Страсти по императрице. Трагические любовь и судьба великих женщин
Шрифт:
Последующий год пролетел словно в сказке. Пришлось, естественно, учить венгерский язык, приобщиться к правилам и обычаям венского двора; зато Стефания получила много богатых подарков от жениха, — видела она его, может быть, и мало, но он вел себя с ней нежно и ласково. Конечно, уже очень влюбленная, она предпочла бы, чтобы к ней относились как к женщине, а не девочке, с оттенком ласковой снисходительности, но дала себе слово, что заставит его переменить отношение к себе. Разве она не красива? — той белокурой красотой, что, возможно, кажется несколько холодной, но в ней так важны блеск кожи, цвет глаз, сверкание волос. И вот однажды вечером, спустя несколько дней после ее шестнадцатого
Путешествие в Австрию тоже оказалось очаровательным. Приветствия народа наполнили радостью сердце юной бельгийской принцессы. Повсюду флаги, звучат фанфары, раздаются приветствия, всюду дарят цветы… Встречать ее вышла вся Австрия — Рудольф, ожидавший невесту у переправы через Дунай, казался счастливым.
Именно там будущую супругу наследника трона представили тем, кто станет ее приемными родителями, — императору Францу—Иосифу, заметно состарившемуся под тяжестью власти, но по—прежнему импозантному, и императрице Елизавете, знаменитой своей красотой, которая бросала вызов времени.
Рудольф так похож на мать: ее лицо и выразительные глаза, ее поистине императорская величавая осанка. Стефании сразу захотелось понравиться этой женщине, во всем на нее походить, исключая, возможно, неуемное стремление к перемене мест. Она—то, Стефания, намерена никогда не разлучаться с супругом, не бросать свои обязанности монархини, чтобы в одиночку странствовать по свету.
Глядя, как дождь заливает сады Шенбрунна, Стефания думала: приближается долгожданное событие, еще несколько часов — и она замужем…
На мгновение мысли перелетели на ее тетку Шарлотту — когда—то она вот так же ждала в одной из комнат этого дворца желанного часа, когда судьба соединит ее с прекрасным эрцгерцогом… Шарлотта свергнута со своего экзотического трона и живет теперь с навеки помутненным разумом взаперти — в замке Бушо в Бельгии… Стефания сразу отогнала гнетущий образ. В ее жизни ничего подобного не произойдет, она будет счастлива, бесподобно счастлива!..
Из раздумий ее вывел чей—то торжественный голос:
— Ваше Высочество уже встали? Это хорошо, Вашему Высочеству пора готовиться. Но вы рискуете простудиться… В комнату вошла главная фрейлина императорского двора княгиня Шварценберг. Стефания застенчиво улыбнулась ей:
— Вы правы, княгиня, я, кажется, и впрямь озябла.
Спустя несколько часов, в расшитом серебром белом парчовом платье, под прекрасными брюссельскими кружевами и знаменитых украшениях из опалов и бриллиантов, принадлежавших ранее эрцгерцогине Софии, а потом императрице Елизавете, Стефания присоединилась к Рудольфу на хоралах церкви Августинцев, украшенной цветами и сияющей сотнями свечей. С ослепительной улыбкой она протянула руку тому, кто станет ее мужем…
По окончании празднеств согласно установившейся традиции молодожены отправились в Лаксенбург, летний замок южнее Вены. Стефания, вымотанная усталостью и волнениями утомительного дня, показавшегося ей пыткой, надеялась очутиться с мужем в тихом уютном гнездышке. Однако надежды шестнадцатилетней эрцгерцогини не сбылись: Лаксенбург не походил на любовное гнездышко. Никому, видно, и в голову не пришло подготовить его для медового месяца: никакого уюта, одни холодные, враждебные комнаты… Ни единого цветка — атмосфера Лекена, всегда украшенного массой цветов и содержавшегося в типично бельгийской чистоте, так далека!
На пороге ледяного дворца Стефания почувствовала, как горло ее сжали рыдания. Теперь ей понятно, что хотела сказать ее сестра Луиза, давно — и так неудачно! — вышедшая замуж за Филиппа Кобургского, напарника Рудольфа по развлечениям. Прощаясь, сестра обняла ее и прошептала: — Держись, Стефи! Это всего лишь дурное мгновение, его надо пережить!
«Дурное мгновение»? Как можно назвать дурным мгновением первые часы интимной близости молодоженов? Филипп, конечно, грубое животное. Но Рудольф, ее дорогой, любимый Рудольф?..
По правде говоря, в тот вечер он мало походил на любимого Рудольфа. По прибытии в Лаксенбург сразу начал ругаться: отчитал слуг и потребовал подать ужин. Мрачный это был ужин, смертельно уставшие молодожены перебросились всего двумя—тремя словами. Стефания благодаря своему королевскому воспитанию сдерживалась, чтобы не разрыдаться и не показать мужу, до какой степени она разочарована. Ждала нежных слов, ласки, но Рудольф, встав из—за стола, ограничился тем, что сказал ей, правда, с улыбкой:
— Пойду, покурю в бильярдной. Скоро я к вам присоединюсь.
Последовавшая за этим ночь оказалась катастрофой. Привыкший иметь дело со страстными и умелыми любовницами — кстати, он охотно выбирал их из цыганок, — Рудольф нашел маленькую бельгийку очаровательно слишком целомудренной. Ему бы проявить куда больше нежности и терпения в решающий миг, когда девушка становится женщиной. Стефания внушала ему некоторую симпатию, но он не был по—настоящему влюблен и к тому же очень нетерпелив. Брачная ночь для него лишь очередная пустая формальность, и он исполнил свой супружеский долг с кавалерийским наскоком.
Утром замужняя Стефания поняла, что муж, несмотря на ее горячую любовь к нему, не питает к ней никаких нежных чувств, — и ощутила себя бесконечно одинокой. Вспомнила, как сестра Луиза убежала на заре из брачных покоев и спряталась, рыдая в отчаянии, в оранжереях Лекена. Неужели судьбой предопределено, что все принцессы в первые часы после свадьбы переживают одни тяжелые моменты?
Честно говоря, Луиза, кажется, уже привыкла к Филиппу и к венской жизни. Элегантная и расточительная, пользовавшаяся большим успехом у мужчин, она больше не занималась супругом. Именно она посоветовала приударявшему за ней Рудольфу взять в жены младшую сестру:
— Она похожа на меня — она тебе понравится…
Понравиться ему — это, казалось Стефании, ей никогда не удастся…
И правда, не суждено ей было ни понять мужа, ни стать понятной ему. И ретроспективно трудно обвинить в этом Стефанию. Кто вообще мог бы понять Рудольфа? Человек неуравновешенный, не умный, стремившийся к невозможному, склонный к насилию, он страдал навязчивой идеей смерти и инстинктивно ненавидел все, что Стефанию научили уважать: преданность, двор, твердые принципы. Его передовые, даже революционные идеи беспокоили императора так же сильно, как его связи, многочисленные любовницы и явная предрасположенность к некоторым порокам. В нем жило постоянное стремление убивать, выражавшееся в чрезмерной любви к охоте, — убивал все находившееся в пределах досягаемости его ружья. Постоянно, на глазах охваченной ужасом Стефании, он убивал в парке Лаксенбурга птиц, ланей, косуль, охваченный жаждой уничтожения, которая внушала отвращение его юной супруге. Больной человек с экзальтированным воображением не способен был ужиться с юной мирной принцессой, выросшей на принципах доброты. Но этого Стефания не знала. И все же проявляла столько нежности, доброй воли, что из—за нее он на какое—то время умерил свою жестокость. Потом, она так очевидно и так трогательно его любила. Два месяца семейная жизнь протекала без инцидентов и даже в некотором согласии, казавшемся почти полным.