Стратегия. Логика войны и мира
Шрифт:
И вскоре на горизонте замаячило еще большее снижение стратегической автономности атомной бомбы. Симметричная реакция, вызванная американской ядерной монополией, к 1949 году принесла первые плоды, когда Советский Союз испытал свой первый ядерный заряд (и даже еще раньше — до 1945 года, когда советские разведчики сумели внедриться в «манхэттенский проект»). Хотя между силами бомбардировочной авиации обоих государств не существовало равновесия, одни из них были еще малы, а другие находились в зародыше, но сфера ядерного сдерживания все-таки была затронута самым непосредственным образом: так текущая стоимость будущих денег обычно преуменьшается в то время как будущая военная мощь наоборот — преувеличивается [131] .
131
См. Luttwak, Edward N. Perceptions of Military Forceand US Defense Policy(«Модели
Как только появилась угроза симметричного возмездия, стратегам пришлось стать более осторожными в том, что касалось предполагаемого применения ядерного оружия, а политические лидеры теперь гораздо неохотнее выступали с угрозами — даже с угрозой устрашения.
То, чего могла бы достичь угроза применения ядерного оружия, либо навязывая другим те или иные действия (принуждение — corpulence), либо вынуждая их к бездействию (сдерживание — deterrence), всегда было ограничено оценками другой стороной вероятности действительного применения атомного оружия, а эта вероятность неизбежно снизилась после того, как стал возможным ядерный ответный удар. До определенной степени на оценках возможности применения ядерного оружия стали сказываться представления о характере политического руководства той страны, которая, как предполагалось, должна прибегнуть к «убеждению»: те лидеры, которых считали очень осторожными, внушали меньше опасений, чем те, кого считали безрассудными. Несмотря на размышления о политической роли безумия, при попытках добиться чего-либо убеждением не было необходимости особенно сомневаться в степени осторожности американского или советского руководства, обычно и так проявлявшего осторожность. Вместо этого пределы ядерного сдерживания определялись в основном восприятием важности интересов, стоявших на кону для каждой из сторон. Одной и той же угрозы было бы вполне достаточно для удержания Советского Союза от прямого нападения на американскую территорию, но она звучала бы гораздо менее убедительно, если бы речь шла о защите второстепенного союзника от периферийного советского вмешательства.
«Баланс взаимно оцениваемых интересов», таким образом, присоединился к балансу технических возможностей при определении того, чего можно достичь с помощью угрозы применении ядерного оружия, сломав простую связь между наличной ядерной мощью и ее ценностью для успеха сдерживания или принуждения. Советские оценки американских интересов с точки зрения американцев, равно как и американские оценки советских интересов с точки зрения Кремля, могли извращаться обеими сторонами посредством искусной пропаганды [132] , но лишь в известных пределах: не всякое находившееся под угрозой место можно было превратить в. Берлин, который надо было защищать любой ценой; и не каждые международные связи Советского Союза можно было возвести в степень священного союза.
132
Эти оценки были многосторонне исследованы в труде: Schelling, Thomas С. Arms and Influence («Оружие и влияние»), 1966.
В итоге добавилась новая категория возможных войн, которые можно было вести обычными вооружениями, еще больше снижая стратегическую самостоятельность, когда-то приписывавшуюся ядерному оружию. Конечно, вероятность того, что проигравшая сторона прибегнет к ядерному оружию, исключала прямое военное столкновение между американскими и советскими вооруженными силами — даже самое незначительное, для удовлетворения какого бы то ни было второстепенного интереса. Таким образом, экспедиционные вылазки, рейды и контр-рейды советских и американских войск друг против друга не играли в «холодной войне» никакой роли. Право прежнего владения, подтверждаемое физическим военным присутствием, стало важнее, чем когда-либо, потому что туда, где находился один, другой зайти не мог.
Но то, что срабатывало в случае защиты вторичных интересов, нельзя было применить в тех случаях, когда затрагивались действительно важные интересы обеих сторон, за которые могла бы вспыхнуть война, даже несмотря на риск применения атомных бомб проигравшей стороной. Эти интересы следовало защищать обычными вооруженными силами, непосредственно на местах. Размещение американских войск и ВВС после 1949 года в Европе [133] и ведение войны в Корее после 25 июня 1950 года знаменовали собой отказ от принуждения только с опорой на ядерное оружие.
133
Американские войска не уходили из Европы после окончания войны в 1945 году. — Прим. редактора.
В начале 1950-х годов возможности ядерного оружия изменились в двух направлениях. Наряду с разработкой ядерных зарядов, которые высвобождали в 50 или даже в 500 раз больше энергии, чем первые атомные бомбы, появилось много малых тактических зарядов — авиабомб, атомных артиллерийских снарядов, глубинных бомб, морских и наземных ядерных мин, а также ракет и ракетных боеголовок. Воздействие на стратегическую самостоятельность ядерного оружия было противоречивым. С одной стороны, разрушительный потенциал больших атомных бомб с учетом неминуемого аналогичного ответного удара слишком сильно превышал любой кульминационный пункт полезности в целях сдерживания. И в самом деле, кривая полезности настолько резко пошла вниз, что от таких бомб можно было ожидать меньшего, чем от первых атомных бомб с их сравнительно мизерной разрушительной энергией. Естественно, найти причины, способные оправдать начало войны, которая могла бы уничтожить всю земную цивилизацию, намного труднее, чем указать интересы, которыми ранее оправдывали риск войны с применением ядерного оружия. Но, с другой стороны, включение ядерного оружия в каждый вид вооруженных сил значительно снизило важность дисбаланса в обычных силах и вооружениях. При наличии ядерного оружия в авиаэскадрильях и армейских корпусах, на военных кораблях и подводных лодках появился прямой механизм превращения потенциального поражения в неядерной войне в боевые действия с применением ядерного оружия, что могло бы свести на нет все предыдущие успехи победителя.
Оба этих эффекта проявились в практической политике ядерных держав с самого начала появления развернутых ядерных арсеналов в середине 50-х годов, и вплоть до конца «холодной войны» Советскому Союзу не удавалось исключить ядерное оружие из баланса обычных сил и вооружений на суше, где его численное превосходство так и не дало желаемого результата. С другой стороны, американская стратегия «массированного возмездия» (1954–1961 годы), которая должна была вообще упразднить баланс в сфере обычных вооружений, уповая «прежде всего на способность к немедленному возмездию в тех местах и теми средствами, какие продиктует наш собственный выбор» [134] , также провалилась.
134
Ключевые слова речи о «массированном возмездии», произнесенной госсекретарем Джоном Фостером Даллесом (Бюллетень Государственного департамента США, 25 января 1954 года).
Массированное возмездие, конечно, подтвердило бы стратегическую самостоятельность ядерного оружия, будь оно успешным. Но теперь уже никогда не узнать, удержали бы советских лидеров одни только ядерные угрозы, поскольку эта политика была лишь продекларирована, но никогда не применялась: Соединенные Штаты не сократили свои неядерные силы до очень низкого уровня, необходимого в качестве «минных растяжек» на мировой периферии, и не сосредоточили все свои усилия на создании «большого арсенала возмездия». Вместо этого на протяжении десятилетий, проходя циклы вооружения, войны, разоружения, инфляции и повторного вооружения, американская деятельность по созданию и поддержанию неядерных сил сама по себе стала лучшим доказательством эрозии ядерного сдерживания.
Как ясно показывает упадок военной полезности, вызванный слишком большой разрушительной силой, ядерное оружие, в конечном счете, тоже подчиняется парадоксальной логике стратегии. Борьба со множеством крупных ядерных зарядов настолько отличалась бы от предыдущих войн, что, несомненно, заслуживала бы специальной терминологии для своего описания. Но в результате такой борьбы не осталось бы ни военной экономики, ни военной поэзии, ни военной пропаганды, ни военного законодательства, ни прочих знакомых нам спутников войны. Все это было бы уничтожено. Однако нет никакой другой логики, которая была бы здесь применима. Все та же стратегическая логика, которую мы исследовали на ее техническом, тактическом, оперативном уровнях и на уровне театра военных действий, объясняет и самоотрицание ядерной войны, что мы и увидим, достигнув уровня большой стратегии.
Глава 12
Возрождение стратегической воздушной мощи
В январе 1945 года, после пяти лет все более и более разрушительных англо-американских воздушных бомбардировок, Берлин был опустошен, и его государственные здания и жилые дома в центральных районах превратились в обгоревшие руины, в то время как в пригородах много фабрик и складов осталось без крыш и стен. Но нацистский министр пропаганды Йозеф Геббельс все еще мог вещать как внутри Германии, так и на весь остальной мир с помощью коротковолновых передатчиков. Гитлер из своего бункера и высшее командование вермахта из Цоссена, располагавшегося неподалеку от Берлина, по-прежнему могли рассылать приказы и получать доклады со всех фронтов по телетайпу, наземным проводным телефонным линиям и по радио, а германская армия по-прежнему могла перемещать и снабжать свои силы по железным дорогам, используя берлинские сортировочные станции, которые, правда, часто бомбили, но и быстро восстанавливали. Что касается населения города, то многие жили в наспех подлатанных домах, но электричество, телефонная связь, общественный транспорт, водопровод, канализация и основные службы жизнеобеспечения функционировали всего лишь с короткими перерывами, так же как и многие кинотеатры. 30 января 1945 года состоялась гала-премьера цветного фильма «Кольберг», на которой присутствовало много гостей.