Страсти по Филонову: Сокровища, спасённые для России
Шрифт:
После выхода в 1990 году "Страстей по Филонову" в журнале "Огонек" и газете "Смена" дело вроде бы сдвинулось с мертвой точки. Расследованием музейного детектива должны были заняться сразу два ведомства — ленинградское Управление КГБ и городская прокуратура, куда с официальной просьбой о расследовании решило обратиться руководство ГРМ, "желая положить конец запутанной истории с пропажей филоновских рисунков". Но внезапная смерть основных фигурантов криминальной истории и исторические катаклизмы, связанные с развалом СССР, не позволили довести расследование до конца. В итоге это дело из уголовно-процессуальной сферы переместилось в сугубо музейную — на уровень переговоров Государственного Русского музея и Музея современного искусства Центра Помпиду, где в конце 1989 — начале 1990 года состоялась большая персональная выставка Павла Филонова, открывшая миру творчество этого выдающегося художника.
Отношения ГРМ с Центром Помпиду развивались непросто. В 1985 году Русский музей написал письмо в Центр, оповестив его о филоновских двойниках. Но парижский музей долго не откликался на запросы с берегов Невы, а рисунки Филонова висели там в экспозиции. Лишь когда весной 1990 года после упомянутых публикаций
27 сентября 2000 года по решению французского правительства семь украденных из ГРМ рисунков Павла Филонова были доставлены в посольство Российской Федерации в Париже. Их принимал лично заместитель министра культуры РФ Павел Хорошилов. А 26 октября 2000 года, как сообщил официальный сайт ГРМ, в Мраморном дворце в Санкт-Петербурге состоялась "церемония возвращения семи рисунков Павла Филонова, похищенных из Русского музея путем подмены около двадцати лет назад и хранившихся до сентября 2000 года в Музее современного искусства Центра имени Жоржа Помпиду". Почему только семи — об этом ничего не говорилось. Один похищенный рисунок (пожалуй, лучший — "Пропагандист") пришлось оставить в парижском музее. На мой вопрос почему, Евгения Николаевна Петрова ответила: "Они попросили, и мы в данном случае не стали настаивать. У нас было и есть понимание того, что Филонова в мире пока мало знают, в частности потому, что его наследие находится в основном в одном месте. А наличие в таком крупном музее, как Центр Помпиду, хотя бы одной работы художника, будет его пропагандировать. Тем более, что "Пропагандист" — один из лучших рисунков Филонова, очень важный рисунок. И потом, они все-таки шли нам навстречу, и оставить им хотя бы один рисунок было бы справедливо. Длительность же процесса возврата была обусловлена формальностями, которые они не могли быстро решить".
В общем, была проявлена добрая воля двух крупных европейских музеев, которые поныне сохраняют партнерские отношения. Но "спящих дев" было восемь. Вот список восьми похищенных рисунков Филонова с указанием инвентарных номеров по картотеке Русского музея и личной картотеке Е. Н. Глебовой:
1) № 225. Голова. 10,4 х 9,4 см. 1920-е
2) № 227/137. Май. 17,5 х 12,4 см. 1924
3) № 242/142. Рынок. 10,9 х 9,5 см. 1924
4) № 247/150. Женщина с цветами. 15,7 х 9,6 см. 1925
5) № 249/162. Пропагандист. 11, 2 х 14,4 см. 1924-1925
6) № 251. Голова на фоне города. 20,5 х 16,7 см. 1925
7) № 265/173. Человек с кулаком (Голова). 15,0x10,4 см. 1924
8) № 272. Голова. 8,5 х 5,4 см. 1926
Казалось бы, хеппи-энд, если не считать одного рисунка, которого все-таки лишился Русский музей. Но в то самое время, когда шли переговоры с Центром Помпиду о возвращении "спящих дев", в ГРМ случилось еще одно ЧП, связанное с хранившимся там наследием Филонова. О нем я узнал в конце 1994 года, когда мне позвонили из редакции московской "Общей газеты" с просьбой позволить им опубликовать выборку из моего материала о филоновских "страстях", который уже три года лежал в редакции журнала "Наше наследие", где его не раз ставили в план, но так и не опубликовали [51] . Одновременно со мной связались сотрудники петербургского Управления ФСК (бывшего КГБ, ныне ФСБ) и попросили разрешения использовать мои статьи о Филонове в информационных целях. Мне сказали, что расследование кражи филоновских работ из ГРМ опять застопорилось. Нужен был новый информационный повод для привлечения общественного внимания к ситуации вокруг хранившегося в Русском музее наследия Филонова. Я дал согласие и на то, и на другое. В начале декабря 1994 года в "Общей газете" вышли выдержки из "Страстей по Филонову" [52] , а затем питерские чекисты и тележурналисты сняли упомянутый выше документальный фильм на этот сюжет, позже показанный по НТВ. В его основу легли как публикации автора этих строк, так и новые разоблачения, связанные с кражами работ Филонова из Русского музея, о чем сообщили телепрограмма "Время" и ряд средств массовой информации.
51
Отданный в "Наше наследие" материал представлял собой обе части очерка "Страсти по Филонову", опубликованные в 1990 г. в "Огоньке" и "Смене", но дополненные рядом фактов. Материал не был опубликован по просьбе руководства ГРМ из-за опасений, что публикация может помешать переговорам Русского музея с Центром Помпиду о возвращении рисунков Филонова.
52
См.: Мосякин А. Страсти по Филонову. Таинственное похищение рисунков из Русского музея /,/ Общая газета. 1994.2-S декабря. С. И.
Глава 3
Как не украли "Пир королей"
Если человек глуп, то это надолго.
Павел Филонов родился в Москве. Рано осиротев, переехал в Санкт-Петербург, где в двадцатилетием возрасте в 1903 году попытался поступить в Императорскую Академию художеств, но не выдержал экзаменов из-за плохого знания анатомии. Чтобы освоить сию науку, он поступает в частную мастерскую Льва Евграфовича Дмитриева-Кавказского, где упорно занимается, пытаясь еще трижды поступить в прославленную кузницу художественных кадров второй половины XVIII–XIX века. В 1908 году Филонов наконец был принят в Академию художеств — вольнослушателем, "исключительно за знание анатомии". Но в кузнице кадров, которая пестовала художников академической и реалистической школы, Филонов оказался белой вороной. Спустя много лет художник писал: "Академическая профессура с первых же дней взяла меня под бойкот, потому что я с первого же дня стал работать по-своему". Только профессор Ян Францевич Ционглинский шумно приветствовал эксперименты молодого художника. "Не раз он кричал на весь класс, поражаясь моим упором: "Смотрите! Смотрите, что он делает! Это вот из таких выходят Сезанны, Ван Гоги, Гольбейны и Леонардо"", — вспоминал Филонов. В 1910 году художника-бунтаря исключают из Академии, потом восстанавливают, но в итоге он сам покидает это уважаемое заведение, не найдя понимания у консервативной профессуры.
В 1911 году Филонов примыкает к "Союзу молодежи", созданному в Петербурге молодыми художниками, и участвует в его выставках. Затем совершает творческую поездку в Италию и Францию. Вернувшись в Россию, в 1912–1913 годах он создает серию картин в разных техниках, заявив о себе как крупный мастер, обладающий ярким, самобытным художественным языком, органично соединяющим символизм, модернизм и нечто совершенно особое, присущее только ему, Филонову, что сам он потом назовет "аналитическим искусством". Среди этих картин были небольшая акварель на бумаге "Мужчина и женщина" и монументальное полотно "Пир королей". Эта сумрачная картина, написанная маслом на холсте в черно-багровых тонах, изображает жуткую ночную трапезу не то библейских персонажей, не то людей и зверей. Картина производит неизгладимое впечатление. Завороженный сюжетом и его воплощением, поэт Велимир Хлебников назвал картину "пиром мертвых королей". Именно она в декабре 1941 года висела в промерзшей ленинградской квартире над головой умирающего от голода художника, и в той же комнате лежала и мучилась его парализованная жена. Филонов умер, глядя на "Пир королей". Эта картина особенная в его судьбе. Как и акварель "Мужчина и женщина", она после смерти творца хранилась у его сестры, а в 1977 году, вместе с другими работами Павла Николаевича, была передана Е. Н. Глебовой в дар Русскому музею. И с этими знаковыми для творчества мастера шедеврами связана еще одна криминальная часть "страстей по Филонову", тесно переплетенная с двумя предыдущими.
Перефразируя афоризм классиков про дурака, можно сказать, что если человек — мошенник, то это надолго, особенно если это алчный мошенник. Пример тому — биография уже хорошо знакомого нам трижды судимого Моисея Поташинского, который обожал деньги больше, чем Паниковский гусей. Свой третий срок — десять лет колонии строгого режима — он получил в 1979 году по уже знакомому нам делу "бандероли в Иерусалим".
Поташинский переправил своему тестю художественных ценностей на сотни тысяч рублей. По приговору суда контрабандист мог получить до 15 лет и закончить дни свои в местах не столь отдаленных. Однако, учитывая его содействие следствию и возвращению переправленных им за границу произведений искусства [53] , по ходатайству КГБ Поташинского досрочно освободили, надеясь, что на свободу он выйдет с чистой совестью. На воле бывший зэк-переплетчик купил недорогую дачу в Эстонии, но жить честной жизнью никак не мог. С его ремеслом и "знанием" эстонского языка в скучной прибалтийской республике делать было нечего. Поташинского тянуло на родину — в град Петров, который в 1991 году снова стал Санкт-Петербургом. В городе, который в воровскую ельцинскую эпоху прослыл криминальной столицей России, было где развернуться, особенно с талантами Моисея Залмановича. И Поташинский — сначала изредка, потом всё чаще — навещает Москву и Питер, где собирает на продажу новую коллекцию искусства и заводит полезные знакомства среди музейных работников, коллекционеров и разного рода дельцов. А заводить нужные связи Поташинский умел.
53
М. Поташинский выступал посредником в связях КГБ с Э. Лесовым, которого уговаривали вернуть в СССР незаконно переправленные зятем в Израиль произведения искусства. Сыграв на отеческих чувствах Лесова к дочери, которая жила в Ленинграде, старика удалось уговорить. А потом, в результате сложной дипломатической процедуры (у СССР и Израиля тогда не было дипломатических отношений), контрабандно вывезенные произведения искусства удалось вернуть в Советский Союз.
Физиогномически это был интереснейший тип, весьма похожий на французского комика Пьера Ришара, только ростом поменьше, да еще глаза — бегающие, плутоватые, в них прямо читалось слово "мошенник". На допросах в КГБ Поташинский держался "до последнего патрона", а когда уликами его прижимали к стене, говорил следователю сакраментальную фразу: "Ну вы же умный человек", — что в переводе означало: "Я готов колоться". Будучи неплохим психологом, Поташинский без труда находил тропки к сердцам и душам нужных людей. Среди них оказалась и научный сотрудник ГРМ Татьяна К., которая согласилась "на время" выносить Поташинскому из музея работы русских художников — то есть пошла на должностное преступление.
Мне об этом нелегко писать, потому что я хорошо знаю эту женщину — в 1980-е годы мы вместе учились на искусствоведческом факультете Института живописи, скульптуры и архитектуры имени И. Е. Репина в Ленинграде. Я бывал у нее дома — в коммунальной квартире на улице Салтыкова-Щедрина (ныне Кирочной), возле станции метро "Чернышевская". В 1988 году она первой рассказала мне историю про филоновских двойников и познакомила с Ковтуном, Селизаровой, а также другими посвященными в это людьми.
Бытовую атмосферу, в которой жила Татьяна, комфортной не назовешь. Коммунальная кухня, общие ванная и туалет, пьяница сосед, постоянные склоки — и так год за годом. Это травмировало психику горделиво-красивой ("многих кровей"), образованной женщины-искусствоведа, вынужденной ежедневно переживать ужасающий контраст между этой "бытовухой" и музейным "миром горним". И выносить это становилось все тягостней. Появились мысли об отъезде из убогого "совка", лишь бы зажить нормальной человеческой жизнью.