Стратегия. Логика войны и мира

Люттвак Эдвард Николае

Таким образом, даже пассивно пребывающее в определенном месте соединение линкоров могло бы косвенно обеспечивать свое господство над мировым океаном, вне зависимости от расстояния до зоны каких-либо локальных событий. Конечно, было бы ничего не поделать с неожиданным выходом из своего охраняемого порта одного из эсминцев, который мог бы. перехватить случайно проходившее мимо торговое судно, но на этом все и завершилось бы. Более слабому противнику в морском противостоянии остается лишь каботажное судоходство под защитой своих берегов, в закрытых морях, таких, например, как Балтийское, но возможности навигации в открытом море он лишен. В реальности именно это и произошло с флотами австро-германского блока во время Первой мировой войны.

Однако, как только в боевых действиях на море появляются подводные лодки, наличие у какой-либо из враждующих сторон более внушительного соединения линкоров уже не обеспечивает безопасности ее торговому судоходству. Когда враг располагает мощными подводными силами, теория «гипотетического столкновения линкоров» больше не работает [111] . Если бы такое столкновение где-либо и произошло, то головные линкольны должны были бы сопровождаться к месту боя эскортом крейсеров (против эсминцев),

а также эскортом эсминцев (против торпедных катеров). Все силы были бы задействованы в основном сражении, а для защиты судоходства от атак подводных лодок никаких ресурсов не осталось бы.

111

Абсолютный приоритет, отдаваемый этой концепции в эпоху подводных лодок, наставшую после Мэхэна, подвергся справедливой критике по окончании Первой мировой войны. См.: Maurer, John H. American Naval Concentration and the German Battle Fleet, 1900–1918 («Концентрация американского ВМФ и германский военный флот»), 1983. Р. 169–177.

В худшем случае результатом была бы симметричная парализация судоходства обоих противников, что оказалось бы очень плохим исходом для стороны, более зависимой от трансокеанских поставок. Это почти и произошло на пике германской подводной войны во время обеих мировых войн в 1917 и 1942 годах соответственно, когда флоты союзников свели на нет германскую морскую торговлю, в то время как германские субмарины серьезно мешали судоходству союзников. При этом силы обоих противников были практически не ограничены пространственным фактором.

Таким образом, в этом случае решающим оказывается не способ ведения войны, а скорее степень мобильности противостоящих друг другу сил: чем выше мобильность, тем сложнее предугадать расположение сил противника в то или иное время. Если бы наземные силы могли так же свободно и быстро перемещаться по всему театру военных действий и между различными театрами, то уровень стратегии театра военных действий потерял бы свою значимость и для них. Железные дороги в некоторой степени дали подобный эффект, а моторизация войск принесла в этом отношении еще более весомые результаты. С помощью грузовиков войска и вооружения могут передвигаться из одного сектора в другой в «тактический» отрезок времени, который является, естественно, временем одного сражения, тем самым снижая важность предварительного выдвижения к месту битвы. В годы Второй мировой войны транспортировка по воздуху усилила эффект от перемещений войск между различными театрами; с тех пор этот метод распространился и на переброску войск в рамках одного театра военных действий, хотя и только в отношении небольших контингентов с легким вооружением, которые можно перебросить «воздушным мостом» на значительные расстояния.

Важность феномена стратегии на уровне театра военных действий сохраняется только потому, что существуют пределы мобильности наземной моторизации, уязвимость, ограниченные возможности, зависимость воздушного транспорта от аэродромов, а также географические ограничения, низкая скорость и зависимость морского транспорта от портов. Здесь можно провести параллель с потерей значительности оперативного уровня стратегии в том случае, если война на истощение является преобладающим видом военных действий. Нет необходимости вычленять отдельные типы военно-морской и военно-воздушной стратегии на уровне театра военных действий уже просто потому, что на этом уровне факторы наземной войны наиболее важны. Не может быть какого-либо другого уровня стратегии, на котором применялся бы лишь какой-то один из родов войск и который стоял бы выше оперативного, но ниже уровня большой стратегии.

Содержание не-стратегии

Но каково же тогда содержание многочисленных трудов, в заглавиях которых встречаются термины «морская стратегия», «воздушная стратегия», «ядерная стратегия» или (в последнее время) «космическая стратегия»? Если не принимать во внимание любопытное притязание Мэхэна на формулировку «военно-морской мощи», мы обнаружим, что в подобной литературе изучаются в основном технические, тактические или оперативные вопросы или же приводится аргументация в пользу той или иной конкретной политики, обычно на уровне большой стратегии [112] . Например, вопросы состава военно-морских соединений обычно лежат в основе того, что описывается как военно-морская стратегия. Но старый спор между сторонниками линкоров и авианосцев или более современный спор между сторонниками подводных лодок и всех других типов кораблей явно относятся к оперативному уровню анализа, и в реальных боевых действиях все эти силы будут взаимодействовать и противостоять друг другу на оперативном уровне. Что касается более специфических дебатов по таким вопросам, как достоинства больших или малых авианосцев, то они относятся к техническому уровню анализа, поскольку в реальности суть здесь сводится к различиям в боевых возможностях и стоимости машин. Конечно, верно и то, что технические предпочтения часто проявляются и в более широких масштабах, но тогда эти предпочтения будут относиться к большой стратегии. Например, большие авианосцы лучше пригодны для наступательной войны, а малые — для эскортирования в условиях обороны.

112

Под эту категорию подпадают многие официальные труды, издаваемые военными ведомствами. См., например, книгу The Maritime Strategy («Морская стратегия»), опубликованную Институтом ВМФ США (1986) и содержащую статьи Министра ВМФ, Главы военно-морских операций и командующего Корпусом морской пехоты. Авторы большинства научных работ в заглавиях стараются избегать этого сбивающего с толку словоупотребления — см., например, Rosinski, Herbert, The Development of Naval Thought («Развитие военно-морской мысли», 1977) и классический труд: Martin, L. W., The Sea in Modern Strategy («Море в современной стратегии», 1977). Важное исследование Эрве Куто-Бегари (Herve Couteau-Begarie) La puissance maritime: Castex et la strategic navale («Морская мощь: Кастекс и военно-морская стратегия», 1985) содержит в заглавии это неудачное выражение, но его содержание практически тождественно формулировке Росинского (la pensee strategique navale, «стратегическая военно-морская мысль»). Исключение представляет собою труд Бернарда Броди (bernard brodie) A Layman's Guide to Naval Strategy («Руководство по военно-морской стратегии для неспециалиста», 1942), впоследствии вышедший в пересмотренном издании под заглавием A Guide to Naval Strategy («Руководство по военно-морской стратегии», 1965). Однако содержание этого труда касается в основном технической, тактической и оперативной сторон.

В военно-воздушных силах различные возможности боевого состава тех или иных соединений также ограничены техническим, тактическим или оперативным уровнями, а не уровнем стратегии театра военных действий. Это ярко проявилось в дебатах 1945–1955 годов (и в США, и в Великобритании) между сторонниками «сбалансированных» бомбардировочных сил (тяжелые, средние и легкие бомбардировщики) и теми, кто утверждал, что все ресурсы должны быть выделены только на тяжелые бомбардировщики. То же самое можно сказать и относительно дебатов 1955–1965 годов между сторонниками управляемых ракет и теми, кто продолжал оказывать предпочтение пилотируемым бомбардировщикам; и относительно нынешних споров между сторонниками беспилотных летательных аппаратов и теми, кто утверждает, что подавляющую часть наличных ресурсов следует по-прежнему направлять на пилотируемые самолеты. Пространственные факторы не играют никакой роли в этих спорах — главенствуют, напротив, соображения о соотношении затрат и эффективности, а также неявная сила институциональных предпочтений: ВВС, в которых командуют пилоты, не испытывают энтузиазма по отношению к беспилотным летательным аппаратам.

Вопросы выбора целей, которые традиционно важны для того, что описывается как «военно-воздушная стратегия» [113] , также относятся скорее не-к стратегии театра военных действий, а к уровню большой стратегии. Конечно, любую военную или гражданскую цель можно бомбить по тем или иным соображениям. Но последствия таких бомбардировок будут проявляться уже на уровне большой стратегии. Поэтому выбор категорий целей является предметом национальной политики, как, впрочем, и ответ жертв этих бомбежек будет ответом национальным и произойдет на уровне большой стратегии.

113

По мнению Джулио Дуэ, пророка автономии ВВС, выбор целей составляет в действительности самую суть «воздушной стратегии». См.: watts, barry D. The Foundations of U.S. Air Doctrine («Основоположения военно-воздушной доктрины США»), 1984. P. 6. Новый анализ мысли Дуэ содержится в работе: Botti, Ferrucci & Ilari, Virgilio. Il pensiero militare italiano («Итальянская военная мысль»), 1985. P. 89—139.

То же самое относится к целям, для поражения которых используется военно-морская мощь. Только результаты десантов с моря будут рассматриваться на уровне стратегии театра военных действий. Но в том, что касается блокады или препятствования судоходству в открытом море либо использования авиации ВМС для поражения наземных целей, большая стратегия — более подходящий уровень для планирования как наступательных, так и ответных мер. Конечно, эффективность морского воспрещения или ударов авиации ВМС по наземным целям может зависеть от географических факторов и тем самым находиться на уровне стратегии театра военных действий, но оперативное и тактическое взаимодействие сил каждой из сторон будет явно более важным. Если удастся блокировать судоходство, последствия этого, разумеется, будут определяться самодостаточностью затронутого блокадой государства. И, опять же, меры и контрмеры будут проявляться на уровне большой стратегии.

Притязания на автономию: морская мощь

Мы можем назвать только одно оправдание выявлению стратегии, ограниченной лишь одним видом вооруженных сил: то, что такая стратегия будет действенна сама по себе. В этом как раз и состоял тезис Мэхэна: в его интерпретации истории военно-морская мощь была определяющим фактором в возвышении и упадке тех или иных наций [114] . На самом деле Мэхэн употреблял термин «военно-морская мощь» в двух различных смыслах, подразумевая либо преобладание на море («которое изгоняет с морей флаг врага или позволяет ему быть только флагом спасающихся бегством»), либо в более широком смысле, описывая полный спектр выгод, которые можно извлечь благодаря усилиям на море: торговлю, судоходство, колонии и доступ к рынкам [115] . Первая трактовка военно-морской мощи у Мэхэна представляла собой краткосрочную перспективу, определяющую исход войн путем блокад или морских рейдов. Напротив, во второй трактовке «военно-морская мощь» была долгосрочной перспективой, нацеленной на процветание наций. Мэхэн основывал свои чрезмерные обобщения, интерпретируя главным образом британскую историю — это вполне очевидно. Он смешивал военно-морскую мощь (в обоих значениях) с мощью как таковой, игнорируя континентальные державы, которые не полагались на длительные морские перевозки в сколь-нибудь серьезной степени, — например, Германию в периоды обеих мировых войн и Советский Союз во время его существования.

114

Mahan. The Influence of Sea Power upon History, 1660–1783 («Влияние военно-морской мощи на историю, 1660–1783 годы») и The Influence of Sea Power upon the French Revolution and Empire, 1793–1812 («Влияние военно-морской мощи на Французскую революцию, 1793–1812 годы»), а также множество изданий-однодневок. Об интеллектуальных источника см. seager, robert, Alfred Thayer Mahan («Альфред Тайер Мэхэн», 1977); и, ближе к нашему времени, обзор: crowl, Alfred Thayer Mahan («Альфред Тайер Мэхэн»), р. 449–462.

115

Мэхэн совершенно непоследовательно пользовался термином «морская мощь» (sea power), который, по его же утверждениям, стал его оригинальным вкладом в стратегическую мысль; см. Couteau-Begarie, La puissance maritime («Морская мощь»), р. 45; и Crowl, Alfred Thayer Mahan («Альфред Тайер Мэхэн»), р. 451.