Страждущий веры

Гольшанская Светлана

— Дорогой, уже все спят. И тебе надо, — тёплая ладонь легла на плечи. Не вовремя. — Ты какую неделю допоздна засиживаешься. На себя уже не похож: осунулся, круги под глазами. Даже бессмертным иногда нужно отдыхать.

— Погоди немного. Надо закончить, — отмахнулся он.

— Завтра закончишь. Кодекс никуда не убежит.

— Завтра не будет времени. Вот-вот придёт зов.

— Ты не можешь спасать всех постоянно. Тебе нужно отдохнуть, хотя бы поспать.

— Ты не представляешь, каково это, когда твою голову раздирают тысячи

тысяч голосов и ты никому не можешь отказать. Потому что назавтра он придёт к тебе и скажет: что ты за бог, раз оставил меня в беде?

— Я скажу ему, что это я виновата. Я чёрная ведьма и навела на тебя беспробудный сон, поэтому отныне со своими проблемами им придётся справляться самим.

Леси. Любимая. Жена. Она заставляла улыбнуться, даже когда на душе скребли кошки. Он притянул её ладонь к губам и поцеловал тоненькие пальчики.

— Не нужно, иначе твоё сердце пронзят тысячи тысяч клинков ненависти. Не хочу, чтобы ты страдала. Как-нибудь справлюсь.

— Это слишком для одного.

— Человека, ты забыла добавить. Но я не человек, сколько бы ни пытался быть на вас похожим. Они никогда этого не забудут. Они пеняют мне даже на то, что у меня нет наследника.

— Я могу привести к тебе молодую и сильную землепашку. Их почва более всхожа, чем у таких, как я.

— Перестань, а? — раздражение выплеснулось наружу. — Мы уже сотню раз это обсуждали. Это у меня проблемы — не у тебя. Младшие боги не могут иметь детей. Даже отринув благодать, я не перестал быть одним из них.

Леси убрала руку и горестно вздохнула. Он пожалел о своей вспышке. Она не виновата.

— Иди спать, правда. Я скоро. Обещаю.

— Люблю тебя.

— И я.

Он остановился лишь для того, чтобы послушать, как негромкие шаги и шорох одежды удаляются и гаснут. Едва обмакнул перо в чернильницу, как оно надломилось пополам. Приближался очередной зов. Как же он устал от этого!

Боль оглушила, как будто лопнувшая струна выстрелила в руку. Пол полетел в лицо. Удар выбил дух. В глазах потемнело. Лишь клочок света освещал сидевшую на коленях фигуру. Смердело отравленной гниющей плотью. Взметнулась медь волос, голова повернулась, чтобы окинуть его презрительным взглядом едких птичьих глаз.

— Спасаешь всех кого не лень, а о своей крови забыл? — так же зло как при расставании выкрикнул брат. — Смотри, это твоя вина!

Брат развернулся и показал то, что баюкал на руках.

Сознание толчком влетело в тело. Вместо Кодекса он черкнул короткую записку, от содержания которой самому становилось муторно. Привычно впечаталась в ладонь руна «исаз» на эфесе меча. Этот зов был последним. Он уходил. Навсегда.

...

Отгремели зарницы последней битвы. Он хотел уйти, но не мог. Отец пригвоздил его к обледенелым каменным плитам саркофага.

— Отпусти! Я не желал власти. Я уже сделал всё, что должен был, и даже больше. Мне незачем жить. Я хочу отдохнуть! Ну, пожалуйста!

— Так уж незачем? —

снисходительно улыбнулся отец.

Как в детстве, когда Безликий ошибался или говорил глупости. Не поумнел с тех пор.

Тяжёлая ладонь легла на лоб. Сознание засасывало в узкий тоннель. Отец хочет дать шанс попрощаться? Зачем? Прощания всегда выходили отравой.

Тьма окутала его. В столбе света ложе со скомканными простынями. Не понимая, Безликий подался вперёд, ближе. Серебристые волосы расплескались по подушке, образовав бутон. По бледному лицу катился пот. Лихорадочно блестевшие жемчужные глаза вперились в него. На грани жизни и смерти Леси чудился его призрак.

— Тужьтесь, Ваше Величество, последнее усилие — я уже вижу головку! — донёсся голос повивальной бабки.

— Я смогла. Для тебя... — вместо стона сорвалось с бескровных губ.

Громом по ушам ударил младенческий крик.

— Радуйтесь, Ваше Величество, у вас сын. Прекрасный синеглазый мальчик.

Леси протянула руку, но ладонь Безликого прошла сквозь неё.

— Я не смог.

В жемчужных глазах отражались его слёзы. Повитуха уже совала Леси в руки орущий свёрток, но Безликий не успел заглянуть внутрь. Не успел увидеть своего наследника.

— Так уж незачем? — повторил отец, улыбаясь.

— Я не понимаю. Правила и...

— Ты поменял их, когда прошёл по нетореной тропе. Так не бойся с этим жить. Отныне ты отец, и за всё отвечаешь сам. Будет трудно, но ты справишься, иначе нетореные тропы не выбрали бы тебя.

Отец растворился, ушёл в вечность, а Безликий уснул долгим беспробудным сном.

...

Лик получился удивительным, почти живым, похожим на жену и на Лайсве одновременно. Жаль, что Безликий не смог остаться с ними. Его участь, его кара — вечное одиночество.

Солнечный зайчик заскочил в решетчатое окно, пробежал по полу и осел на лице. Безликий прищурился, отвыкнув от света. Хлопнули крылья. На карниз опустилась белая горлица и громко курлыкнула. Безликий протянул руку. Горлица протиснулась между решёток, села на запястье и потёрлась клювом об щёку.

— Ты?.. — признавая, но страшась поверить, выдохнул он. — Леси, ты вернулась ко мне? Ты простила меня?

«Я никогда на тебя не обижалась. Это ты не мог себя простить. Это ты отгородился от всего мира. Это ты не пускал меня к себе так долго», — отозвалась горлица.

Безликий гладил белые перья и впервые за века ощущал умиротворение, как будто обрёл целостность.

— Ты не злишься, что я был с другой?

«Я рада, что она тебя расшевелила. Теперь уж точно никуда от меня не денешься».

Леси всегда это умела: заставлять смеяться, даже когда на душе скребут кошки.

Что-то пробуждалось внутри него. Стены трескались. Всё яростней хлестал солнечный свет. Предвещая новый день, воспевал хор тысячи тысяч страждущих голосов:

Усталые смежу веки,