Страсти Евы
Шрифт:
– На днях я наткнулся в Академии на фантома, - мимоходом кидаю я на кузена цепкий взгляд, расквитавшись с икрой в икорнице.
– Он проник на территорию, миновав часовых. Есть мысли?
– Разве что он поджидал кого-то особенного?
– не выпуская сигару изо рта, прикидывает Михаил.
– Раз так, мы имеем дело с влиятельным заказчиком.
– В тот день я навещал Жуковского в деканате. Влиятельный заказчик натаскал собаку на мою голову.
У кузена выпадает изо рта сигара, и только потом на лице высвечивается осмысление услышанного. Он заторможено поднимает ее с пола и тушит в пепельнице.
– Кто из Благородных Отцов или их отпрысков посмел замахнуться на жизнь Наследника рода Гробовых?
–
Со злости я запускаю его в висящий на стене самый первый герб Ордена, где вместо символов гендера еще изображался Кадуцей. Стилет втыкается в голову одной из змей.
– «Глаза и уши»?..
– с сомнением в голосе предполагает Михаил.
Я повторяю бросок с поражением второй змеи:
– Не хватит духу.
– Преемник Евгения Воронцова?.. Теперь он враг твоего отца.
– Нас связывает бизнес. Зато Уилсон воюет со всем нашим родом без разбора. Но я сомневаюсь, что сам он в курсе. Риск велик. Скорее, кто-нибудь из его своры.
– В своре Уилсона завелась крыса, - заговорщически ответствует Михаил.
– Если он ее не изловит, то она сожрет его запасы. Не хочешь обрадовать отца?
– Много ли кого отец радует, кроме своей потаскухи, - с презрением выплевываю я.
– Я сыт по горло его наполеоновскими планами. Старый ублюдок окончательно выжил из ума. Каждый сам за себя… Михаил, потряси своих ребят в своре Уилсона, а то эти наши семейные недомолвки мешают действовать тихо. Лишняя шумиха мне не нужна.
– Будь спокоен. Мои ребята разнюхают, что за блюдо варит свора Уилсона.
– Спасибо, брат, - вкладываю я во фразу всю свою несуществующую братскую любовь.
Любовь для меня и кузена чувство никчемное, но никого из нас передающееся из поколения в поколение преимущество, а быть может, и упущение, праотцов не коробит. Наши братские узы скреплены доверием и многолетним взаимовыгодным сотрудничеством. В продажном мире схватить пулю в лоб проще простого, поэтому мы оба прикопили в арсенале пару-тройку козырей. В мирное время я и он играем поодиночке, но когда в ход идут крупные фишки, мы действуем сообща, отчего количество тузов в нашей колоде значительно возрастает. К одному из связующих братских звеньев я отношу разведку Михаила - работает как швейцарские часы: сверхточно и без нареканий. Механика проста: сын покойной сестры Германа одарен хитростью и незаменимым парламентерским талантом.
– Мой брат Гавриил, никак ты и вправду собрался разворотить гнездо с крохотным птенчиком?
– добавляет ложку дегтя мой безнадежный кузен, и его лицо обретает провокационное выражение.
– Сестрица Никиты юна для тебя. Только-только закончила школу. У кое-кого синдром Лолиты.
Сукин сын… удар ниже пояса! Так и есть, из-за нашей с Евой разницы в возрасте я для себя давно провел параллель с героями романа Набокова - Гумбертом и Лолитой, хотя моя личная трагедия по размаху Зла скорее соответствует погрязшему во грехах Раскольникову из романа «Преступление и наказание». Однако в моем адовом круге ангелоподобной Соне не по силам вытащить грешника из преисподней, никому не по силам: черта, за которую я заступил, насовсем отрезала мне путь к Добру.
Моя непорочная Соня, моя распутная Лолита, моя совершенная Ева… моя девочка. Я вспоминаю нашу мистерию на столе, и мышцы на теле разом напрягаются, даже плоть отзывается. Гореть мне в аду вечно, коль скоро некомфортное шевеление в брюках не оставит меня в покое!
Беда в том, что патологический голод не пройдет сам по себе.
Рецидивная катастрофа. Стихийное бедствие моего умирающего рассудка, ибо обезумевший Зверь учуял ее запах и взял след. Искушенный Зверь не польстится ни на какую другую жертву. Одержимого Зверя не провести чужим женским телом -
«Твою мать, Гробовой, ты неизлечимо болен!» - передергивает меня от ужаса. Взывая к высшим силам света, я сажаю на цепь рвущихся наружу варварских тварей. Мой больной рассудок возвращается в кабинет к кузену.
– Быть может, как моему… психотерапевту, - сверлю я его испытующим взглядом, - тебе следует расспросить меня о насущных проблемах?
– Раз ты сам завел эту тему, я только поддержу, - уже со всеми полномочиями лечащего врача приступает к моей проблеме Михаил.
– Есть улучшения? Что у нас со сном? Со всем остальным? Мне надо понимать, в какую сторону мы движемся.
Обессиленно я облокачиваюсь на подлокотник и устало подпираю пальцами висок, отчего взъерошенные концы волос опадают мне на лоб.
– Без малого сорок пять лет я живу в аду, - с остатками былой ненависти говорю я, всматриваясь в играющее пламя камина.
– Сплю все так же, как будто горю в преисподней. Алкоголь перестал помогать. Отчасти меня выручает твоя сыворотка. От нее голосов почти не слышу и сплю целых три часа и сорок минут. Вопрос в другом: не слечу ли я с катушек прежде, чем мы найдем выход? Я уже близок к краю.
– Мы найдем выход, - с завидной убежденностью уверяет меня Михаил.
– Мои колдуны день и ночь ищут лазейку. Я досконально изучил подобные вещи. Увидишь, скоро ты освободишься от груза. Терпи, брат мой, терпи.
– Твоими молитвами, брат мой, твоими молитвами, - со слабым проблеском надежды качаю я головой.
– Даже думать не хочу, что будет, когда разум покинет меня. Времени в обрез. С восхождением на престол будет поздно что-либо менять.
Я брезгливо отшвыриваю в дальний угол умертвляющую Тьму, которая своими гнутыми когтями подобралась к моей кровоточащей душе, намереваясь содрать зарубцевавшуюся кожу и по новой вонзиться в истерзанную плоть.
– Все хотел спросить, выбрал ли ты кандидатуру?
– отходит от гнетущей темы Михаил.
– Будущую супругу я пока не выбрал, - с долей неприязни в голосе изрекаю я.
– Вольтер сказал: «Брак и его узы - или величайшее добро, или величайшее зло; середины нет».
Кузен покуривает сигару, не расставаясь со своей шкодливой улыбочкой:
– Как насчет темпераментной латиноамериканки? Охотница за золотыми пенисами воспользовалась случаем и прикатила с папочкой?
– Я сам ее привез, - коротко говорю я и высекаю двумя стопками водки неудачную затею уложить под себя «темпераментную латиноамериканку», потому что с праздника Всех Святых мой компас всем ветрам назло безвозвратно ведет меня к Святой Еве.