Стреляй, я уже мертв
Шрифт:
У Самуэля сердце обливалось кровью при виде страданий этой женщины; было совершенно невыносимо видеть, как искажается болью ее лицо, каких усилий стоит ей каждое слово. Наклонившись над ней, он обнял ее и поцеловал в лоб.
— Не печалься обо мне... Я готова... Я давно ждала... Там я воссоединюсь с моей мамой и вновь увижусь с твоим отцом, моим дорогим Исааком...
Большую часть времени у постели Мари дежурил Михаил; иногда его сменяла Ирина. Мари было все труднее дышать; казалось, она вот-вот задохнется. Ирина послала за доктором и упорно не желала его отпускать, призвав на помощь Михаила и Самуэля.
Врач наскоро осмотрел больную и вышел из спальни.
— Если вы не дадите ей морфий,
На этот раз Самуэль дал больной полную дозу морфия, прописанную врачом. и вскоре Мари погрузилась в сон, от которого ей не суждено было пробудиться.
Они горько оплакивали Мари. После ее смерти они вдруг почувствовали себя чужими. Оказалось, что она была тем самым звеном, соединявшим их друг с другом, и теперь они внезапно обнаружили, что их больше ничего не связывает, и они даже не представляют, чего им ждать друг от друга.
Михаил совершенно замкнулся в себе. Он не хотел делить свою боль ни с Ириной, ни, тем более, с Самуэлем, несмотря на то, что обещал Мари дать шанс этому человеку, вместе с которым он когда-то бежал из России.
Как ни уговаривала его Ирина возобновить занятия с месье Бонне, Михаил не желал ничего слушать. Даже музыка не в состоянии была победить охватившую его депрессию.
— Мы должны что-то сделать... ведь он заболеет, он даже есть отказывается... — рыдала Ирина.
— Оставь его в покое, — отвечал Самуэль. — Он должен сам справиться со своим горем. Мари стала для вас второй матерью, он не скоро сможет смириться с ее потерей.
Через несколько дней после смерти Мари Самуэль обнаружил в ящике ее стола большой конверт — именно там, где она и сказала. Это было письмо, адресованное ему.
«Дорогой Самуэль!
Я не знаю, когда ты прочтешь это письмо, и успею ли я к тому времени с тобой попрощаться. Палестина далеко, и, быть может, ты уже не застанешь меня в живых.
Самуэль, сынок, — уж позволь мне так тебя называть, ведь в душе я всегда считала тебя своим сыном, хоть никогда и не смела сказать об этом вслух. Если бы у меня был сын, как бы я хотела, чтобы он был похож на тебя! И вот теперь, когда меня с вами нет, я хочу попросить тебя позаботиться об Ирине и Михаиле. Пусть они оба и утверждают, будто бы им не нужна твоя забота, но я-то знаю, как на самом деле они в ней нуждаются. Все эти годы мы с Бенедиктом Перецом очень старались, чтобы Михаил не забыл о своем еврейском происхождении. Он уже прошел бар-мицву — обряд и праздник посвящения во взрослую жизнь — и я тогда сопровождала его в синагогу... Сам он, как и ты, был бы рад забыть о том, что он — еврей, но мне страшно подумать, что его ждет, если он забудет о том, кто он есть... Помоги ему найти свой собственный путь, а если потребуется, возьми его с собой в Палестину, чтобы он увидел эту святую землю, которую евреям пришлось покинуть две тысячи лет назад...»
Строчки были неровными, буквы наезжали одна на другую — видимо, когда Мари писала письмо, у нее дрожали руки.
Далее следовали распоряжения относительно завещанного ему наследства, а также о том, как она желает распорядиться своими личными вещами.. Свои немногочисленные драгоценности — а именно, тонкую золотую цепочку с крестиком, серьги с крошечными жемчужинками и браслет — она завещала Ирине. Ей же была оставлена коллекция фарфоровых статуэток и литографии в серебряных рамках. Что же касается одежды, то Мари просила раздать ее бедным.
Михаилу она завещала несколько картин, которые купила, когда дела пошли в гору. Эти картины были написаны в слишком уж современной манере, чтобы нравиться Самуэлю, но Мари всегда восхищалась
Самуэль был просто ошарашен, увидев, сколько людей пришло на похороны Мари. Сколько здесь было элегантных дам, утверждавших, что Мари, помимо того, что шила для них роскошные манто, была при этом их самой близкой подругой. Все они знали, что могут ей полностью доверять, ибо ни одно слово, произнесенное с ней наедине, не вышло за пределы ателье.
Самуэлю потребовался почти месяц, чтобы он смог собраться с духом и пойти наконец к нотариусу, месье Фарману. Для Ирины и Михаила стало настоящим сюрпризом известие, что Мари оставила им значительную сумму денег, которые копила в течение всей жизни.
Месье Фарман разъяснил, что часть своих денег Мари, по совету Бенедикта Переца, вложила в ценные бумаги, но остальные деньги были помещены в банк, где и дожидались своих новых владельцев.
По возвращении домой они все по просьбе Самуэля собрались в гостиной.
— Я обещал Мари, что буду заботиться о вас... Прошу тебя, Михаил, выслушай меня! — взмолился он, увидев, каким гневом полыхнули глаза юноши.
— Заботиться о нас? — переспросил тот. — Но мы не нуждаемся в твоей заботе. Что ты можешь сделать для нас такого, чего бы мы не могли сами?
— Я не знаю, что мог бы сделать для вас, — честно признался Самуэль. — Но сама Мари просила меня о вас заботиться. Как вам известно, этот дом и мастерская принадлежат мне, однако мне бы хотелось, чтобы вы по-прежнему оставались здесь. Что же касается мастерской... Есть у меня одна идея, вот только не знаю, подойдет ли это тебе, Ирина. В любом случае, я советую тебе подумать. Дело в том, что я не собираюсь заниматься ни скорняжным, ни швейным делом и, насколько мне известно, ты тоже не имеешь к этому склонности. Но я знаю, что ты стала хорошим флористом. Так вот, я подумал: что если тебе переоборудовать мастерскую в цветочный магазин и открыть собственное дело? Зачем тебе работать в чьем-то чужом магазине, если ты можешь открыть собственный? Подумай об этом, Ирина.
Но Ирине вовсе не надо было ни о чем думать. Услышав эти слова, она вскочила со стула и бросилась обнимать Самуэля.
— Я в самом деле могу открыть цветочный магазин? О Боже, о таком я даже мечтать не могла! Свое собственное дело! Конечно, я буду тебе выплачивать арендную плату за помещение; теперь мне это вполне по средствам, благодаря тем деньгам, которые мне завещала Мари.
— Нет-нет, никакой арендной платы. Я вовсе не нуждаюсь в деньгах. С теми деньгами, что я получил от своего деда, и с теми, что оставила мне Мари, я чувствую себя почти богачом. Полагаю, что при разумном их использовании я смогу безбедно прожить по меньшей мере несколько лет. Что же касается тебя, Михаил, то ты знаешь, чего для тебя хотела Мари. Она всегда считала, что ты станешь лучшим в мире музыкантом. Ради уважения к ее памяти ты должен продолжать заниматься с месье Бонне. Это не говоря уже о тех деньгах, которые она тебе завещала. Я сделаю все возможное, чтобы ты стал настоящим музыкантом, каким хотели бы тебя видеть Мари и твой отец. Ты не можешь впустую растратить свой талант.