Стрелец (сборник)
Шрифт:
– Сожрет.
– А меня медведь не сожрет?
– Не должен. Он сытый.
Сторож ушел. Никитин и гималайский медведь остались вдвоем. Медведь лежал по-прежнему, уложив морду на лапы, и, казалось, не замечал Никитина.
На дощатом полу темнели клочки сена, валялся круглый бублик. Никитин хотел есть, но боялся пошевелиться. Он сидел в углу, страдая от холода и от неопределенности своего положения: с одной стороны, медведь действительно уникальный, а таких, как Никитин, действительно полный зоопарк. Медведь имеет
Никитин незаметно заснул и продолжал мерзнуть во сне, а потом ему стало вдруг тепло и даже душно. Проснувшись, он увидел, что лежит посреди клетки, прижавшись к гималайскому медведю. Должно быть, перебрался к нему ночью от страха и холода.
Первым посетителем зоопарка была жена Никитина. Она явилась задолго до открытия, перелезла через ограду и теперь бегала от одной клетки к другой – разыскивала мужа.
Никитин увидел ее раньше, чем она его, и отметил, что незамужний образ жизни наложил на нее свой отпечаток. Жена имела совершенно незамужний девический вид.
Она подбежала к клетке и придвинула лицо к прутьям. Глаза у нее были яркие, а губы бледные – она их не красила. Губы были бледные, большие и нежные. Никитин с удивлением смотрел на лицо жены и находил в нем черты дочери.
– Господи! – оторопело проговорила жена, оглядывая клетку. – Никаких удобств!
– Смотря что принимать за удобства, – неопределенно сказал Никитин.
– Идем домой! Что бы ни было, ты должен ночевать дома.
– А тебе не все равно, где я буду ночевать? По-моему, для тебя это самый удобный вариант.
– Хочешь, я рожу второго ребенка, заберу Наташу от матери и пойду работать в ясли? Я буду зарабатывать на хлеб, присматривать за детьми, и мы начнем новую жизнь? – Жена заплакала, прикусив губу, неотрывно глядя на Никитина. – Я не знала, что ты переживаешь. Я думала – тебе все равно. А раз ты протестуешь, значит, ты меня любишь. Значит, все можно поправить... Почему ты молчишь?
– А что я должен говорить? У меня ведь нет репетиций. Я не жонглер.
– Ты должен меня понять: мне хотелось внимания, поклонения. Жизнь уходит.
– У тебя было достаточно внимания – каждый вечер зрительный зал.
– А мне не нужен зал. Мне нужен один человек, который мог бы умереть за меня. Я не думала, что ты можешь умереть за меня. А больше мне ничего не надо. Я все брошу, и мы начнем новую жизнь.
– Тебя в ясли не возьмут.
– Почему? – растерялась жена.
– Потому что ты окончила цирковое училище, а не дошкольно-педагогическое. У тебя другая специальность.
– Что это за специальность? – пренебрежительно сказала жена. – Подкидывать мячики в воздух, а потом ловить обратно. Какой смысл?
– Редкий вид работы...
– А какой в нем смысл?
Никитин с удивлением отметил, что у жены свои сомнения.
– Ну...
– Тоже никакого смысла, – сказала жена. – Искусственная цель и искусственные трудности. Мне уже надоело все искусственное. Я устала. Я не хочу больше жонглировать, я хочу жить.
Жена снова заплакала.
Гималайский медведь приподнял морду и внимательно посмотрел на Никитина, на жену, потом снова на Никитина. Никитин отчего-то смутился и сказал жене:
– Ну ладно, ты иди...
– Я первая пойду, – согласилась жена. – Я куплю проигрыватель с пластинками, и у нас будет полный дом музыки.
Она пошла от клетки – сначала медленно, потом побежала. Жена бежала, сунув руки в карманы, перебирая длинными тонковатыми ногами в белых чулках, и походила на свою выросшую дочь.
Никитин смотрел ей вслед и думал о том, что ничего не знает о жене, и это представилось как спасение, ибо чего не знаешь, того нет. А раз ничего нет, то, может, действительно можно все поправить и для этого не надо совершать никаких поступков. Просто объединять свои привычки с привычками жены.
День выдался неспокойный. Приходили родные, близкие, не очень близкие и вовсе незнакомые.
Явились даже несколько человек, с которыми Никитин вместе отдыхал в пионерском лагере в Ватутинках – не то в первую, не то во вторую смену. Бывшие пионеры рассказывали Никитину, как они вместе потихоньку рвали клубнику, и из рассказа получалось, что Никитин еще в те времена был смелый и необыкновенный человек.
Он слушал и думал: для того чтобы обратить на себя внимание, ему надо было либо умереть, либо забраться в клетку с гималайским медведем.
Никитин сначала выходил к людям, принимал их внимание скромно, но с достоинством. Потом ему надоело и их внимание, и собственное достоинство. От внимания устаешь так же, как от невнимания.
Никитин забился за медведя, прислонился к медвежьему боку и, чтобы скоротать время, стал решать в уме форму мясорубки.
Поразительно, как переменилась жизнь за последнее время. Переменилось все, кроме мясорубки. Она осталась такой же, как была, – громоздкая, неудобная, с массой деталей. Динозавр, а не мясорубка.
Никитин сидел, вытянув ноги, прикрыв глаза, и ему представлялся дом, полный музыки, с необычной мясорубкой на кухне – электрической, пластмассовой, голубой в красный горошек.
В обеденный перерыв в зоопарк приехал Саруханян. Он пробился к самой клетке, но Никитина не увидел.
– Борис Николаевич! – громко окликнул Саруханян.
Никитин выглянул из-за медвежьего хребта и, узнав своего начальника, подошел к прутьям.
Они стояли по обе стороны решетки и с интересом разглядывали друг друга. Саруханян заметил, что глаза у Никитина зеленые в светлых ресницах, а нос длинный и асимметричный. А Никитин обратил внимание на то, что Саруханян сутулый, с большой квадратной головой, чем-то неуловимо напоминает гималайского медведя.