Стравинский

Строганов Александр

– Теряюсь немного. Надо бы как-то их связать.

– Все намертво связаны. Знаменателем. Я объявил, но ты невнимательно слушал. Не желал услышать.

– Знаменатель – это для нас с обезьянкой.

– Не только.

– Пусть, не возражаю. А что делать с самим мешком? Сдается мне, сам мешок играет немаловажную роль. С одной стороны как среда обитания, микрокосм, а, с другой стороны, как способ и, если угодно, идея. Уж если говорить о предмете нравственности или безнравственности, если всерьез готовиться к выводам, анализировать тех или иных участников, равно как и события, намеренные и непреднамеренные вне контекста, то есть мешка, невозможно.

– Хочешь все усложнить? Запутать? Не позволю. На самом деле всё очень просто. Я бы даже сказал тривиально просто. В мешке кот и собака. Выживают, насыщаются и гибнут одновременно. Своего рода Рим.

– Поздний Рим.

– Хорошо, поздний Рим. Но Рим. Разве имеет значение, где? на Апеннинском полуострове, в сумерках или в мешке?

– Стало быть, обезьянку с зеркальцем ты оставил за скобками? Они-то чем тебе не угодили?.. Что молчишь? Как быть с обезьянкой и ее зеркальцем?

– Да вы все – родня. Все на одну мордочку, всем зеркальца розданы. Однажды и навсегда. См’отритесь, не можете глаз отвести… Ты не думай, я – не в осуждение. Смотрись себе, на здоровье. Только зачем, в таком случае, создавать видимость? Собирать собрание? Тут уж что-то одно – либо ты нам явлен, либо себе любимому. Или, как говорится, надень штаны, или сними капюшон…

– Ага, капюшон! Не обошелся-таки без мешка! Выходит, мешок не случаен? Зачем пытаешься его спрятать? И кого, и что еще пытаешься в нем спрятать? Сдается мне, не всех ты перечислил. Кого еще не перечислил ты?

– Мы все перед тобой.

– Мое почтение.

– Ты меня прости, Сергей Романович, но иногда складывается впечатление, что мы здесь

лишние.

– Мое почтение.

– Ты же нам не доверяешь, тяготишься в точности как Фома.

– Ага! возвращаемся к Фоме?

– Возвращаемся.

– А вы, собственно, кто будете, и много ли вас? добрый вечер.

– Знакомый мотив… Наигрываешь агностика? В несознанку пошел, называя вещи своими именами? Всё тот один мотив несокрушимый. Централ? Пустеющий вокзал? Хочется спросить, не узковат коридорчик? Не темен ли?.. Что же, право твое… Жестоко, конечно, но, что сказать, ты прав. Можно, конечно, прогнать оленя, истосковавшегося по соли. Почему бы не прогнать? Он невнятен, рогат и дик. Может быть, и нужно гнать их в леса их и тундры их… Прав, прав. В конце концов, мы сами к тебе приходим. Кстати, зачем, не знаешь? Слушать биение собственных сердец? Сокрушенно качать головами в такт твоей заунывной песне? Цокать языками?.. А, может быть, погреться с мороза? А ну, налей-ка, Роза, я с мороза… Оперетка? Попить чайку? Вином баловаться? Так на то масленица, да гусары. Тебе-то зачем, когда у тебя вечный пост?.. Слушать мертворожденные стихи? А, может быть, знакомиться? Так мы уже давно все перезнакомились. Толку, как видишь, мало… Я всё понимаю, ты устаешь от мыслей, но здесь как говорится, прохожих, попутчиков и случайных людей не бывает. Все в раздумьях, все постичь желают… Между тем, напряжение растет… Не хотел говорить, ибо зол на тебя, но, будучи честным человеком, исследователем… прежде всего честным исследователем… не могу удержаться. Готовь футляр. Новость. На самом деле никакая не новость, но для тебя, возможно новость. Скверная новость, чудовищная… Готов?.. Небо, Сергей Романович, стремительно опускается на землю… Так что времени у нас в обрез. Всякий четверг может оказаться последним. А ничего, в сущности не решено… Вопросы не заданы, ответов, разумеется нет, и быть не может… Что, не удивлен?.. А, может быть, это и есть твоя цель?.. Ты вообще в курсе, что происходит?.. Какое тысячелетие, устами классика, какие факты и артефакты?.. Молчишь? Тебе милее отсутствие как таковое?.. Молчишь?.. А, собственно, по какому поводу молчишь?.. Какая независимость, какой независимый вид! Даже завидно. При таком-то хрупком сиянии… Демонстрируешь цельность? Или целостность?.. В наше время?.. А, может быть, ты действительно тот, кто поведет нас? Бытует такое мнение. Мне лично эта затея кажется смешной, до колик, до самоизвержения, но мнение бытует… Что же, выходит, на то есть основания. Приходится вникать… Ты меня прости, Сергей Романович, но иногда складывается впечатление, что тебе ведомо нечто такое, о чем ни мы, ни ты сам не догадываемся… И у меня, не скрою, складывается такое впечатление. Как видишь, и я не лишен сомнений, хотя борюсь с этим неустанно. Почему, собственно, и пришел… И пришел, и говорю… Поверь, молчать мне было бы намного удобнее. Намного… И приятнее, если угодно. Но, видишь ли, не могу молчать, так воспитан. Во многом самим собой… Слишком много ложных мыслей и поступков вокруг. Ложный человек Фома, если он вообще человек, другие ложные люди, ложные люди, животные, птицы, мир наизнанку… зеркальце кривое… Кривое? Кривое. Надеюсь, кривизна зеркальца не вызывает у тебя сомнений?.. Молви хоть слов! или уж умолкни навсегда!

– Ты страстный, Диттер!

– Я страдаю.

– Сомневаюсь. Врешь. Все врешь… Позволь напомнить, у всякого зеркальца три стороны: Фома, его отражение и его тень… Кстати, раз уж ты пригласил Фому… Кстати, где он? хоть бы краешком глаза взглянуть…

– Ты – Фома, Стравинский, ты.

– Фомы не будет?

– Не юли. Не нужно прикидываться дурачком. Ты и есть Фома.

– Кто?

– Фома.

– Не Веснухин?

– Что?

– Нет, ничего, это я про себя.

– Ты – Фома, Стравинский, ты.

– Не думаю… Достоин ли?

– О достоинстве ты говоришь? Или мне послышалось?

– Нет, не он, все же не он, не думаю, что он… И звать меня иначе, и внешне не похож… Нет не Фома… Немного сомневаюсь, конечно, но нет, не он… Я – хороший, не спорю, но он лучше. Если вообще не лучший. Пойми, Диттер, он больше всех чуда хотел. Он его, чуда, потому и боялся, потому и проверить хотел, перста вложить – боялся. Знал, если чудо подтвердится, он тут же умрет. От разрыва сердца, от счастья умрет. Не перенесет восторга. Зрячим-то он один был, потому трепетал, а товарищи его слепы, потому шагали уверенно. С котомками и думами. Нет, без дум, только с котомками… Не бездумно, но без дум… Понимаешь, нелегко любить безнадежно, тайно, но заполучить взаимность – это уж совсем непосильная ноша. Этот урок мы с Фомой на «отлично» выучили. В этом, да, мы с ним похожи. Хотя имена разные. Можно, можно перепутать. Так что ты меня опять не удивил. Я ведь тоже чуда боюсь. Чуда, красоты. Зеркальцем от радости отгораживаюсь.

– Зеркальце – метафора.

– А у меня и настоящее зеркальце есть. А вот хвоста нет. Жаль. Не вырос пока. Но мне бы хотелось иметь хвост. Только это должен быть мой собственный хвост, а не тот, что ты мне придумаешь. А знаешь, почему? У тебя мысли сухие. Как твой зонт, как сам ты… Если честно, от зеркальца устаю. Никак не могу представить, что физиономия моя может кем-то восприниматься как чужое нечто, чуждое. Вот ты об этом не думал, а я все время думаю. Это тяжело. Чужой, чужое. Физиономия, сам я. Кому-то может показаться, например, что от меня несет псиной. Почему нет?.. Или, наоборот, благовоние. А я, скажем, в этот момент страдаю, спина у меня болит. Котомка тяжелая и думы тяжелые, уж никак не до улыбок или рукопожатий. А то вдруг обниматься начнут, нацеловывать. От избытка чувств или по случаю… Так что, как видишь, в мешке спокойнее.

– Это, пока он не клюнул.

– Кто?

– Петух, кто же еще?

Стравинский торжествует, – Вот кого ты прятал! Вот и открылся… Сколько раз говорил тебе, не спорь, сердце попусту не торопи – не ровен час загонишь младенца. Он-то в чем виноват?

Всё. Диалог завершен. Дальше тишина.

Как у Шекспира.

Что скажете? Разве не чудо?

А Фому узнали? раз уж речь о Фоме зашла.

8. Октябрь, ноябрь. Исакий

нанизывая ветхие волынка локоны поклонысентябрь октябрь ноябрь сентябрьнанизывая пластырь перечный пожары псысарайка сор сарай нанизывая ночь сарай корабльскрипеть и плакать дурачки но солнцепоклоны дурачки скрипеть и плакатьно только не аккордеон и не гербарий умоляюно не любовь любовь но без любви особойпопозже или ветер или никогда или оконцагорчица ожидание желток горчица что угодножелток но только не аккордеонно только не гербарий умоляюоктябрь ноябрь сентябрь октябрьноябрь сентябрь неспешно локоны поклонытак гамма день за днем и день за днемнет тишина как будто навсегда как будтоне ночь но псы молчат немые псыи медный жук уснулуж медный жук уснул без солнцауж не храпит жук не храпит без солнца солнцеуж медный таз где было вишня раки и мизинецпропал сожжен в июле далеко без солнцадавно в июле в жизни той где грело солнцегде солнце грело все сожгло дотла и радостьтак называемый народ и раки и мизинецтеперь сентябрь октябрь ноябрьтеперь роток под корочкой слюда теперь родимецпоземка уж струился к солнцу и замерзструился

полоз запятая середина жизнио сколько запятых и дён в той ленте пестройнапоминаю не аккордеон и умоляюхотел согреться но не смогтеперь согреться очень сложноточнее не успеть такая осеньпусть не всегда но так случается поверьтеи не такие чудеса поверьтевсе хоть волынка хоть собаки все молчатмолчат такое впечатленьеи локоны пожалуй и волынкастон не был или был безвестие известкабезвестие известка сердцевина зябкоперчатка без руки струился без руки перчаткапо осени прозрачная где все прозрачнорука перчатка яблоко прозрачнонадкушенное яблоко ноябрь поминкипоминки лепестки бесчисленные лепестки стрекозизвестка бесконечные поминкипосередине по краям посерединестаруха тлеют окна созерцаньестарухи в окнах лепестки стрекозстарухи на просвет беспамятство и созерцаньесокровище благих и созерцаньесквозной со свистом на просвет сентябрьили без свиста псы немые немотасентябрь октябрь ноябрь сентябрьветшают песни на ветру старухи знаюти птицы знают немота не помнят знаютокно где гаражи и лужи в нотах и в дымах волынкаи капли будущей зимы на окнах со слепымиподслеповатыми спросоньяподслеповатыми по жизни в ожиданье чаяподслеповатыми без дён и красотыбез дён без красоты волынка но молитвабезмолвная ютится в лампе красотамолитвою и локонами красотахолодная волынка радость и болезньминутах в десяти ходьбы Исакийкак будто Петербург как будто в керосинекак в синьке в синем как во сне Исакийкак с Петербургом жить неизлечимая болезньвесь ужас красоты и мед сочитсясочится все равно не помним знаеммы ничего не знаем вот бедаглотая горечь тополей прощание неволякатиться бешеным клубком невольнопо воле провидения катиться нежностьно нежность вот ведь все равно невольноГраф Найда Козлик Серый их кормилица и нежностьпсы Козлик Серый их кормилица и нежностьсентябрь октябрь ноябрь в дымах и нотахчто сумасшедший вихрем в комнате пустойкатится шерстяным клубком невольнокатится шерстяным клубком невольнокатится сам сидит недвижимна табурете у окна недвижимна подоконнике сидит недвижимстоит облокотившись надо бы побритьсясогреться чай простуда полотенцестремительно летит струитсястремглав в январь или февраль чем плохимолитвы календарные хоть плач хоть слабостьа полотенце вафельное и окно немытодавно беда но мы не замечаемне бритва ж резать вены и цветыв конце концов а лунный взор старухикорабль в конце концов октябрькораблик не корабль пусть пряникмедовый корка хлебная а бритвуоставим февралю окно где гаражиоставим чтобы потерять в сугробетам в феврале на станции в сугробев сугробах псы не замерзаютни Граф ни Козлик ни медведица большаяне мерзнут хоть зима что хорошоне мерзнут хоть трещит морозмороз трещит а псы не замерзаютпсы и медведица и тот родимеци прочие по окнам созерцаньеподслеповатые по окнам созерцаньетак называемый народ застыл по окнамнанизывая улей и волынказастыл хотя улыбка допустимапусть улыбается хотя прохладнохотя прохладно и молчит Исакийсентябрь октябрь ноябрь сентябрьдожить до февраля а там уж плакатьсибирский город Петербург

9. Побег. Агностик

К лучшему, – сообщает по пробуждении Стравинский С.Р. пожирающему прямо в кастрюле колючий плов Алешеньке. – Надоели хуже редьки.

Алешенька будто и не слышит Стравинского. Будто не слышит или на самом деле не слышит. Не может оторваться от плова или обижен.

Или от плова оторваться не может.

Стравинский не оставляет надежд разговорить гуманоида, – Долго я спал?.. Я спал?.. Долго спал?.. Непостижимо… Остановись. Плов холодный, будет болеть желудок. Обижайся, сколько хочешь, кунсткамера закрывается. Четвергов больше не будет. В добрый путь… Разогрей плов, тебе говорю… Обленился ты, брат Алеша, еще хуже меня сделался… Пойду, пройдусь, что-то муторно мне. Слышишь меня?.. Пойду, куплю котлет, к котлетам что-нибудь. Хочешь чего-нибудь?.. Что хочешь?.. Котлет хочешь?.. К котлетам что купить?.. Хочешь чего-нибудь, спрашиваю? В конце концов, я не обязан возиться с тобой. Кто я тебе, мама? Кто я тебе, папа? Кто я тебе?.. И кто ты мне?.. В добрый путь… Они ушли, как думаешь? Четвержане ушли?.. Вообще кто-нибудь приходил?.. С улицы гарью тянет, значит, приходили. И горсточка ванили… Не смешно и мимо смысла. А рифма хорошая. Нет?.. Нет. Плохая рифма… Сержусь. Это я уже сержусь… Эй, ты почему молчишь? Ты живой?..