Стрекоза в янтаре
Шрифт:
Так мы стояли, прижавшись друг к другу и наслаждаясь теплом. В коридоре слышалось шарканье веника, горничная приближалась к нашей двери.
Джейми слегка вздрогнул и прижался ко мне еще плотней. Путешествовать зимой трудно: на то, чтобы добраться от аббатства Святой Анны де Бопре до Гавра, потребовалась целая неделя. На постоялые дворы мы попадали поздно вечером, промокшие, грязные и дрожащие от холода и усталости, по утрам меня тошнило, а потому мы практически не прикасались друг к другу со времени последней ночи, проведенной в аббатстве.
– Идешь
Он колебался. Сила его желания была очевидна, я ощущала это сквозь ткань килта, но он так и не обнял меня.
– Гм… – нерешительно буркнул он.
– Ты ведь хочешь, верно? – спросила я и просунула холодную руку под килт, чтобы убедиться.
– О!.. Э-э… да… Да, хочу.
Рука получила бесспорное доказательство. Он тихо застонал, рука скользнула чуть ниже, между ног.
– О боже… Не надо, англичаночка. Иначе я от тебя никогда не оторвусь.
Он крепко обхватил меня длинными руками, а я вжалась лицом в складки его белоснежной рубахи, слабо пахнущей крахмалом, который брат Альфонс из аббатства использовал при стирке.
– А зачем отрываться? – пробормотала я. – У тебя же есть еще чуточка времени, правда? До доков совсем недалеко…
– Да дело не в том, – ответил он, поглаживая меня по растрепанным волосам.
– Я что, слишком толстая?
На деле живот у меня оставался таким же плоским, как и прежде, я была даже худее из-за тошноты.
– Нет, – сказал он, улыбаясь. – Больно уж много ты говоришь.
Он поцеловал меня, потом сел и притянул к себе на колени. Я легла и обняла его.
– Нет, Клэр! – воспротивился он, когда я начала расстегивать килт.
Я удивленно взглянула на него:
– Почему нет?
– Ну, из-за… – Он слегка покраснел. – Из-за ребенка… Не хочу повредить ему.
Я рассмеялась:
– Джейми, ты не повредишь! Он же не больше, чем кончик моего пальца!
Для наглядности я выставила палец и медленно провела им по пухлой, четко очерченной губе Джейми. Он перехватил мою руку, наклонился и крепко и быстро поцеловал.
– Ты уверена? Я хочу сказать… Я все время думаю, что ему не понравится, если кто-то будет его толкать…
– Да он и не заметит, – уверила я его и снова занялась пряжкой на поясе.
– Ладно. Раз ты так считаешь…
В дверь властно постучали, она отворилась, и вошла служанка с охапкой поленьев, расталкивая ими створки. Судя по царапинам на панели и на полу, то был обычный для нее способ проникать в комнату.
– Bonjour [13] , месье, мадам, – буркнула она, коротко кивнув в сторону постели, и шмыгнула к камину.
13
Добрый день (фр.).
Да, ее поведение было красноречивее всяких слов. Но я уже привыкла к безразличию, с которым
Обладавший еще большим, чем я, хладнокровием, Джейми положил на колени валик, вынутый из-под подушки, уперся в него локтями, опустил на ладони подбородок и завел со служанкой светский разговор, нахваливая кухню.
– А откуда получаете вино, мадемуазель? – вежливо осведомился он.
– Когда как. – Ловко набрасывая растопку на более крупные поленья, она пожала плечами. – Оттуда, где дешевле.
Круглощекое лицо женщины слегка сморщилось, когда она искоса взглянула на Джейми.
– Ну, это я понял, – сказал он и усмехнулся.
Она ответила коротким смешком.
– Держу пари, что смогу достать почти по той же цене, только вдвое лучше. Скажи своей хозяйке, – предложил он.
Она скептически приподняла бровь.
– И какова же будет цена, месье?
Он ответил ей типично гэльским жестом, обозначавшим отрицание.
– Пока еще точно не знаю, мадемуазель. Просто собираюсь повидаться с одним земляком, он торгует вином. Могу потолковать с ним – может, он захочет заключить с вами сделку. Почему бы нет?
Она кивнула в знак согласия и, кряхтя, поднялась с колен.
– Хорошо, месье. Поговорю с хозяйкой.
Дверь за ней захлопнулась. Отложив в сторону валик, Джейми встал и начал застегивать пряжку.
– Куда это ты? – запротестовала я.
Он взглянул на меня, губы растянулись в улыбке.
– О!.. Ты уверена, что хочешь, англичаночка?
– Я хочу, если только ты хочешь, – ответила я, не в силах противиться желанию.
Он бросил на меня суровый, испытующий взгляд.
– Ну, раз так, то я тут как тут, – сказал он. – Я слышал, что будущим матерям перечить не стоит.
Он позволил килту упасть на пол и присел рядом со мной, постель жалобно скрипнула под его тяжестью.
Он откинул одеяло и расстегнул ворот моей рубашки, обнажив груди. Склонив голову, поцеловал каждую, осторожно прикасаясь к соскам кончиком языка. Те, словно по волшебству, поднялись и затвердели, темно-розовые на фоне белой кожи.
– Боже, до чего ж красивые… – пробормотал он и начал целовать снова.
Взял обе груди в ладони и легонько сжал, любуясь ими.
– Тяжелые, тяжелей, чем прежде… – сказал он, – самую малость. И соски, они стали темнее.
Он нежно дотронулся пальцем до одинокого волоска, что рос рядом и казался серебристым в свете морозного утра.
Приподняв край одеяла, он прилег рядом, я обняла его, потом провела рукой по твердым буграм мышц на спине, по округлым крепким ягодицам. Кожа его покрылась мурашками от холода, но под теплым прикосновением моих рук они постепенно исчезли.