Стратегия самобытности: духовная практика
Шрифт:
VIII. Целеполагание
Всякое целеполагание требует целесообразности в действии. Коль скоро ставится такая цель, как освобождение, то само достижение должно быть освободительным, иначе она останется недостижима. «Объемный путь» в наибольшей мере целесообразен при таком целеполагании, как всеобщее сознание. Единство с Самостью, сознанием как таковым, субстанциально неотделимым от чистого бытия Реальности, проявляется у святых как всеведение – знание прошлого и будущего в единстве времен в вечности и любых фактов и событий в единстве пространства в бесконечности. Это не последовательное мышление, а «объемное сознание», где все сознается моментально и безошибочно. Это еще одна причина «бездеятельности» святых – все всегда есть, тогда как мирская активность направлена на последовательное выявление тех или иных аспектов, которое при всеобъемлющем осознании становится бессмысленным. «Что делать просветленному в миру? – Он умрет или уйдет в монастырь. – Разве святой неадекватен миру? – Нет, это мир неадекватен святому» (классика житийного жанра).
Конечная цель – бесконечность. Наивность утверждения
Современные альтернативы уходу святого состоят в нацеленности на физическую трансформацию теми или иными методами, что соответствует техногенной ориентации. Не случайно все больше внимания привлекают традиции, где работе с физическим телом уделяется значительное внимание: хатха-йога, тайцзы и т. п. Такая самореализация, при которой человеку безразлично, что его тело живьем сгниет от рака, приводит в наше время только в ужас. А ведь такова участь многих святых, которых признает и почитает человечество: Раманы Махарши, Рамакришны Парамахамсы и др. Пародоксальным образом, ныне духовная практика интересует и применяется с целями оздоровления тела и психики. Всякий цивилизованный человек склонен считать целеустремленность к совершенной самореализации «религиозным фанатизмом». Точно так же духовный уровень прочно сопряжен с социальным успехом, и никто не воспринимает всерьез речи о духовности человека, не стоящего во главе ашрама или организации, не проводящего семинары или читающего лекции. Никто не вспоминает, сколько бедствовали святые. Святая Мирра даже молила Господа, чтобы ее бедствия не кончались, ибо они позволяют не забывать о Нем. В житиях святых мы найдем все: голод, нищету, несправедливые унижения, клевету, побои, мученическую смерть.
Последнее – самое существенное. В христианстве вообще никого не канонизируют при жизни, ибо известно немало случаев падения подвижников с духовных высот. Так, один старец в Афонском монастыре говорил: «Я непременно спасусь, ибо кладу столько-то поклонов в день», – но когда пришла смерть, он «порвал на себе рубашку». Но всякий, попадавший в кризисные ситуации, знает, что «смерть всегда сейчас», а не когда-то в конце жизни. Мне это знакомо по таким ситуациям, как вынужденная посадка самолета или подозрение войсками в шпионаже – ясно, что это конец, и он длится целую вечность. Самые сильные медитации и мощные акты обретения целостности, одним охватом сознания отправляющие весь мусор нереального в чистый огонь Реальности. Другой парадокс внешнего признания святости состоит в том, что «только святой может узнать святого». Все остальные формы признания держутся на вере и чудесных знамениях. Вот почему в традициях признание осуществляется «сверху вниз»: мастер оценивает ученика как мастера, а всем остальным остается принимать. Но сколько святых явилось в мир помимо всех устоев и сами создали целые традиции, обретя не просто признание – поклонение!
Хотя, как всякий практикующий, я сама обладаю богатым опытом переживания разнообразных духовных состояний, включая разные стадии сосредоточения, опустошения и целостности, приведу здесь «канонизированное» описание пустотности. Досточтимый Аджан Чах – аббат одного из лесных монастырей в Таиланде, признанный мастер випассаны в ХХ веке – так описывал свое погружение в Пустоту. «Спустя некоторое время [после периода глубокого покоя в медитации] мой ум снова устремился вовнутрь. Я не прилагал никаких сознательных усилий направлять свой ум. Все произошло само собой. По мере погружения вовнутрь, ум подвергался тем же самым изменениям. На сей раз мое тело распалось на малейшие частицы. Наступила тишина. Совершенно ничего постороннего не проникало извне. Наконец, весь космос распался на малейшие частицы: вся земля с горами, долинами и лесами, вообще весь мир растворился в стихии пространства. Люди исчезли. Все исчезло. Не осталость абсолютно ничего… Затем ум сам собой вышел из этого состояния. Я был просто наблюдателем, не способным объяснить происходящее… Но с тех пор все изменилось – я уже не был тем же самым. После такого опыта вы не остаетесь прежним человеческим существом. Это невозможно описать». Однако сам он определил это состояние как «предельное самадхи», которое служит «остановкой для отдыха» на духовном пути, на которой задерживался даже сам Будда перед Нирваной.
Мы уже отмечали выше эту точку как поворотную в деятельности буддхи (разума), после которой разумные объяснения и впрямь не работают, поскольку разум обращен уже к своему источнику и не «оглядывается» на мир двойственности, где всякое определение есть по сути ограничение. Примечательно, что буддист Аджан Чах ссылается на свидетельство самого Будды, согласно которому «дхарма познается мудрым для самого себя». Даже традиционный мастер подчеркивает невозможность получения ответов от других людей, включая мастеров. Истина познается самим человеком ясно и отчетливо, так что не остается больше ни вопросов, ни сомнений относительно того, как Реальность существует поистине. После вас уже не волнует, что говорят о вас другие – хвалят или злословят. Вы сами оцениваете справедливость человеческих оценок по критерию внутреннего безмолвного знания. Стоит ли повторять, насколько «социально опасно» такое поведение в случае человека, не достигшего подлинной реализации, но претендущего на статус учителя. Вот почему я не привожу в пример свой опыт.
В буддизме есть также концепция степеней просветления, согласно которой просветленный продолжает просветляться. По всем явным признакам он достиг нирваны, однако спустя какое-то время вдруг снова… достигает нирваны. Только тогда становится ясным, что качественно иное состояние, испытанное им ранее, было вовсе не окончательной нирваной. Тогда он понимает, что и вторая нирвана тоже может оказаться далеко не последней. Впрочем, даже второй нирваны ему не светит, если он после первой нирваны возгордится и начнет «поучать» окружающих вместо того, чтобы продолжать совершенствоваться. Однако никто не мешает делиться опытом и знаниями, позволяя людям добровольно впитывать накопленный свет – ровно столько, сколько нужно. И хотя эта концепция была разработана в другой школе буддизма, она прекрасно проявляется в випассане в традиции тхеравады. По мере практики вы то и дело достигаете переживания неких инсайтов, которые могут казаться поначалу всеохватывающими с позиций объемности личностного самосознания. Но образование большей пустотности позволяет «хлынуть» туда еще большей содержательности, и практикующий после периода полной ясности в пустоте снова обнаруживает себя в хаосе вихревого вращения чудовищных мыслеформ.
Здесь имеется несколько условий, предотвращающих от впадения в тяжкий грех отчаяния от недостижимости конечной цели. Первое – запрет на сравнение своих переживаний практикующими в силу того, что они заведомо несравнимы. Второе – принятие установки на оздоровление вместо просветления для мирян положительно: помимо явного развития разума и психотерапевтического действия сосредоточение на стопах действует мощнее акупунктуры на все точки, а через них – на весь организм, а акцентированное брюшное дыхание очищает эмоциональную сферу и массирует внутренние органы. Третье – «мир спасет любовь» здесь не абстрактный идеал, а конкретная практическая рекомендация. Любовь – это состояние мастера випассаны как воплощения сострадания и терпимости ко всякому несовершенству, помощи продвигающимся по духовному пути, которе исходит из завершенного переживания всеединства. Соответственно, каждый практикующий развивает его в самом себе по отношению как к другим, так и к самому себе. Встреча с мастером как живым Буддой – ежедневная кульминация практики в монастырях и уникальный опыт для западных практикующих, которых изначально привлекает в випассане скорее техническая проработка тела и сознания, без упования на благодать.
Заключение. Бытие
Бытие. Чистое бытие. Из бытия никуда не выпасть, что доставляет глубинный покой. Самобытность есть бытийствование Самости. Самоисследование в форме исследования традиций – это не поиск. Искать вообще ничего не приходится – все здесь. Вопрос только в методической конкретизации всеобщности, понимании структуры традиций и принципов их действия. Мы исходим из Самости и возвращаемся к Самости. Даже если вы едете в Азию на встречу с тем или иным мастером, все равно вы едете только к самому Себе, чтобы работать над собой. Все возможные встречи с учителями, посещения храмов и монастырей, получение передач, прохождение ретритов – все это составляющие единого процесса возведения личности в Самость не в абстрактном переживании чистого света, а в самом конкретном проявлении Реальности в нереальном. В чистом бытии нет «переживаний», и здесь нечего «находить», а достаточно констатировать реальность, как она есть. Нет такой задачи – найти хорошего учителя. При встрече с каждым учителем стоит задача воспринять его соотношение с Реальностью, углубив собственную погруженность в Реальность и откорректировав те способы проявления, которыми вы располагаете. Все переживания сводятся к чистому свету осознания чистого бытия во всеобщей благости – вопрос только в его расширении и усилении.
Ничто. Чистое Ничто. Полная пустота, где в чистом свете так же мало видно, как и в полной тьме. Ни мыслей, ни переживаний, ни вещей. И все-таки я нечто сознаю как Ничто, значит это Ничто в действительности есть чистое Бытие, неотделимое от чистого осознания его бытийствования, принадлежащего ему самому. Такова стратегия самобытности, позволяющей выйти из випассаны и продолжить конкретизацию этой бытийности. Она соответствует стратегии Пустоты, порождающей ее конкретизацию самой себя. Из пустой ничтожности мира никуда не выпасть, что доставляет глубинный покой. Пустота составляет надежное основание всей изменчивости этого непрочного мироздания. С опорой на бытие пустоты можно не беспокоиться ни о чем, а просто пребывать – как работали на выявление Реальности многие: самобытно и в то же время абсолютно безличностно. И как нет в этом мире двух одинаковых листьев на дереве, так мы не найдем двух одинаковых житий святых, достигших самореализации. В заключение, «юноше, обдумывающему житье, – сделать бы жизнь с кого, – скажу, не задумываясь: делай ее…» с самой Реальности.