Страсти в тихом местечке, или Переживания Хаи Нусьевны

Тихие наполненные липовым ароматом и заметенные тополиным пухом июньские улочки еврейского местечка большого города Красноярска, жили своей обособленной, непонятной другим жизнью. Здесь все было свое, все знали друг друга, ходили в гости, женились и выходили замуж друг за друга и умирали вместе.

И было специальное маленькое еврейское кладбище на окраине тихой улочки с трогательными надписями на надгробиях типа: «Сара, не торопись ко мне, живи счастливо!» «Парикмахеру Цукерману от благодарных родных».

Годами некоторые

из обитателей не выбирались в город, хотя местечко и находилось в центре, подобно жителям Брайтон – Бич, не бывавших в шумном Нью-Йорке и не знавших английского языка. В отличие от Брайтона здесь, как и все Красноярцы говорили на русском, потому что обрусели давно, и только старики и то не все, еще знали идиш, да и еврейская молодежь, выпивая, непременно произносила тост « Лехаим!», а в знак восхищения чем-то цокала языком «Ай, циммес!»

Бог знает, кто загнал эту южную нацию в сибирский город!

Но жилось им тут уютно. И никто не помнил еврейских погромов, существовавших в начале двадцатого века. Война, слава богу, обошла Красноярск стороной, иначе не выжило бы местечко, да и политика и жизнь большой страны, казалось, тоже обходили его стороной.

Жили своей жизнью.

Жила в своем еще крепком бревенчатом доме и молодая Хая, а в последствии Хая Нусьевна. А в дальнем конце улочки, сестра ее Нюра. И старались встречаться они как можно реже, потому что ругались и ссорились нещадно! Хотя и был у них один на двоих общий ребенок Арик – Аркадий по-русски. Нюра была безмужняя и бездетная, а Хая незадолго до войны вышла замуж за молодого офицера Иосифа, конечно, еврея, неизвестно как просочившегося в ряды советского командования. Хотя командовал всего лишь батальоном и то в хакасских глухих краях.

Недалеко вроде, но приезжал на побывку он редко – раз в несколько месяцев.

Недалеко на соседних улицах жил и весь клан Хаи и Нюры Геровичей.

Ревека Герович со своим парализованным мужем, Фридерика Герович, успевшая к тому времени нарожать пятерых детей, которых еле успевал обеспечивать ее муж Наум, имевший бизнес стекольщика.

Роза Герович, влюблявшаяся несчитанное количество раз и имевшая двоих детей от очередной любви, хотя замужем ни разу не была. И много еще других, уже не Геровичей,

но для нашего рассказа хватит пока и этих, хотя, как мы уже говорили, все в этом местечке были друг другу как бы родственниками.

Теперь о том, кто чем жил.

Хая работала в швейном ателье, но главным делом ее жизни был пошив по вечерам бюстгальтеров по частным заказам.

Бюстгальтеры в городе были в дефиците, и главным дефицитом был большой размер бюстгальтера. У переваливших за сорок жительниц местечка, были, как правило, арбузные груди, не предусмотренные никакими нормативами советской швейной промышленности!

Ладно, дома можно было ходить и так, со свисающими до живота. Но нужно же было выходить и в люди! Да и маленький ребенок должен же был на чем-то сидеть! Поэтому Хая шила. Она первая придумал бретельки, застегивающиеся спереди на длинный ряд пуговиц.

Задрать грудь можно было хоть до носа. Правда, она мешала обзору, но была великолепна!

Нюра работала в парикмахерской, а из собранных волос, когда девушки в пору взросления обрезали косы, делала парики! Нигде в стране не было париков, а здесь продавали!

Ревека, известное дело, не работала – нужно было весь день ухаживать за мужем. Но инвалидная пенсия была неплохая.

Фридерика с пятью детьми, тоже, конечно, сидела дома, но ее муж Наум был по местным меркам богатеем. Какие деньги, спросите вы, можно заработать на стекле?

Вы не знаете евреев!

Ранним утром двое сыновей Наума, вполне еще подросткового возраста, брали футбольный мяч и уходили на промысел. Нет, они не работали в родном местечке. Они уходили в город, а город был большой, кроме того, существовали и пригороды и, остановившись возле обреченного дома, начинали играть в футбол. Через пару минут мяч со звоном разбивал ближайшие окна. Футболисты, известное дело, забрав мяч, стремглав бросались наутек! А через пару часов появлялся Наум с груженой тачкой!

… Часто собирались. Поводов, хотя бы только отметить дни рождения и праздники, в том числе и национальные еврейские – было много. Гостей за столом тоже много. Один только Наум приводил пять детей. Хая и Нюра, приходили с Ариком. Роза с двумя очаровательными девчонками – близняшками – подарок и память от первого любимого.

Часто привозили и парализованного дядю Изю – не должен он выходить из общества. Для этого мобилизовывали парочку соседей – для выноса Изи из квартиры в тележку стекольщика Наума и для заноса в дом, где собирались гости.

Вообще, эти дни были днями всеобщей мобилизации! В каждом доме что-то пекли, варили, жарили по заранее приготовленному списку и распределению блюд. Причем, приготовление какого блюда кому доставалось, тот сам и на свои деньги покупал эти продукты. Именинник это никогда бы не осилил.

Обязательными блюдами, были, конечно, рыба фиш – это когда с рыбы чулком снимается шкура, а рыбье тело перемалывается в мясорубке вместе с овощами, и прочими прибомбасами и все это обратно запихивается в шкуру! Это могли придумать только евреи.

А также гусиная шейка. Ну, и конечно, форшмак и вообще, селедка во всех видах.

Было весело. Хая и Нюра, как обычно, ссорились напропалую.

– Нюрка, ты зачем Розе сказала, что я у тебя фарфорового слоника украла? – кричала Хая через стол. Вместе они никогда не сидели.

– Я не говорила!

– Роза! Она говорила?

– Да, не помню я, – отнекивалась Роза, – всякое говорила!

– А! Всякое, значит и про слоников!

– Да, засунь ты себе этого слоника в свою вонючую задницу! – кричала Нюра.