Стрельцы у трона
Шрифт:
До сорока таких убитых набралось за всю ночь...
И московский люд, слыша безумные крики о пощаде, разрезающие ночную тишину, дрожал от страху в своих жилищах, плотнее прикрывал двери и окна, жарче шептал молитвы о спасении от зла...
Порою большие отряды стрельцов с фонарями, с пылающими факелами проходили по улицам под начальством всадников, одетых не в стрелецкое, а в "дворцовое", придворное платье.
Это искали по указаниям доносчиков людей, которые успели убежать днем от предназначенной
Один такой отряд появился и в Немецкой слободе, у ворот дома датского резидента Бутенанта фон Розенбуша.
На громкий стук вышел сторож:
– - Чево надо? Ково черти носят по ночам?
– - Отворяй по приказу государя-царя Ивана Алексеича, слышишь, собака, да поскорее, пока жив...
– - Царя... Ивана... откуда такой?.. Петра-царь, сказывали... Ково надо, сказывайте. Што за люди? Не то и отпирать не стану...
– - Резидента самово... С верху мы присланы... От царя... от царевны Софьи, слышь, собака... Отворяй...
– - Ну, так бы толком и сказали, -- заметил сторож, раскрывая ворота и унимая огромных датских псов, норовивших кинуться на незваных ночных гостей.
Розенбуш, неодетый, уже был на крыльце.
– - Кто там?.. Што там?.. Кафари... какой люд?.. Затем польночни нападай?..
– - Без напасти мы, Андрей Иваныч, к тебе безо всякой. От царя посланы. Обыск учинить, как весть нам подана, што кроются у тебя недруги ево царскова величества, государя Ивана Лексеича, лекарь-иноземец Данилко фон Гаден, да сын ево, Михалко -- стольник.
– - Нет, это врот ваши шпион. В мой дом нет никакой чужой шеловек... Искайте, если надо... Но я дольжен вам сказайт, я буду жаловать на мой король...
– - Ну, там, жалуйся... А мы -- оглядим, как надо, все норы твои. Вали, робята...
Был осмотрен весь дом, перешарены сундуки, шкапы -- нигде не нашлось тех, кого искали.
Ушли обыщики.
А через час снова подняли весь дом, опять вломились в ворота:
– - Эй, немец, подымайся, вялая твоя душа. Изловили сына Данилина; а он толкует, што у тебя отец прятался весь день. Велено поставить вас на очи друг другу. Бери его, робята...
Резидент, неодетый, напуганный, стоял и не знал, что делать.
Жена его кинулась в ноги окольничему Хлопову, который вел отряд:
– - Помилуй. Дай хоть одеться мужу... Он захворает, если поведете его так, ночью. Я матерью твоей прошу.
Так лепетала по-немецки, обливаясь слезами, госпожа Розенбуш.
– - Што она лопочет, растолкуй мне, слышь, Андрей Иваныч, -- обратился Хлопов к резиденту.
Тот, сам глотая слезы, перевел речи жены.
– - Ну, ладно, одевайся... Поспеем и то. Ишь, светать начинает... Всю ночь из-за вас, окаянных, в седле торчи... У, идолы...
Быстро оделся резидент. Подвели ему оседланного коня.
– - Ну, вот, еще на коня ему... С нами и так,
Снова пришлось жене вмешаться, упрашивать Хлопова.
Тот согласился наконец. И рядом выехали они из ворот. А стрельцы скорым шагом двинулись за ними.
Первые жертвы вчерашней бойни, которых увидал по пути резидент, наполнили душу его ужасом. Он ехал, стараясь не глядеть по сторонам.
Караульные стрельцы у Никольских ворот выбежали им навстречу:
– - Изловили-таки чернокнижника-лекаря!.. Вон он, доктур Данилко!.. Давай ево сюды... Сами расправимся, и водить не стоит далеко.
– - Дорогу, черти, -- крикнул Хлопов.
– - Какой вам Данилко? Посла ведем, слышь, к государю да к царевне-государыне... К Софье Алексеевне...
Недоверчиво поглядывая на иноземца, раскрыла ворота стража. Как только отряд Хлопова миновал их, тяжелые створы снова захлопнулись с визгом на тяжелых ржавых петлях...
Не успели сделать они десятка шагов по грязной бревенчатой мостовой, как им навстречу показалась густая толпа стрельцов и солдат.
Впереди шел стрелец и тащил за волосы труп молодого человека, лет двадцати двух, совершенно нагого, избитого, изуродованного. Несколько ран от копий зияло на груди, на животе у него. Раны были свежие, кровь не успела свернуться по краям. И при толчках о выбоины бревенчатой мостовой из них сочилась сукровица и брызгали остатки крови, еще не успевшие вылиться из сосудов.
– - Шире дорогу. Стольник Михайло Данилыч Гадин шествовать изволит...
А за этим телом волокли другое, старика лекаря, Гутменча, друга фон Гадена.
От ужаса и горя Розенбуш едва удержался на седле.
– - Ишь, покончили с Гадиным... С кем же теперя тебя на очи постановят?
– - спросил у него Хлопов.
– - Вон и другого немца ухлопали. И за што бы это?
Розенбуш молчал, провожая взглядом дикое шествие.
Снова распахнулись ворота -- и с гиком, со свистом убийцы миновали их своды, прошли по мосту и потащили дальше оба трупа, туда, к Лобному месту, где груда мертвецов росла и росла...
У Постельного крыльца, выходящего во дворцовый двор, недалеко от теремов царевен, сгрудилась большая толпа стрельцов и разного служилого люду, когда подьехал сюда Розенбуш со своим провожатым.
Кое-как пробрались они вдвоем на крыльцо, для чего Хлопов то и дело возглашал:
– - Пропустите, скорее... Посол идет к царю-государю да к царевне...
Вот прошли они передний покой, но на пороге второго пришлось остановиться. Дальше идти не было никакой возможности: так много народу, особенно стрелецких начальников, набилось в палату.
В глубине, на возвышении сидели царица Марфа и царевна Софья.
Кругом -- ближние бояре, Милославские, Голицын, оба Хованские и все другие.