Страж. Тетралогия
Шрифт:
— Играющий в кости, пьющий вино в пост, продающий украденные книги! Вы точно хотите стать клириком?!
— Вообще-то я планирую получить должность кардинала, — серьезно ответил тот.
— Кардинала? — полюбопытствовал я. — Почему же тогда сразу не Папы?
— О, господин страж. Я ставлю перед собой лишь осуществимые цели. В выборе наместника Бога слишком много случайностей и неизвестных. Чтобы просчитать столь непростую партию, следует хорошо знать соперников, врагов и сторонников. Я подумаю об этом после получения белой лошади с красным покрывалом и золотыми поводьями. [120]
120
То есть когда я стану кардиналом.
— Что же. Тогда через какое-то время я буду хвастаться, что спас от голода защитника возвышения святой веры, мира и процветания всех христианских народов, приращения и крепости Святой Церкви, — усмехнулся Львенок.
Студент ответить не успел, потому что дверь едва не слетела с петель, что есть сил громыхнув об стенку.
Мы с Львенком уставились на Проповедника. Надо сказать, что старый пеликан обладает минимальным контактом с нашим миром и в лучшие свои дни едва способен удержать в руках карты. Чтобы так долбануть дверью, требуется очень много сил, которых у Проповедника столько же, сколько у меня ангелов в кармане. Лицо у души было искажено от ужаса, и выдавить мой приятель смог лишь:
— Церковь! Там… ужасно!
Он исчез прежде, чем я успел узнать, в чем дело. Подхватив куртки, мы бросились к лестнице.
— Эй! Что такое?! — крикнул нам в спины студент, который, разумеется, ровным счетом ничего не понимал.
У меня еще мелькнула в голове глупая идея, что Проповедник научился у Пугала зло шутить и нашел способ заманить нас на праздничную службу, но она тут же исчезла, стоило нам спуститься на первый этаж.
Входная дверь была настежь распахнута, и холодный морозный ветер, пахнущий зимней ночью и снегом, гулял по быстро остывающему залу. Его порыв загасил большинство свечей, зажженных в двух огромных люстрах и подсвечниках, и теперь к запаху зимы примешивался приятный оттенок воска и дымящихся фитилей. Огонь в камине трепетал и прыгал, но его света вполне хватало, чтобы я увидел старуху из семьи фермеров и ее внука, возле которого она стояла на коленях. Маленькое тело было изломано, и на досках уже набралось довольно много крови.
Львенок было бросился им на помощь, но я одернул его:
— Здесь мы уже бессильны.
Он неохотно кивнул.
Я первым вышел на улицу. Ветер тут же холодным стилетом ударил в грудь, насмешкой дыхнул в лицо, кинув в глаза пригоршню снежинок. Я на бегу запахнул куртку, набросил на голову капюшон, но его сдуло очередным порывом. В меня едва не врезался хозяин постоялого двора, я чудом успел отскочить в сторону, когда он, воя от ужаса, пронесся мимо.
— Будем осторожны, пока не поймем, что случилось.
От постоялого двора до церкви было шагов восемьсот. Прямо по улице до скобяной лавки, а затем направо. Город словно вымер, лишь поземка стелилась по разбитой мостовой, да в некоторых домах тускло мерцал свет. Глухо, отчаянно завыла собака и захлебнулась собственным воем, отчего стало еще более жутко.
Черное чудовище с топотом вылетело из снежной мглы, и теперь уже Львенку пришлось проявить чудеса ловкости, чтобы не попасть под копыта. Лошадь и нахлестывающий ее наездник на крыльях ужаса пронеслись мимо нас.
Я покачал головой. В такую погоду уезжать из города глупо. Лесные дороги занесло, если животное устанет или сломает ногу, на морозе всадник будет обречен.
— Чертов ублюдок! — выругался Вильгельм. — Спорю на дукат, он свернет себе шею через четверть лиги!
— Мне дороги мои деньги.
На перекрестке нас ожидало Пугало.
— Что там?
Одушевленный красноречиво провел большим пальцем себе по горлу.
— Ну, здесь все понятно без слов, старина. — Львенок пытался рассмотреть церковь, но ее скрывал снегопад.
Я сделал шаг, однако Пугало неожиданно встало у меня на пути, положив ладонь мне на грудь. А затем мягко оттолкнуло назад.
— Это что-то новенькое. С каких пор ты решило останавливать меня?
Оно смотрело сверху вниз, и по его взгляду ничего нельзя было понять. Разве что ухмылочка стала более зловещей, чем обычно.
— Ты же знаешь, что я все равно пойду дальше, — негромко сказал я ему.
Оно не стало упираться, отошло в сторону с видом «мое дело предупредить». И почти тут же в ночи раздался низкий рык. Глухой, исполненный злобы и такой ненависти, что моя спина разом покрылась мурашками суеверного страха. Звук коконом ужаса окутал застывший город, пронесся по заиндевевшим немногочисленным улицам, постучался в окна и двери и смолк, оставаясь жить в наших ушах и сердцах.
Мы с Львенком переглянулись, и тот делано спокойным тоном предположил:
— Похоже на льва. Я слышал нечто подобное на равнинах Сарон.
— Вот только мы сейчас в Фрингбоу, вокруг лютая зима, и ближайший лев от нас как минимум в паре тысяч лиг.
Вильгельм коснулся висящего на поясе пистолета:
— Судя по всему, это не в городе.
— Не буду ручаться. Буран творит со звуками интересные вещи.
— Если я пристрелю льва, то переверну все основы естествознания.
— Пристрелишь лишь в том случае, если лев сбежал из зверинца. Поверь, Вильгельм, я бы очень хотел, чтобы это оказался просто зверь.
Двери в церкви были распахнуты, и первое тело — женщину с оторванной головой — мы нашли шагах в пятнадцати от крыльца. Внутри помещения ярко горели свечи. Их совершенно не смущал гуляющий здесь сильный сквозняк.
Смрад, который ударил нам в ноздри, заставил отшатнуться. Львенок выругался, я закрыл нос рукавом. Густой, тяжелый, точно сталь, запах крови смешивался с оглушающим духом выпотрошенной плоти и резкого, едкого запаха серы, от которого перехватывало дыхание и жгло глаза.
Весь зал оказался завален трупами. Окровавленные, изуродованные люди в праздничных одеждах походили на соломенных кукол, перемолотых цепами. Мертвых было столько, что я предположил — здесь нашли свою смерть почти все жители маленького городка. Все те, кто пришел в церковь на праздничный молебен.
Я на своем веку повидал многое, и желудок у меня не бунтовал, несмотря на ужасную картину, и, когда услышал за спиной рвотные позывы, то обернулся, удивляясь — что это стряслось с Львенком?
Но плохо стало не стражу, а давешнему студенту.
— Шли бы вы обратно, ваше высокопреосвященство, — поддерживая его за плечо, мрачно сказал Вильгельм.
Молодой человек лишь жалобно застонал.
— Останься с ним, — попросил я, а сам вошел в церковь.
Кровь покрывала весь пол, густыми тяжелыми каплями падала со скамеек и фигур святых. Подошвы ботинок почти сразу же стали липкими. Запах серы сделался невыносим.