Страж
Шрифт:
— Отец рассказывал мне, что однажды, давным-давно, к нам прибыл странник из Наружного Пояса. Он заблудился в горах. Через несколько дней, оправившись от своих болезней, он попросил оставить его у нас. Раем назвал он нашу долину... Но никто не мог понять, что он имеет в виду. Ему разрешили остаться, но при одном условии: чтобы он никогда больше не говорил о Наружном Поясе.
Я спросил у отца, что случилось бы, если бы чужестранцу вздумалось вернуться туда, откуда он пришел. Отец ответил, что это исключалось. «Да и сам он понимал, что не было никакого смысла
В Магмеле не существовало ни титулов, ни привилегий, и только одна семья — Магнус не без гордости признал, что его собственная, — имела по мужской линии наследственное право на особого рода власть. Кендаль, или Страж Долины, был окружен великим пожизненным почетом. Его чтили за мудрость, которую автоматически связывали с самим титулом Кендаля. Однако власти как таковой у него не было. Обязанности, на него возложенные, были ведомы только ему, его жене и — в положенный срок — его старшему сыну.
На протяжении столетий Кендали обитали в большом доме на краю города. Этот дом, единственный из всех в Магмеле, был обнесен высокой стеной. Мраморная башня поднималась над зелеными крышами города, с ее вершины можно было обозреть всю долину. И все время, в знак мира и безопасности, в верхнем окне башни горел огонь.
— Через несколько дней мне исполнится семнадцать — это самый главный день в моей жизни... Отец говорит, что мне надо покориться судьбе...
Накануне своего семнадцатого дня рождения Магнус проводил большую часть времени в одиночестве, рыбача на реке в северной части долины.
Он провел на берегу долгие часы, глядя вверх по течению на голый скалистый Тленамау — единственное место во всем Магмеле, куда никому нельзя было ходить. Да и искать там было нечего, однако же Тленамау притягивал к себе. Видя, как дикие козы неторопливо направляются туда по берегу реки, видя сумрачные холмы, резкие тени на склонах которых означают вход в таинственные пещеры, он мысленно пересекал порог и прикидывал маршрут возможного бегства. Актом дерзкого неповиновения был сам взгляд, устремленный туда, где долина сужалась, превращаясь в тесное ущелье, в темный проход среди скал, а тропа терялась из виду, устремляясь куда-то вверх, к красно-бурым уступам гор.
Однажды вечером, рыбача на реке, Магнус увидел, как что-то серебряным светом сверкнуло в воде. Решив, что это, должно быть, брюхо большой рыбы, всплывшей на самую поверхность, он забрался на бугор, чтобы получше рассмотреть ее. Река в этом месте была глубока, вода чиста. Ему пришлось поднести руку козырьком ко лбу, чтобы рассмотреть хоть что-нибудь в слепящем свете закатного солнца.
У поворота реки, обозначавшего начало запретной территории, большой плоский валун входил в воду как весло, а за ним возникло нечто вроде тихой запруды. Магнус вглядывался в воду, пытаясь понять, где рыба, брюхо которой только что сверкнуло перед ним, но вместо этого внезапно увидел узкую белую руку, взметнувшуюся из воды у камня и ухватившуюся за него. Когда она скользнула обратно в воду, послышался тихий всплеск. Вглядевшись, он увидел блики света на бледных плечах
Магнус не отводил глаз от плывущей девушки. Он махнул ей рукой. Она также на мгновение подняла руку из воды, а затем нырнула, и ее нагота на какой-то миг открылась ему, прежде чем исчезнуть в темных струях. Девушка вынырнула уже подальше от берега и посмотрела оттуда на Магнуса.
— Как тебя зовут?
— Нуала, — ответила она. Затем отвернулась от него и поплыла вверх по течению, поплыла очень быстро. Он наблюдал за ней, пока ее серебристое тело не растаяло вдали.
Магнус знал, что никто не может жить в Тленамау, даже такое странное существо. Ее кожа была белой, как у покойника, а волосы — иссиня-черные, цвета спелого винограда.
В ее глазах, когда она посмотрела на него, играли отблески золотого света, но, пока она оставалась в прибрежной тени, он успел заметить, что они тоже черны.
— Нуала, — произнес он, пытаясь привыкнуть к ее имени.
На следующее утро Магнус вернулся на то же самое место на берегу и протомился там целый день в надежде, что она возвратится. Но только на закате, когда он потерял уже малейшую веру в удачу и собирался отправиться домой, он расслышал ритмичные всплески в воде, знаменовавшие собой ее приближение.
5
— Я пошел домой через поле, когда вокруг уже начало светать. Обернувшись, я видел, как смыкаются колосья пшеницы, раздвинутые мной, когда я проходил. В воздухе сладко пахло цветами... Я думал только о том, когда же вновь увижу ее.
Когда я пришел домой, все еще спали. Только собаки моей сестры Фалы бросились ко мне, радостно виляя хвостами, и принялись, как всегда, лизать мне руки. Затем они почему-то отпрянули от меня и, тихонько поскуливая, бросились прочь. Я громко рассмеялся и обозвал их трусливыми обормотами.
Когда я проснулся, солнце уже стояло высоко над городом. Фала вошла ко мне и присела на край кровати. Она была такой хорошенькой — как золотистый цветок, весь в каплях росы. Она хотела знать, где это я гулял всю ночь. Мне было бы лучше рассказать ей о том, что произошло, но я знал, что она меня не поймет.
Что-то поев, я быстро ушел из дома. Я сказал матери, что опять иду на рыбалку и вернусь поздно.
Мой отец не сказал мне в это утро ни слова, но я чувствовал, что он почему-то не сводит с меня глаз. Как будто он ожидал от меня предательства.
Я покидаю долину...
Нуала рассказала мне, как когда-то, давным-давно, их семью несправедливо изгнали из Магмеля и им пришлось искать спасения в Тленамау. Ее родители умерли, когда она была еще совсем маленькой, и с тех пор она жила в прибрежной пещере вдвоем с дедом. Старик уже почти лишился зрения, и ей приходится заботиться о нем. Ей давно уже хочется покинуть Магмель, но у нее не хватает смелости совершить в одиночку восхождение в горы. А сейчас мы можем уйти вместе. И это единственный способ для нас оказаться вдвоем.