Страсти по Фоме. Книга 1
Шрифт:
Фомин отшатнулся…
Раздалась заливистая трель звонка, такая громкая, словно звонок был в самой голове. Он выплыл на поверхность сна. Звонок бил, рыдал, умолял и требовал открыть дверь. Он наконец сообразил, что это Доктор. С участковыми. Какого черта?.. Конечно, нельзя было рассчитывать, что он уйдет совсем (надо сильно не знать оборотней), но все-таки какая-то элементарная этика должна быть?
Пребывая сразу в двух реальностях, сне и яви, Фомин поплелся в прихожую. В глазок не стал смотреть из какого-то крайнего цинизма, он знал, в таком состоянии навь сильнее яви. Он даже фразу приготовил в духе сурового
— О! — только и смог сказать он. — Ты куда…
«Пропала», хотел сказать он, но осекся — Ирина за это время успела стать блондинкой в самом вульгарном, пергидролевом смысле.
— Ты зачем…
И снова осекся… Ирина, не говоря ни слова, влепила ему поцелуй и сняла плащ. Повесив его, он повернулся к ней, с тем же вопросом и увидел, что она подает ему уже платье, поэтому вопрос опять не получился — только курлык какой-то поперхнулся в горле.
А Ирина снимала уже все остальное…
Батюшки Фрейды!.. И все это молча, с ясной приветливой улыбкой, то ли сошла с ума, то ли потеряла дар речи и это был такой язык жестов — стриптиз.
Не дождавшись, пока Фомин закроет рот, она положила туда указательный палец — плавно, как со сцены. Потом забросила ногу ему на плечо и стала пружинисто тренировать растяжку, закатывая чулок.
— Я занимаюсь этим из удовольствия, — сообщила она. — Было бы обидно приподнимать настроение за деньги…
О чем это она? Какие деньги?.. Фомин и так не особенно понимал, что происходит, но после этих слов на него снизошла светлая бездна непонимания. Что она несет?.. Когда она успела — и главное зачем? — стать блондинкой?.. И эта балетная растяжка… она никогда раньше не демонстрировала свое тело со столь спортивной бесстыжестью, словно фашистская девушка из фильмов Лени Рифеншталь…
Ирина между тем достала ногой свой затылок и каким-то фантастическим способом, стопою, сорвала с себя бюстгальтер. Обе груди выстрелили в него как в аттракционе. Я сплю, уверял себя Фомин, и ему становилось легче. А Ирина, изгибаясь и скручиваясь, не вынимая пальца из его рта, избавлялась от последних одежд. И все без слов, словно опять онемела. Язык растяжек и обнажений. Абсурд.
Наконец она предстала перед ним в ослепительной наготе, даже не сбив дыхания. Дыхание было сбито у него. Надо сказать, что он постепенно привыкал к тому, что она уже блондинка, хотя это потрясает — вот так, с утра, открыв дверь, — но оказалось, что Ирина перестала быть брюнеткой вообще, то есть — везде. Про это уже мало было сказать, что потрясает. Про такое он даже не слышал — про скорость и целеустремленность такую. Он подумал, не сходит ли он сам с ума — она потратила полночи на это?!
— Мне не нравится, если я не достигаю оргазма, — доверительно сообщила Ирина, хватая его за руку и волоча в комнату.
Он шел за ней и думал: а кому это может нравится?.. Но говорить об этом — какой-то высший шик пошлости: когда само собой разумеющиеся вещи, сообщают с апломбом открытия, как острое словцо. Нет, это все-таки она не в себе, не он, решил Фомин, стараясь не перечить ей…
Было стойкое впечатление, что Ирина сбежала из квартиры, хорошенько «вмазалась» (после этого найти парикмахерскую среди ночи, а тем более перекраситься, не представляло уже никаких трудностей) и еще не совсем очнувшись, вернулась обратно,
Он мысленно читал молитвы первоклассника (мама мыла раму), почему-то только это приходило в голову, пока Ирина кувыркала его в постели и как заведенная шептала о своей проблеме, надувала губки и расширяла глаза. Она напоминала целлулоидную красавицу с обложки журнала, который оставила — принимала те же соблазнительные позы, говорила страстным шепотом, но словно не знала, что со всем этим делать дальше.
Может, она каким-то непостижимым образом слышала их разговор с Доктором и теперь мстит ему?
— Возьми меня страстно! — прошептала Ирина, словно подтверждая его догадки.
— Послушай, а ты уверена, что хочешь этого, а не отдохнуть? Сняться коньячком?..
Нет, ей хотелось именно «этого» и не нравилось, если этого она не получала…
Он заглянул в ее пустые глаза и испугался, Ирины там не было. На самом деле, ей нужен был душ, а потом горячий чай с медом и коньяком, но ему даже вырваться из ее объятий не удавалось. Он лихорадочно соображал, что же такое удесятеряющее силы она могла принять вместе с секс-наставлениями для блондинок, но так и не сообразил. Весь свой арсенал он тоже применить не мог — перед ним женщина, существо, при всей силе, хрупкое, начнешь действовать по-настоящему, поломаешь чего-нибудь…
Доктор появился, когда Фомин был наполовину вбит в софу. Ирина сидела на нем и мерно колотила тазом, чирикая что-то о фабрике оргазмов. Фомин уже даже не пытался ей объяснить, что таким способом она вряд ли получит что-либо с этой фабрики. Ему совсем не показалось, что Доктор не вовремя, некстати или как-то нарушил этикет, ворвавшись в чужую спальню. Переход был воспринят им, как спасение…
Дыра, как будто подкарауливала их, они не успели ничего сказать друг другу, как пришлось срываться с маршрута абы куда. Доктора сразу снесло в сторону и он исчез, а Фомин несколько томительных мгновений испытывал ни с чем не сравнимое чувство родства со всей Вселенной, как будто его «развесили» как гирлянду от одного ее края до другого.
Он на себе почувствовал, казавшуюся в студенчестве странной и надуманной, теорию струн и проникся ею всем своим звенящим остовом. По сравнению с этим дознание на средневековой дыбе или подгонка на прокрустовом ложе могли показаться разминкой в фитнес-клубе. Если бы мог, Фомин бы орал, но он не мог — только переходил из состояния болевого шока в бессознательное и обратно.
Где-то он читал, что в состоянии боли субъективное время идет на порядок медленнее, чем в обычном состоянии, то есть секунды кажутся минутами, но чем сильнее боль — тем выше порядок различия. Фомину его «провал в бездну» казался вечностью.
17. Скатерть-самобранка
— Ты кто, тварь? — Фома удивленно смотрел на огромную корягу с мочалом наверху, которая вдруг выпустила длинный, похожий на лиану, отросток и захватила его ногу, едва не лишив равновесия, а заодно и жизни. Перед ним разверзлась яма-ловушка, кишащая такими же плотоядными жгутами-отростками. Это была целая артель со своим загонщиком, правда, непонятно, на кого они охотились, потому что он за полдня не встретил здесь никого кроме мух и водомерок в чахлых лужах.