Стрельцы у трона
Шрифт:
– - И грузны же укладки, -- заметил истопник, выносивший их.
– - Как не быть тяжелым. Серебром набиты, рублевиками, -- не то в шутку, не то серьезно ответила Родимица.
– - Ладно. Толкуй по пятницам. Середа ныне... Помрешь -- эстольких рублевиков не зацепишь. И в казне царской не набрать их эстолько.
– - Вестимо, не набрать, родимой ты мой, шучу я. Полотна везу. Чай, знаешь -- полотна куды серебра тяжеле, коли они добротные... А мне царевна приказывала -- матушке игуменье дар отвезти при случае... Вот и тяжело...
С каким-то
Но не попала в Новодевичий Родимица, а очутилась у Озерова, где и оставила всю свою кладь. А сама пошла по другим избам, к стрельцам и стрельчихам, с которыми давно вела тайные переговоры.
Озеров до полуночи был у Милославского. Там ему и всем другим главарям стрелецких мятежников роздали небольшие клочки бумаги -- списки тридцати человек, обреченных на смерть, если только удастся поднять все полки и повести их уже не против своих обидчиков-полковников, а туда, в Кремль, на пагубу рода Нарышкиных, для возвеличения имени Милославских. Во главе списка стояло имя Артамона Сергеевича Матвеева.
– - Дело нелегкое, -- в один голос толковали вожаки из стрельцов.
– - Ишь, по душе пришелся нашим царь юный, Петра Лексеич. Ровно обвел всех. Петру, хошь ты режь их, нихто худа не сделает.
– - Да и не рушьте ево, -- досадливо поводя плечом, откликнулся поспешно Милославский.
– - Бог с им. Ивана царем просите. А там все образуется само помаленьку. Вторым царем -- Ивана бы...
– - Так можно... Хоша и много есть такова дубья, што не уломаешь. "Есть-де царь один, -- толкуют.
– - Патриархом постановлен. Народом назван... Чего еще царей?" Слышь, Стремянный весь полк, с им весь полтевский да еще Жукова стрельцы. А про Сухаревских и толковать неча. Все за Петра. Вот как тута быть, не скажешь ли?
– - Как быть? А так и быть, што повестить надо: сбираются родичи царя ихнего желанного, малеванного за все пометить стрельцам, чево те добились доныне. Отольютца-де волку овечьи слезки. Так и толкуют Нарышкины. Окружить все слободы хотят. Ково -- перерезать, ково -- сослать. Не один Языков так царю порадил. И Нарышкины. Особливо -- Ивашка, боярин новоставленный... Вот и повести своих. Што на это скажут? Да еще -- новый-де царь, Иван, и вперед лет за десять оклады дать стрельцам велит. Вот.
– - Это... да... это -- не шутка... Это... гляди, и в крутую кашу заваритца, коли уверуют.
– - Уж это ваша забота, штоб мужики веру дали... Орудуйте. А вот вам и помогатые.
И тяжелые кошели из рук скаредного боярина перешли в руки стрелецких полуголов.
Гримаса как от мучительной зубной боли исказила лицо дающего. И улыбкой радости озарились лица принявших дар.
– - Твои слуги, боярин. Да коли Бог даст доброму делу быть -- не забудь в те поры своих верных рабов. Места-то полковничьи -- за нами штобы...
– - Не то полковниками -- и выше станете... Дал бы Бог час да удачу. Только, слышь: торопить дела нечево. Покуль не приедет Артемошка -- и ни-ни. Ево нам надо первей всего. Он
Разошлись по своим слободам, разьехались Озеров с товарищами. И всю ночь вместе с Родимицей сеяли слухи, толки да деньги и в избах, и на ночных сходках стрелецких. И трудно было разобрать, что больше поджигает толпу, что дает отвагу, будит злобу: вести ли тревожные, деньги ли, раздаваемые щедрой рукой, или чарки и полные стаканы пенного вина, зачерпнутого из бочек, выставленных наружу для бесплатного, широкого угощения стрельцов и стрельчих.
– - Изведем Нарышкиных.. Всех ворогов царевича Ивана изведем, -- не стесняясь, орали здесь и там пьяные, хриплые голоса.
– - Ведите нас... Бери, хватай оружие... Бей сбор...
– - Тише вы, оголтелые, -- стали уже сдерживать коноводы слишком ретивых пособников своих.
– - Али не слыхали: приезду Матвеева надоть ждать. Хоша всех изведешь лиходеев, он уцелеет -- нам добра не видать. Один всех стоит... Без ево што без головы змия, вся порода Нарышкинская... Вот и пождем. Голову прочь -- и змий подохнет... Помни это, братцы...
– - Ладно. Повременить можна. Над нами не каплет. Пущай злодеи готовятца...
Открыто повели речь об этом в кружалах слободских, в торговых банях, везде, где только бывало собрание стрельцов. Конечно, Нарышкины скоро узнали про все. Узнал и сам Матвеев.
На другой же день смерти Федора, по воцарении Петра, поскакал к опальному в город Лух стольник Натальи, Семен Ерофеич Алмазов, с поклоном от всей царской семьи и просьбой: поскорей ехать в Москву.
Только один Матвеев мог объединить те силы, на которые опирались пока и новый царь, и вся родня его.
– - Не даст себя Артемон Сергеич стрельцам в обиду, -- говорили все братья Нарышкины, выслушав опасения Натальи по поводу заговора стрельцов на его жизнь.
– - Он ли стрельцов боитца? Он ли их не знает? Вся крамола сгинет, только боярин ногою ступит в Москву.
Против воли должна была поверить Наталья.
Сам Алмазов даже не был хорошо осведомлен обо всем, что делается в стрелецких слободах.
Но не добрался еще Матвеев со всем своим обширным поездом до Москвы, как на одной из ночевок застал боярин семерых стрельцов, выехавших по торговым делам из Москвы, как они всем объявляли.
Матвеев, постарелый, болезненный, измученный годами тяжелого изгнания, лишениями и нуждой, которую часто приходилось выносить, рано ушел на покой в небольшую горенку, отведенную ему хозяином постоялой избы.
Улуча минутку, один из семерых ратников-купцов осторожно вызвал за хату Алмазова и тут, в тени, озираясь, не следит ли кто за ним, стал шептать:
– - Слышь, боярин... Не погневайся, имени-отечества твоего не ведаю, чину не знаю... Дело великое сказать надо. Самому бы Артемону Сергеичу... да как к ему подойдешь, штоб люди не видали... Гляди, и среди челяди боярской шпыни есть, от ваших недругов поставленные. Мне своя голова тоже дорога. А дело -- важное...