Страстная неделя
Шрифт:
— Вы недавно были в МехоБСком? — заинтересовалась она.
— Я был не только там, — ответил он уклончиво. — Вы знаете те места?
Она кивнула головой.
— Где же вы были?
— Везде понемножку.
— А в районе Обарова?
— Тоже.
— Ты, кажется, где-то там жила в последнее время? — вмешался в разговор Ян.
— Да. Но не в последнее время.
Несмотря на густеющие сумерки, которые проникали извне, видно было, как на ее склоненном над столом лице появилась ироничная полуусмешка.
— Добрые люди
Анна расставила чашки с чаем и села на свое место между мужем и Юлеком. За столом воцарилась тишина. Пётровский наигрывал какую-то предвоенную песенку, на этот раз, видимо, стоя у самого окна.
Ян почему-то почувствовал себя лично задетым словами Ирены. Раздавив пальцами в пепельнице окурок, он сказал:
— Надеюсь, тебе приходилось встречать не только такого рода добрых людей?
— Разумеется! — спокойно ответила она. — Но разве ты считаешь, что существование людей на самом деле добрых снимает вину с тех, других?
Прежде, чем он успел ответить, к нему через стол перегнулся Юлек.
— Знаешь, Янек, что мне вспомнилось? Давние времена, когда мы вместе жили на Познаньской, помнишь? Ты ходил в политехнический, а я еще школьник был. К тебе тогда часто захаживали товарищи… Как эта твоя корпорация называлась?… Аркония, да? Помню, как-то в прихожей я насчитал пять студенческих фуражек и столько же толстых тростей. Страшно мне это тогда импонировало. Только потом я узнал, что господа корпоранты ходили дубинками этими бить евреев и колотили стекла в лавочках на Налевках…
Ирена все это время очень внимательно присматривалась к говорящему.
— Били и своих товарищей, евреев! — добавила она тихо.
Малецкий резко отодвинул чашку с чаем.
— Что до меня, то я, кажется, корпорантской дубинкой не орудовал и никогда не одобрял подобные методы борьбы…
Юлек усмехнулся.
— А какие ты одобрял?
— Что значит какие?
— Ну, методы антисемитизма, фашизма — как хочешь их называй.
— Я? — возмутился Ян.
Неожиданно слова Юлека задели и Ирену.
— Я должна встать на защиту вашего брата…
— Позволь! — жестко прервал ее Ян.
Юлек энергично откинул со лба свои светлые, не совсем еще просохшие волосы.
— Да, погодите, ничего вы не понимаете! Ведь я же его, — показал он на брата, — ни в чем не упрекаю. Но что это значит: «не одобрять подобные методы борьбы»? Такое услышишь у нас повсюду, это повторяют все так называемые порядочные поляки, осуждающие убийства евреев, насилие по отношению к ним. Но что они имеют в виду? Что, они в самом деле враги антисемитизма? Вовсе нет! Они против борьбы, разумеется, не возражают, только вот методы должны быть иные! Или не так? А речь-то идет именно о самом отношении к этой борьбе. Уж я-то хорошо знаю, что это значит — связывать антисемитизм с методами борьбы! Методы становятся все хуже. Методы борьбы! Суть в том, чтобы такой борьбы вообще не было,
Сентиментальное танго Пётровского на минуту отдалилось, потом снова зазвучало очень явственно.
Анна сидела, склонившись над чаем. Ирена тоже молчала.
Ян машинально потянулся за новой сигаретой.
— Ты говоришь, не надо борьбы, — обратился он к брату. — Мол, нет взаимных оскорблений, обид… Хорошо! Но разве это только от нас зависит?
Юлек потряс головой.
— Не люблю фраз!
— Это вовсе не фразы…
— А что? Пустая болтовня! Допустим, я скажу, что это зависит и от нас и от евреев? К чему я должен апеллировать? К доброй воле? Слова, все слова… А тут не слова нужны…
Ян откинулся на спинку стула.
— Ну?
Юлек молчал. Вдруг из прихожей послышался короткий звонок.
— Это, верно, Влодек! — молвила Анна.
Ян пошел отворять. Это и в самом деле был Карский. Юлек, услышав его голос, поднялся из-за стола.
— Идите в нашу комнату, — посоветовала Анна. — Там можете поговорить.
— Минут пятнадцать, не больше, — обещал Юлек.
В дверях он столкнулся с братом.
— Ты так и не ответил мне, — напомнил ему Ян.
Юлек рассмеялся.
— Не бойся, это тебя не минует!
Поскольку ужин закончился, Анна предложила перейти в мастерскую. При звуке ее голоса Ирена очнулась от задумчивости, с трудом поднялась. Выглядела она очень измученной.
— А может, вы хотели бы лечь? — спросила Анна.
Ирена поспешно отказалась. Они с Яном прошли в мастерскую. Анна осталась в столовой — убрать со стола.
Сумерки перешли в ночь. Но небо, распростершееся над земным мраком, было еще светлое и такое свежее и нежное, какое бывает только ранней весенней порой.
Ян притворил балкон, опустил светомаскировочную штору и зажег маленькую лампочку на низком столике у стены. В комнате стало очень уютно.
Ирена села в глубокое кресло…
— Скажи! — промолвила она вдруг. — Что мне, собственно, делать, что мне с собою делать?
Ян остановился на средине комнаты.
— Что-нибудь придумаем… — сказал он неуверенно.
— Но что?
Он, по своему обыкновению, ответил вопросом:
— А что ты, собственно, делала на Новинярской, там, где мы встретились?
— Там? Ничего. Просто пошла… Посмотреть!
— Как же можно? Ты же рисковала, с тобою бог знает что могло случиться…
— Я не думала об этом! — пожала она плечами. — А вообще-то, что со мной могло случиться? То, что с теми, за стенами, ничего худшего.
— Ты говорила, что хочешь жить…
— Да, хочу, — сказала она. — Но…
— Что «но»?
— Временами уже не умею. В самом деле, уже не умею!
Воцарилось молчание. Пётровский продолжал наигрывать на гармони.
— Где ты жила в последнее время? — спросил Ян.