и эмоциональные связи, которые держали нас вместе, исчезают и ослабевают. Это чувство, когда мы чувствуем себя утраченными, неполными и оторванными от окружающего мира.
Харрис вернулся и увидев мой сосредоточенный взгляд, склонился надо мной, одной рукой опираясь о стол, а другой держа спинку моего стула.
— Что ты чувствуешь? — он будто высмеивал моё состояние и я подняла глаза, нахмурившись.
— Больно? — спросила и утвердила я, заставив его наклонить голову так, что чертовы голубые глаза заполняли всё моё сознание. Его глаза не давали потеряться.
— Боль теперь твой назойливый и верный друг, Тереза. Но ты станешь сильнее, а я добьюсь своего.
Всю ночь я не смыкала глаз, поэтому решила заварить поздний чай. Мне было по-прежнему смешно с того, что дом, где меня насильно удерживали, стал ближе родного дома, где меня стыдливо прогнали. Прогнали, будто я не родная дочь своей матери, будто я нарушила закон и обрекла свою семью на верную смерть. А я всего лишь потерялась, запуталась, неизвестность сделала свое дело, загнав меня в тупик.