Страсть
Шрифт:
— Я слишком сильно тебя люблю, — ответил Валерка, отдал ей пустой стакан и ушёл…
ГЛАВА 14
Развод сильно повлиял на Софу, хотя она думала, что жизнь после него только начинается, и её ждёт новая любовь, страстная и беззаветная, без оглядки на прошлое и на сделанные ошибки. Но возвращение в родительский дом, казавшееся благом, превратилось в кромешный ад, выхода из которого она не видела. Отношения с постаревший за годы её отсутствия матерью не заладились с первого дня. Она словно мстила, доводя дочь до белого каления своими придирками, назиданиями и упрёками, мол, не так живёшь, не так воспитываешь Вику, не вкусно готовишь…
Шли годы, а Софа продолжала
Иногда ей казалось, что она совершила самую большую ошибку в своей жизни, бросив Павла. Ну погулял бы и вернулся, но нет, взыграла гордыня… И вот результат. А ведь как всё было мило. Эта случайная встреча на вокзале, так быстро превратившаяся в любовь, эти страстные ночи на скрипучей кровати в питерской общаге, прогулки по набережной, этот растущий не по дням, а по часам живот, рождение дочери, и как вершина счастья — отъезд в Венгрию, к новому месту службы мужа и почти семь лет совместного счастья. Могла ли она предположить тогда, что спуск с этой вершины окажется таким болезненным.
Занятая своими проблемами, Софа не заметила, как потеряла дочь. Вика перестала быть милой девочкой и незаметно превратилась в оторву. Она не понимала, когда это случилось и где она проморгала. Может быть тогда, когда нашла у дочери томик Ги де Мопассана, обёрнутый в оторванную от учебника русской литературы обложку, который та взахлёб читала, делая вид, что озабочена изучением влияния разночинцев на формирование характеров будущих революционеров. Так, таясь друг от друга они почти одновременно прочли «Пышку». Начинали читать, как какой-то порнографический рассказик, а в конце ревели, не понимая, отчего жизнь так подло поступает с людьми, и почему обычная проститутка, порой может оказаться гораздо чище, чем самая благочестивая и высокоморальная особа.
Софа не понимала, как могла проморгать тот момент, когда Вика стала ощущать себя женщиной, а это случилось рано, дочери и 13-ти не было. Она как-то решила пошутить и тихонько зашла в детскую комнату утром, и резко сдёрнула одеяло… Софа явно не ожидала увидеть голой свою дочь, о которой была очень высокого мнения и считала её особой весьма сдержанной и нравственной. Она не кричала и не ругалась, а просто выбежала из комнаты и целый день не подходила к дочери, а перед сном принесла пакет, из которого достала умопомрачительную шёлковую пижамку в крупный горох. После этого инцидента Софа больше не вламывалась к Вике без стука, а та всё равно спала голяком, отбрасывала в сторону одеяло и лежала, наслаждаясь созерцанием собственного созревающего тела. Ей было приятно наблюдать за ежедневными изменениями — то там прибавилось, то там округлилось. И ни что не мешало исследовать это, наполняющееся сексуальностью, тело… Но в ванну Вика шла демонстративно вырядившись в подаренную мамой пижаму. Такая вот была у них игра.
Всё это можно было терпеть ещё много лет, но развязка наступила внезапно, как гром среди ясного неба. Софа, как обычно, была в командировке, валялась на кровати в гостинице и читала какой-то бабский роман, когда стоящий на тумбочке телефон громко задребезжал. Она спокойно сняла трубку, мало ли что могло понадобиться дежурной.
— Добрый вечер. Это Софья Тимофеева? — услышала она в трубке женский голос.
— Да, а что случилось.
— Спуститесь срочно вниз, вас вызывают по межгороду.
— А кто?
— Откуда я могу знать. Спускайтесь быстрее, — раздражённо ответила дама на том конце провода и бросила трубку.
— Хорошо… Бегу, — автоматически произнесла Софа в гудящую пустоту.
Она набросила халат, всунула ноги в тапочки и быстрым шагом
— Я слушаю, — бодро крикнула в неё Софа.
— Мам, это я, — услышала она глухой голос дочери.
— Ты чего звонишь, Викуля?
— Мама… У нас беда!
У Софы затряслись руки.
— Что-то с тобой?
— Нет, — едва слышно ответила Вика, — бабушка умерла…
— Что ты сказала? — переспросила Софа, словно пытаясь оттянуть момент понимания услышанного.
— Бабушка умерла, — так громко повторила Вика, что даже дежурная услышала и вскочила со своего места, скривив лицо в жалобной гримасе.
— Как… умерла? Ничего не понимаю… Что случилось? — едва подбирая слова, шептала Софа.
На самом деле она не хотела ничего понимать и ничего слышать. В голове как колокол звенели слова дочери: Ба-буш-ка у-мер-ла… Какая бабушка, встрепенулась Софа. Мама умерла!
— Вика, я выезжаю, — собравшись, произнесла она, и положив трубку на телефон, повернулась к дежурной, которая продолжала стоять с лицом облачённым в фальшивую скорбь, — выпишете меня, пожалуйста.
Бабушка ещё до войны развелась, и осталась одна с двумя детьми. Поскольку развод был жёстким, то о своём реальном дедушке, Вика ничего не знала, даже его имя было вычеркнуто из семейной истории. А вот о дедушке с фамилией Райс она знала много, бабушка рассказывала…
Ещё не кончилась война, а на стройках во всех городах Советского Союза работали пленные немцы. Не обошло это приятное явление и их город. Бывшие воины непобедимого вермахта оказались хорошими рабочими, и дома, построенные ими стоят по сей день. Бабушка работала на станции сцепщицей вагонов и жила недалеко от железнодорожного вокзала, который был почти полностью разрушен, и на его восстановление прислали несколько сотен пленных немцев. Сердобольные бабы часто подкармливали их, Викина бабушка тоже была сердобольной и каждый день брала с собой на работу пару кусочков чёрного хлеба и варенную картошку с луком и отдавала половину одному и тому же белобрысому парню, на которого обратила внимание ещё в самый первый день приезда этой строительной бригады. Охрана не особо лютовала и разрешала подкармливать измождённых пленных. Немец был молчалив, жевал хлеб и смотрел на молодую бабушку глазами побитой собаки, даже не подозревая, чем все это закончится. А закончилось тем, что они влюбились друг в друга и когда пришло время возвращаться в Германию, он написал заявление с просьбой навсегда остаться в Советском Союзе и принять гражданство. Вика не помнила всех деталей, но в 50-ом году они поженились, и в его новеньком паспорте красовался теперь не только штампик ЗАГСа, но новое имя — Андрей. А думаете легко жить в стране победившей фашизм с именем Адольф? Когда бабушка сильно злилась на деда, то обзывала его Гитлером.
В этом же году родилась Софа, и в её метрике рука того же работника ЗАГСа написала её новую фамилию. До войны Адольф работал в школе преподавателем немецкого языка, но ещё в юности, поддавшись моде на революцию, самостоятельно изучил русский и это ему сильно помогло позже. Его призвали в 43-м и воякой он оказался некудышним, попав в плен в одном из первых боев. Семейная легенда утаивает, как это произошло, что было с ним и где он был до того, как попал на стройку… А никто особо и не расспрашивал. Дед Андрей умер в 80-м и Вика, родившаяся семью годами раньше, даже один раз видела его, когда родители приезжали в отпуск из Венгрии, запомнила его копну седых волос, отметив для себя, что дедушка очень похож на Аркадия Райкина. У него была такая забава, он по субботам одевал свой самый лучший костюм, напяливал тёмно-зелёную фетровую шляпу, брал тросточку и уходил гулять, каждый раз сообщая бабушке, что идёт искать ей замену. Он гордо шествовал по улице, элегантно размахивая тростью, а вслед ему оглядывались дамы. Бабушка сильно ревновала.