Страсти по Анне

Данович Дина

Появилась Таня, загоревшая под летним солнцем.

— Вы звали, Анна Николаевна.

— Звала. Скажи мне, Танечка, тебе тут не скучно?

— Нет, Анна Николаевна, — растерялась она. — Отчего скучно?

— И все равно. Подумала я, Танечка, отправить тебя домой. Там Александр Михайлович… Будешь вовремя приносить ему кофе в кабинет. Приготовишь комнату к моему приезду, я скажу, что надо сменить: шторы там уже никуда не годятся, ковер на полу вытерся…

— А как же вы здесь?..

— Тут со мной останется… Как же ее зовут? Новая горничная… Дарья! Она вчера

причесывала меня, и очень неплохо! Так что готовься, Танечка, завтра поедешь домой. Ты не рада?

— Как прикажете, Анна Николаевна, — отозвалась она.

Мы с Любомирским катались по пруду на лодке. Вокруг царила зелень, плакучие ивы полоскали ветви в теплой воде. Я была во всем белом, в широкополой шляпе и была счастлива.

— Если бы мне раньше сказали, что на земле есть рай, не поверила бы. А вот сейчас…

— Неужели сейчас поверили? — спросил Любомирский со скрытой усмешкой.

— Чем здесь не рай? А раньше никогда не замечала! Наверно, я становлюсь старой и сентиментальной, скоро начну читать слезливые романы и плакать потом до рассвета.

— Любопытная перспектива! — оценил Вадим Александрович. — Разрешите мне читать вам слезливые романы. Я буду подавать вам платки, утешать вас и даже смогу осуществить грешнеишее из своих желаний — увидеть вас на рассвете.

— Вы — гадкий! — заметила я. — Опять вы говорите непристойности. Я сержусь на вас, так и знайте.

— Простите, Анна Николаевна, — привычно сказал он.

— Я не принимаю ваших извинений! Я ухожу, — сказала я и действительно встала.

Вадим рассмеялся от души, лодка закачалась, я испугалась, увидев свое отражение в воде, и присела обратно, но не выдержала и тоже улыбнулась.

— Если бы мы не были на середине пруда!..

— «По воде, аки по суху»?

— Оставьте, это вам должно быть стыдно, — заметила я, но мое внимание уже приковало небо. — Посмотрите, Вадим Александрович! Вот это облако напоминает мне вазу с цветами.

— А мне — слона, — с готовностью отозвался он.

— Глупости! Не может быть! — не поверила я. — Ваза с цветами не может напоминать вам слона.

— У меня несколько иной ракурс.

— Действительно? — Я быстро пересела к нему на скамью. — Да… Что-то есть… Но только не слон.

Любомирский удивленно посмотрел на меня, и я заметила это, но не повернулась к нему, сидела, как будто ничего не происходило. Вадим Александрович приблизился ко мне, я даже почувствовал его дыхание на своей шее. Но он тут же отвернулся от меня и нахмурился.

— С вами все в порядке? — спросила я.

— Да, безусловно, — сдержанно ответил он.

— Мне показалось, — я сделала паузу, но все-таки продолжила: — Что вы хотите меня поцеловать.

— Неужели вы хотите поговорить откровенно? Или ваша открытость — всего лишь ловушка, кокетство?

Я ничего не ответила.

— Да, я хотел поцеловать вас, — признался он.

— Но не поцеловали.

— Нет. Я не могу быть бесчестным по отношению к Александру.

— Ах, так!.. Действительно! — сказала я с плохо скрытым гневом. — Как

я могла забыть, что Александр Михайлович ваш друг! Прошу вас проводить меня домой! Да, да, пожалуйста, поворачивайте лодку к берегу!

— Анна Николаевна!..

— Что вам угодно?

— Мой поцелуй был бы бесчестным и по отношению к вам! К вам — в первую очередь! Вы сначала смеетесь, потом гневаетесь на меня, едва ли не каждый день грозитесь прогнать меня, дразните меня своей милостью, даете повод для надежды. Вызываете на откровенный разговор и обижаетесь. Вы ведете себя, как ребенок, который никак не может заполучить желанную игрушку. Простите, я начал вас поучать.

— Ничего, — сказала я, переводя дыхание. — Говорите.

— При всей вашей ангельской внешности вы коварны, Анна Николаевна.

— Вы находите?

— Да. — И сказал после паузы: — Я завтра уезжаю.

И тут я не на шутку испугалась.

— Как! — почти крикнула я. — Зачем?

— Дела.

— Вы вернетесь? — допытывалась я.

— Стоит ли? — спросил Вадим Александрович, но увидел, что я заметно погрустнела, и немного раздраженно сказал: — Вас не угадаешь, Анна Николаевна, я-то думал, вы обрадуетесь, узнав, что я уезжаю, а на вас лица нет.

— Возвращайтесь… — попросила я очень тихо.

— Господи! Как с вами непросто! — закусил губу он. — Вот скажите мне, Анна Николаевна, только правду скажите! Если бы я поцеловал вас сейчас, то украсили бы вы меня пощечиной?

Я опустила ресницы.

— Что вам стоит ответить честно? — настаивал он.

— Украсила бы!

Вадим Александрович улыбнулся и поцеловал мне руку.

— И какие у вас еще планы на будущее, помимо того, что вы вскоре покинете меня? — спросила я у Любомирского чуть позже.

— О жестокая, — улыбнулся он. Но тут же стал серьезным. — Вы, душа моя, умеете поставить меня в неловкое положение. А впрочем, слушайте! Женюсь. Найду себе милую провинциалочку. Молодую, с чистыми помыслами, с блестящими такими любопытными глазками. Привяжу ее к себе той собачьей любовью, на которую способны только очень молодые женщины. Научу быть самой яркой, обольстительной, блистающей среди наших дам с прогнившими душами и зубами. Если не только привяжется ко мне, но и полюбит, то скрасит мою старость. А нет — ну и черт с нею! Пусть сбегает с гусаром, с художником, хоть с кем!

— Вы как-то неверно рассуждаете о семейной жизни.

— Даже вы мне не сможете послужить достойным примером. Простите, — поспешно сказал он, перехватив мой взгляд.

Я понимала, что он прав, но мне это было неприятно, я даже подумала обидеться на него, но махнула на свои капризы рукой. Пусть Вадим Александрович думает, что ему будет угодно!

Уверена, если бы мне за два часа до моего визита сказали, что сегодня ночью я буду беседовать с Любомирским, то я бы ни в коем случае не поверила, высмеяла бы нахала, сказала бы, что Вадим Александрович уезжает завтра очень рано утром и не придет ко мне. Однако, проскучав весь день, вечером я уже не находила себе места.