Страж. Тетралогия

Пехов Алексей Юрьевич

— На что вы намекаете, Людвиг? — Инквизитор все еще не понимал.

— Подумайте сами. Неужели люди были так голодны, что убили и расчленили одного из своих прямо в пути? Не думаю. Но им требовалось мясо. И, как я уже сказал, они спешили.

Он сложил руки на груди, произнес, глядя куда-то вниз, во мрак:

— Мясо — это плата за проход. И они желали отдать ее как можно быстрее.

— Озвучиваете мои мысли. Давайте и мы не станем задерживаться.

Иллюзорный дом оказался куда просторнее дома настоящего. Комнаты, коридоры, залы сменяли друг друга до бесконечности. Мы больше не плутали, дорога была одна, и ее отмечали следы тех, кто прошел здесь раньше, оставленные в густой пыли. Вся мебель оказалась гнилой, серебро потемнело, бронза стала темно-зеленой, ткань распадалась на глазах, стоило лишь коснуться ее.

Свечей, а значит и света, с каждой комнатой становилось все меньше, и отец Март в итоге взял с подоконника подсвечник в виде аиста, неся его перед собой, не пожелав остаться во мраке.

Сиокко продвигался в двадцати — тридцати шагах впереди, разведывая дорогу в густом полумраке, и я только и видел, что его тень да редкие золотые огоньки, когда в глазах отражалось пламя свечей.

— Все еще не имеете никакого представления о том, где мы оказались? — спросил я у инквизитора.

— Вам знакома теория Рейхарда де Либера, профессора кафедры математики Савранского университета? Теория о множественности миров?

— Не довелось слышать о таком.

— Он жил двести лет назад, во времена Арьионских гражданских войн. Уважаемого профессора за его мысли объявили еретиком и в один неудачный для него день сожгли на костре.

— Печально.

— Не то слово, — серьезно согласился со мной инквизитор и поднял подсвечник повыше, чтобы рассмотреть, что скрывается в смежной комнате. — В то время Церковь была не такой прогрессивной, как сейчас, а нечисть правила не только в землях, но и в умах людей. Сжигали всех подряд. И правых и виноватых.

— Извините, отец Март, но мне думается, что с тех пор мало что изменилось. Эта теория и спустя два века приравнивается к ереси. В Библии ничего не сказано о сотворении других миров.

— Вы правы, Людвиг. Но я склонен полагать, что не все можно вместить в объем книги, даже такой великой и мудрой, как Святое Писание.

Я тихо рассмеялся, поинтересовавшись:

— Вы уверены, что являетесь инквизитором?

— О да. И я не могу спорить с очевидной реальностью. — Он рукой с подсвечником обвел пространство вокруг нас. — К тому же еще до рождения месье де Либера, когда были гонения на иных существ, некоторые из нас полагали, что они уходят в Темнолесье как раз с помощью тайных троп. Так вот, профессор математики считал, что наш мир, хоть и является основой для вселенной, все же не единственный. И у него есть сопряжение с иными мирами. И иногда в них можно найти двери. Порой люди попадают в них. Но лишь некоторые возвращаются. Вам, должно быть, известны крестьянские сказки об иных существах, которые приглашают путников на пир, а когда те под утро оказываются в родной деревне — вокруг все изменилось и прошло семьдесят лет?

— Я слышал о таком, — произнес я, переступая через рассыпанные по полу книги, названия которых не мог прочитать, из-за толстого слоя грязи, покрывавшего обложки. А может, это была не грязь, а запекшаяся кровь, я разбираться не стал. — Но очень надеюсь, что реальность отличается от сказки, и это не наш случай. Мне не хотелось бы вернуться домой и узнать, что все, что я знал и любил, уже исчезло.

— Представьте себе, Людвиг, я тоже не горю подобным желанием. Что такое, Сиокко?

— Еще один мертвец. — По всему облику вьефа было видно, что он напряжен до предела. — Другой мертвец.

Я понял, что он имел в виду, когда мы подошли к телу. Хотя телом это назвать можно было только из вежливости. Сплошной мясной фарш с осколками торчащих костей и обрывками одежды.

— Спаси, Господи, его душу, — пробормотал Сиокко.

— Его душу спасет лишь чистилище. — Отец Март был куда более жесток, чем иное существо. — Те, кто связываются с темным искусством, обычно редко попадают в рай. Судя по всему, это сделали не его друзья. Каннибализмом здесь и не пахнет.

— Тогда кто? — спросил я, и в ту же секунду в боку у меня взорвалась ледяная бочка пороха.

В глазах потемнело, и я бы упал, если бы под рукой не оказалось плеча инквизитора.

— Я-то все думал, когда же вы ощутите это на своей шкуре, Людвиг. Присядьте на минуту. Да не в кровь. Вот здесь. Дышите глубже, сейчас все пройдет. Ну же! Дышите, я вам говорю!

Его металлический тон не оставлял мне выбора, и я с огромным усилием сделал глубокий вдох, вгоняя в легкие ставший неожиданно тягучим воздух. Боль уходила, зрение прояснилось, и я увидел, как задумчиво смотрит на меня вьеф, сложив на груди все четыре руки.

— Темнолесье сильно его изменило, Март. Гораздо сильнее, чем он думает.

— Знаю. — Инквизитор пощелкал пальцами у меня перед лицом, и я отстранился. — Пришли в себя?

— Какого че… — Мои губы слиплись и больше не могли издавать звуков.

— Я же просил, — вкрадчиво, как к маленькому ребенку, обратился ко мне клирик. — Не надо. Не здесь — это точно. Пообещайте, что сможете держать себя в руках.

Я кивнул, все еще растерянный и отходящий от боли, которая медленно растворялась в мышцах. Губы вновь стали меня слушаться, и я сказал на этот раз с осторожностью:

— Неприятный сюрприз. Моя старая рана еще ни разу так себя не вела. Где мы?

— О, Людвиг, вам крупно повезло. Точнее, не повезло. Редкий смертный может похвастаться тем, что оказался в аду при жизни.

Отчего-то у меня даже не возникло сомнений в его словах. Он явно не шутил.

— Ад? — Я смотрел на выцветшие картины в тяжелых золотых рамах, на пыль, испачкавшую мои ботинки, на паутину, застрявшую в шерсти вьефа. — Довольно унылое местечко.

— Воистину, стоит воздать хвалу Господу, что он сотворил стражей. Вас нельзя выбить из колеи даже столь гадкой новостью. Большинство моих знакомых уже бы бились в истерике или попытались убедить меня, что этого не может быть.

— Мне бы сперва услышать ваше мнение об этом месте.

Инквизитор кивнул Сиокко, и тот опять начал разведывать, спеша темным коридором вперед, в поисках следов беглецов. Мы, чуть обождав, двинулись за ним.

— Мнение? Извольте. Я вновь вспомню сожженного профессора математики. В его теории о множественности миров был и пунктик об этом месте. Де Либер искренне считал, что рай и ад — это отдельные миры, ничуть не меньшие, чем наш с вами. Не берусь доказывать его неправоту, на самом деле все куда более сложно и сопряжения между этими пространствами реальностей хаотичны… Простите, я не слишком сложно говорю?