Стрельцы у трона
Шрифт:
А Софья, которая думает почти то же, что и сестра, и тоже винит себя теперь в нерешительности, молча шагает мимо сестер и только больнее сжимает, ломает себе пальцы; порой -- подносит их к губам, схватывает зубами и зажимает почти до крови, чтобы не дать вырваться бешеному, злобному рыданью, подступающему к самому горлу, от которого грудь так и ходит ходуном.
За дверью послышались шаги и голоса.
Вздрогнули царевны. Неужели это идут за ними от Нарышкиных? Узнали, конечно, о сношениях со стрельцами, с боярами. И, пользуясь удачей, властью, попавшей к ним в руки, отвезут всех в монастырь, заставят насильно постричься...
Это опасение сразу охватило всех сестер.
Софья остановилась, Екатерина даже книгу уронила, вздрогнув. Остальные -- застыли на своих местах.
Но сейчас же прозвучал знакомый голос Анны Хитрово, творящей входную молитву. Вошла она и Иван Милославский.
Пока вошедшие закрывали за собою невысокую тяжелую дверь, в полуосвещенной комнате рядом обрисовались еще и другие фигуры, женские и мужские. Но те остались за порогом.
– - Што пригорюнились, касатки мои, царевны-государыни? Али жалко брата-государя, в Бозе почившего Федора, света нашего Алексеевича?
– - запричитала протяжным, плаксивым голосом Хитрово.
– - Смирение подобает во скорбях. Не тужите, не печальте душеньку святую, новопреставленную. Чай, ведаете, до сорочин до самых круг нас летает чистая душенька. Скорбь вашу видит -- и сама скорбить почнет... Не надо. Божья воля творитца. Грех роптать на нее. Горе-то -- поручь с радостью шествует. Вот новый государь у нас есть... Юный царь Петр Алексеевич. Только што, Господь привел, здоровали мы ево, красавчика милова, на царстве. А там, слышь, толкуют: вам, государыни, и поспеть не довелося челом ударить брату государю на ево новом царстве. Я сказываю: в горести по брате, в слезах царевны-государыни... Може, пошли себя обрядить: достойно бы, с ясным лицом, не в обыденном наряде государю бы кланятца. А злые люди зло и толкуют. "Гордени-де царевны... Не по серцу им, што их единоутробный брат Иван не воцарился... И ушли потому...". Эки люди завистники. Адовы смутители. Ссорить бы им только родных, смуту заводить в семье царской... Ну слыханное ли дело? Как скажешь, Софьюшка? Ты у нас -- самая разумница слывешь. Такое делать и говорить можно ли?.. На рожон чево прати, коли не мочно ево сломати. Верно ли?..
Софья, как и все царевны, хорошо поняла смысл причитаний Хитрово. Они ясно сознавали, что поступили неосторожно. И за это были наказаны минутою панического страха, сейчас пережитою сестрами.
Кроме Софьи -- остальные царевны поспешно двинулись к дверям.
– - Ахти мне... Правда твоя, Петровна... Наряд скорее бы сменить... Идем, сестрички, поклонимся... Воздадим "Кесарево -- Кесареви", -- первая откликнулась Евдокия.
Но Софья, сделав движение, как бы желая удержать сестер, заговорила напряженным, нервным голосом:
– - Поспеем, куды спешить. Минули годы наши, штобы в жмурки играть. И там знают: каково легко нам челом им добить?.. И нам ведомо: милее было бы роденьке нашей царской и вовсе нас не видать, ничем челобитья примать наши... Не из камня мы тесанные, не малеванные. Люди живые, душа у нас... Куклу вон ребячью за тесьму дерни -- она руками замашет, ногами запляшет... Али и нас ты, Петровна, так наладить сбираешься?.. Пожди, поклонимся идолам... В себя дай прийти. Скажи вот лучче, старая ты, розумная... И ты, дядя... Правда есть ли на земле? Закон людской да Божий не то подлым людям, черни всей, а и нам, царям, вам, боярам, исполнять надо ли? А закон што говорит?.. Молодшему поперед старшова на трон сесть -- вместно ли то? Собрались горла широкие перед Красным крыльцом, крикнули: "Петра волим царем...". Што ж, он и царь?! А крикнули б они: "Тереньку-конюха
Злобой, негодованием горели глаза девушки. Она выкрикивала каждое слово, так что все было слышно в соседнем покое...
– - Нишкни ты... Там чужих много, -- прошептала Хитрово, поплотнее прикрывая дверь и опуская суконную портьеру.
– - Нешто же можно государя-брата единокровного к конюху Тереньке приравнять?
– - только и нашелся возразить царевне Милославский, недоуменно разводя руками.
Софья ничего не возразила больше. Выкрикнув все, что накопилось у нее в груди, она сразу ослабела, рыданья, которые долго накипали и рвались наружу, так и хлынули потоком.
– - Петровна, милая... Да как же... Да можно ли... Где же правда?..
– - с плачем приникая на плечо к старухе, запричитала Софья. И рыданья долго колотили ее, как в лихорадке, долго лились давно не выплаканные слезы, пока царевна не стала постепенно затихать.
Хитрово даже не пыталась словами утешить это бурное горе, этот неукротимый взрыв отчаянья. Она только отирала, как могла, глаза и щеки девушке, залитые слезами, и порой тихо проводила рукой по волосам, не то приводя в порядок их разметавшиеся пряди, не то с любовной старушечьей лаской.
Милославский, тоже молчавший, пока рыдала
Софья, подошел к ней поближе, когда рыданья стали умолкать.
– - Слышь, Софьюшка... Нишкни... Послушай меня, девушка... Пождать -- не совсем отменить. А и так бывает: ныне ликует, а наутро тоскует... Слышь, заспокой свою душеньку горячую, неоглядчивую... Наше нас не минет, а ворог сгинет... Верь ты слову моему. Али уж и розум затмился у моей Софиюшки?.. Помни, как звать-то тебя... Мудрость... А ты причитаешь в запале, слезы точишь без толку... Всему пора. Вон, настанет утро. Понесут государя хоронить -- и вопи, што вздумаешь... Сестра брата хоронит, нихто не осудит... А ноне -- помолчи... Только вот помяни меня и слова мои: трех деньков не минет -- может, иные хто волком взвоют... Потерпи. А на поклон государю пойти -- это надобно. Может, и недолго ему государить... А все чин чином выполнить надо... Иди, девушка. Сестер веди и сама ступай...
– - Правду сказывают тебе, государыня-царевна, родимица ты моя, -- вдруг прозвучал за спиной Софьи чей-то женский голос.
– - Надо челом ударить государю... Штобы в людях толков лишних не было...
Все оглянулись в испуге.
Говорила спальница Софьи, любимая подруга и наперсница, пресловутая Федосья Семеновна, незаметно для всех вошедшая в покой во время рыданий царевны.
– - Ух, напужала даже. Откуда ты?
– - спросила хохлушку Хитрово.
– - Где была -- там нету... Посля скажу... А лышень, родимица, государыня ты моя, добре казалы их мосць.
– - Бабенка кивнула на Милославского.
– - Недолго ждаты... Таган кипит. Скоро и пину сниматы... Идить же государыня-царевна, родимица ты моя...
– - Правда?
– - с загоревшейся порывистой надеждой, вставая и овладевая собой, спросила царевна.
– - Добро. И то правда, с чего нашло на меня?.. Не ушло наше дело... Поглядим, што потом Бог пошлет... И нынче бы, не вмешайся старец-святитель... Нет, Аким-то наш... Аким простота. Кир-патриарх блаженный... Лукавый старик, хохол... Не ждал нихто от нево прыти такой...
– - Ужли так и не ждали?.. Не зря же усопший все с им глаз на глаз беседу вел...
– - Беседу... У брата одна беседа была вечно: о души своей спасении... Вот и думалось, исповедует старец брата, грехи с нево сымает, каких и не творил он... А вышло...