Стрела архата
Шрифт:
— Врешь, гад! — сорвался с места Мартинес и кинулся на Чудакова, но тот быстро кинул на журнальный столик небольшой клочок бумаги и тихо, насколько позволяла выдержка, спросил:
— Узнаешь руку?
Это была та самая записка с адресом, написанная рукой жены Мартинеса. Мартинес остановился и сильно побледнел.
— Что с Матильдой? — глухо спросил он, узнав почерк супруги.
— Пока ничего. Но судьба ее зависит от твоего, Мартинес, поведения. Где валюта?
Мартинес кивнул на стоявший у входной двери чемодан.
— Отлично! — произнес Чудаков, сам не веря внезапному успеху. — Валюту я возьму с собой.
— Но на каком
— А тебе известно, болван, что у тебя на хвосте менты висят? Или ты хочешь к ним прямо с этим чемоданчиком угодить?
Если бы Максим знал, как он сейчас был недалек от истины!
— Что вам от меня угодно? — тихо спросил Мартинес и окончательно сник.
— Меня интересует некто Бобров.
— Бобров? А что Бобров? — насторожился Мартинес.
— Он в курсе наших дел? Ты говорил ему что-нибудь?
— Кому? Боброву-то? — Голос Мартинеса как-то странно зазвенел. — Нет, конечно. Бобров не в курсе. Откуда? Нет, нет. Бобров не в курсе.
Глаза Мартинеса зловеще блеснули из-под нависших век. Чудаков вдруг ясно понял, что допустил какую-то ошибку. Наверное, не нужно было спрашивать про Боброва. Действительно, на кой черт ему этот Бобров сдался? Ведь он хотел спросить о профессоре Красницком!
Мартинес медленно, по-кошачьи, подобрался к креслу, в котором сидел Чудаков, и навис над ним, приблизив свои налитые яростью глаза к лицу бедного сыщика.
— Бобров, говоришь? — прошипел он и вдруг рявкнул: — А ты, часом, не мент?!
Его мощная пятерня вцепилась в куртку Максима и с силой дернула ее. Молния на куртке не выдержала и разъехалась, обнажив лицо туземного святого на той самой футболке. Мартинес отшатнулся, как от заразы, и в ужасе выкатил глаза. Футболка подействовала на него словно шок. Именно на такой эффект и рассчитывал Максим Чудаков. Воспользовавшись замешательством противника, Максим вскочил с кресла и выхватил пистолет-зажигалку.
— Руки! — крикнул он. — Ну!
— Это… это… откуда?.. — только и смог выдавить Мартинес, тыча пальцем Чудакову в грудь.
— От убитого тобой профессора Красницкого! — выпалил Чудаков. — Руки! Ну, живо!
Лицо Мартинеса исказилось, но он подчинился и поднял руки; смысл происходящего постепенно начал доходить до его сознания, и с каждой секундой он чувствовал себя все уверенней и уверенней. Чудаков же, напротив, растерялся. Действительно, что ему делать дальше с этим типом? Так и держать его на мушке игрушечного пистолета?
А Мартинес тем временем уже окончательно оправился от потрясения; более того, он видел замешательство Чудакова, который, кажется, впервые держит в руках оружие. Ба, да это игрушка!.. Мартинес зло усмехнулся и опустил руки.
— Подними руки, Алфред Мартинес, или я выстрелю!
— Ну, это мы еще посмотрим, — ответил тот и грозно двинулся на Чудакова.
В этот самый момент в дверь кто-то позвонил. Чудаков невольно повернул голову в сторону входной двери и краем глаза вдруг увидел, что в него летит большая хрустальная ваза; Чудаков пригнулся, и ваза со звоном разбилась о бетонную стену. Выпрямившись, он обнаружил, что вслед за вазой на него летит сам Мартинес. Через секунду оба тела с воплями и рычанием покатились по полу. Из серванта посыпался китайский фаянс и саксонский фарфор. В дверь кто-то настойчиво ломился — слышны были глухие удары и чьи-то голоса. Сильный удар в лицо на миг лишил Чудакова сознания, а когда он очнулся,
Глава восьмая
Логическая цепочка, приведшая следователя Щеглова в квартиру Боброва, была совершенно иной, нежели у Чудакова. Но отправной точкой для обоих сыщиков служил один и тот же факт: вторая пуля в теле покойного профессора.
Выпроводив Чудакова и тут же о нем забыв, следователь глубоко задумался. И преступник, и свидетель в один голос утверждают, что выстрел был только один. Откуда же вторая пуля? Может быть, они сговорились? Может быть, это просто хитрый тактический ход, припасенный сообщниками про запас на случай поимки убийцы? Такой случай представился — и докажи теперь, что он стрелял не дважды! Впрочем, заключение экспертов поставит все точки над «i», а пока… пока приходится только гадать.
От этих мыслей Щеглова отвлек молодой лейтенант, вошедший в кабинет.
— Товарищ капитан, получены результаты графологической экспертизы.
— А, отлично! — обрадовался Щеглов. — Я вас слушаю, лейтенант. Что же графологи?
— Из тетради, найденной на месте убийства, вырваны два листа, — сообщил лейтенант.
— Ну, это мне известно, — нетерпеливо перебил его Щеглов.
— Так вот, на первом листе содержался текст, написанный рукой профессора; этот текст явно в чем-то изобличал убийцу, поэтому он вырвал лист из тетради, но, зная, видимо, возможности наших экспертов восстанавливать текст по отпечаткам букв на следующем листе, он заодно вырвал и его. Судя по всему, этим и объясняется исчезновение первых двух листов. Но одной детали преступник не учел. Профессор писал шариковой ручкой, и ему приходилось сильно нажимать на нее, так как стержень, видимо, попался не из лучших — вам ведь известно качество наших стержней. Так вот, именно благодаря плохому качеству стержня наши эксперты не то что по третьему — по пятому листу вполне могли бы восстановить пропавший текст. Но ни третьего, ни четвертого, ни тем более пятого листа преступник не тронул — видимо, недооценил наших ребят-графологов. Вот восстановленный текст. — И лейтенант протянул следователю лист бумаги.
— «В Комитет государственной безопасности СССР…» — прочитал Щеглов и удивленно вскинул брови. — О! Это интересно! «Довожу до Вашего сведения, что я, профессор Московского Государственного университета Красницкий П.Н., оказался невольным свидетелем некоего преступного деяния, которое на моих глазах совершал Алфред…» — Дальше текст обрывался. — И это все?
— Все, товарищ капитан.
— Гм… Любопытно. — Лицо следователя Щеглова просветлело. — Спасибо, лейтенант, это очень ценный документ. Передайте мою благодарность экспертам-графологам.
— Есть!
Лейтенант вышел. А капитан Щеглов вновь задумался — теперь уже над неоконченным письмом профессора Красницкого в КГБ. Алфред… Алфред… Интересно, кто это — Алфред? Сам убийца? Или кто-то третий?.. То, что некий Алфред был причастен к убийству профессора, у следователя сомнений не вызывало. Иначе бы убийца не стал вырывать листы из профессорской тетради, даже наоборот — специально оставил бы их, чтобы отвести от себя подозрение. Но листы вырваны, а это значит, что срочно надо искать Алфреда. А что, если под этим именем профессору был известен не кто иной, как Храпов?