Стреляйтесь сами, мазепа
Шрифт:
* * *
Вспомнил, вспомнил Цезарь Юльевич, где он встречался с приказчиком из лавки Босоногова. Было это, да, да - предвоенным летом 1903 года. Стояли, как тогда выражались, чудные погоды, и ехал он, счастливый, к одной молодой интересной даме - Ольге Викентьевне Угрюмовой на хутор, принадлежавший её отцу. Пустошная эта усадьба с небольшим земельным участком и скотным двором располагалась недалеко от татарской деревушки Аремзяны под Тобольском в живописном распадке, и имела славу места отдохновения охотников и ревнителей грибной да ягодной ловли. Сам хозяин - отставной подполковник Викентий Угрюмов охоту не любил, но вот рассказы о ней! Из множества людей, в разные годы бывавших здесь, он постепенно составил дружество, хотя и несколько странное для военно-дворянской среды. В святая святых усадьбы - каминную залу - приглашались после возвращения из тайги на "рюмочку
Сам Алымов впервые попал на хутор буквально несколько дней назад по приглашению своего приятеля - штабс-капитана Вязова (погибшего вскоре геройски под Мукденом), редкого гуляки и записного балагура. Вязов, пребывая тогда, как и Алымов, в отпуске, при встрече в Дворянском собрании шепнул Цезарю, что знает место, где живёт, манкируя губернскую столицу, ну истинная королева: "Ты, Алымов, бьёмся об заклад, влюбишься в неё непременно. Чудо, как хороша барышня. А как поёт! Поедем, будущий Скобелев, не пожалеешь, благо тут недалеко - вёрст десять всего". "В самом деле, а почему не съездить?" - решил Цезарь. И на следующий день они приехали в усадьбу. И была встреча с Оленькой. И душный вечер, когда она провожала их. И было испрошено разрешение приехать снова. И молчаливое согласие хозяйки тоже воспоследовало. Сколько же раз он успел тогда повидаться с девушкой? Три? Четыре? Наверное. Вскоре отпуск его закончился, и он отбыл в полк. А весной следующего 1904 года он вместе со своей батареей уже участвовал в тяжелейших боях на Квантунском полуострове. Получил ранение. Лечился. Снова воевал. И снова был ранен. Чудом избежал плена (в начале апреля большую партию раненых успели эвакуировать в тыл, прежде чем японцы окончательно перерезали дороги и замкнули кольцо вокруг Порт-Артура).
Но это было потом. А пока он ехал на свидание к Оленьке, и лилась в его душе музыка дивного романса "Я ехала домой. Я думала о вас...", который вчера, как ему показалось, проникновенно и не без намёка исполнила девушка.
Царская засека - охотничья (или сторожевая?) избушка, от которой до самой усадьбы было версты две - была уже недалеко, когда рысак Алымова трёхгодовалый "Аргус" вдруг шарахнулся с дороги и чуть не опрокинул лёгкую коляску на пружинной подвеске. От неожиданности Цезарь как-то неловко вывалился на обочину, не выпустив, однако, вожжи из рук. Он вскочил, успокоил коня, осмотрелся и хотел уже, было, снова залезть в повозку, но тут сзади кто-то сильным и выверенным ударом по подколенным сухожилиям заставил упасть его на колени. Острое жало ножа упёрлось Алымову под лопатку. "Тихо, офицерик, не трепыхайся и быстро говори, куда кости тащишь"?
– раздался над ухом чей-то хрип. " Что вам нужно? Я... я... просто выехал размять рысака", - сдавленным голосом ответил Цезарь. "Тебя, офицерик, мне сам господь послал. Поможешь из тайги выскочить, живым оставлю, - нападавший больно сдавил горло Алымову, - Казачки меня, вишь-ка, обложили. А спереду на дороге, я сам видел, "фараоны" заставой стоят. Про меня рты разевают. Вот сейчас мы туда и двинем. И ты, офицерик, скажешь им, что дружок я твой, и катаемся мы, стало быть, по природе вместе. Тебе поверят. А как они нас пропустят, я, отдохнув, с колясочки твоей через версту спрыгну. Ну и смотри у меня: кроме кесаря я ещё и наган имею, если звякнешь лишнее, враз зажмуришься".
Ну что мог сделать в такой ситуации Алымов? Согласиться и действовать потом по обстоятельствам. Не видя ещё человека, напавшего на него, он догадался, что был это либо беглый с каторги, либо промышляющий на лесных дорогах разбоем "дергач", лёжку которого обнаружила полиция. "Главное, увести его от усадьбы", - подумал Цезарь и твёрдо произнёс: " Хорошо. Только править экипажем я стану сам. "Аргус" чужого слушаться не будет". В это время, очень кстати, с той стороны леса, откуда выскочил беглец, послышалась чья-то перекличка. Цезаря тут же отпустили и подтолкнули к коляске. Алымов хотел, было взглянуть на того, кто столь унизительно грубо с ним обращался, но его предупредили, чтоб "офицерик не оглядывался и боты свои побыстрее двигал". Пришлось подчиниться. Разворачивая на узкой дороге экипаж, Алымов мучительно думал: что же делать? И тут, бросив взгляд на упряжь, сообразил, что более удобного момента, как при посадке в повозку, избавиться от страшного "попутчика", пожалуй, не будет. Поэтому, лишь только лихоимец ухватился за края колясочного каркаса и поставил одну из своих ног на подножку, Цезарь неожиданно зычно подал "Аргусу" команду, какие используют обычно во время парфорсной охоты. Рысак резко, будто увидев перед собой преграду, сильными ногами оттолкнулся от земли и прыгнул. Взлетели вверх оглобли, а с ними и не успевший среагировать налётчик. Не дав ему опомниться после удара о каменистое ложе дороги, Алымов, тут же выпрыгнувший из повозки, несколько раз ударил его ногой в голову. Потом быстро перевернул обмякшее тело "дергача" вниз лицом, и связал ему руки вожжой. Оружие бандита трогать не стал, просто на ощупь убедился, что оно на месте, и устало опустился на пыльный
Скоро на просеку выскочили казаки. Было их человек шесть - семь. Матерно ругаясь, срывали с себя коптыри - мешки из рядна для защиты от комаров и, закидывая винтовки за плечи, подскочили к месту схватки. Начальствующий над командой подхорунжий, увидев звёздочки на погонах Цезаря, небрежно откозырял и, указывая на связанного окровавленного человека, раздраженно выдавил: "Пошто, ваше благородие, забили варнака? Он живой нужон был. Двое их бежало. Где теперь искать остального?" "Да дышит он, господин подхорунжий", - зло проговорил один из казаков - приказный по званию. "Ну, раз дышит, значит бежи к заставе, скажи, что одного поймали. Пусть исправнику донесут, нехай едет и принимает его. Да вот, - подхорунжий махнул рукой на сидящего Алымова, - И допрос надо с поручика снять. Так что вы уезжать повремените, ваше благородие, государственное дело, значи-ца".
Пока ждали исправника, подхорунжий, нервно покуривая, разъяснил Алымову, кого тому только что пришлось стреножить на дороге: "Мы же за этими зверюгами по тайге уже второй год как с перерывами бегаем. Энтот и выблядок его Верхотуровы. Последние они из шайки, что грабёж на просёлках учиняла. До того одолели изверги мужиков тутошних, так ожесточили, что те сами взяли их в охоту. Главаря и ещё нескольких подстерегли и стрельнули самосудно, а Верхотуровы пропали где-то. Думали, что ушли они из наших краёв или загибли где. Да вот, видишь, вдруг объявились, паскуды. Да как! Прибёг тут третьего дня в наше расположенье старик один - охотник из Ляпищей, Лешим зовут. Трясётся весь, плачет: там, говорит, верстах в пяти семья в лесу у дороги зарублена страшно. Барин с барыней к деревьям посечённые привязаны, а две девицы срамно лежат, неприкрытые. Рядом. Ссильничали их, видать, а потом... Сундуки, корзины кругом распотрошённые. Лошадь недалеко со вспоротым брюхом. "Что делать?
– спрашивает меня, - Я ить по следу-то нашёл их - убивцев. Тащили они барахло-то, да спешили, однако, теряли его - то там платок в траве лежит, то за куст что-то уцепилось. К Заячьей пади так и вышел. Шалаш там стоит и двое их. Жрут чего-то. Я ить старый уже, струхнул в одиночку-то пойти на них. Один-от из них, что молодой, полтора ведь таких как ты будет, и наган тряпицей вытирает. Что делать?" Подхорунжий снял с пояса баклагу и сделал несколько глотков:
– По описанью Лешего получалось, что Верхотуровы это топорами поработали, знакомцы наши. Ну, велел мне сотник кликнуть охотников. И бросились мы к пади той. Да опоздали - бурелом кругом, болотца, а мы непривычные, тяжело шли, долго. Шалаш - пустым оказался. Леший тогда говорит: "Вы, братцы, покудова отдохните, а я разведаюсь в округе. Ражие они, супостаты, сучьев всё едино под собой наломают, найду". Вернулся вскорости радостный, показывает трубку курительную: "Барина, видать, убиенного. Пошли, братцы, за мной. Теперь знаю, куда они наметились". Вот так три дня и чесали по тайге за ними. Вы простите нас, ваше благородие, за невежливость. Нам бы спасибо сказать вам за помощь в поимке, а мы...
– Да бросьте вы, подхорунжий. После такого и мать родную пошлёшь куда подальше. А где второй бандит? Ушёл что ли?
– примирительно махнул рукой Цезарь.
– Кто его знает? Двое моих с Лешим за ним пошли. Но догонят ли? Прёт по тайге он, будто лось. А ещё вот эта падаль решил нас от него отвести: может, думает, удастся сынку унести ноги, если вразбег они кинутся, - подхорунжий подошёл к старшему Верхотурову, ногой перевернул его на спину, сплюнул рядом с его головой и обратился к Алымову, - Я, почему осерчал-то, ваше благородие? Думал, что кончили вы его. И казачков своих жалко стало - сколь им ещё тогда в дебрях рвать себя придётся. А так я сейчас спытаю у этой падлы, где он с сыночком встретиться сговорились. Там и устроим им свидание. Не возражаете?
Алымов, ничего не сказав, отвернулся. Подхорунжий наступил сапогом на заросшее чёрными - с проседью - волосами лицо Верхотурова:
– Сам скажешь или помочь тебе, злыдень?
Но тут вдалеке послышалось конское ржание. А вскоре и пыль по дороге покатилась, и бричка из неё вынырнула с эскортом из нескольких всадников. Казаки вскочили, стали наскоро приводить себя в порядок. Построились, когда начальство подъехало. Верховые спешились, а исправник в полковничьем чине легко соскочил из брички на дорогу:
– Нуте-с, герои, - жестом остановил подхорунжего, подбежавшего с докладом, - Всё знаю. И рапорт в Тобольск о вашем успешном поиске сегодня же отправлю. Эй, Гусынин, - крикнул кому-то, - перечесть всю команду охотников поимённо и список мне представить. Буду просить, братцы, чтоб отметили вас медалями. А как же, такого зверя в силки загнали. Заслужили. Ты же, поручик, - пожал руку Алымову, - пояснения дашь Гусынину, что да как тут произошло. И поезжай с богом.
Вот тогда они и встретились. Гусыниным оказался тощий, высокий человек в партикулярном платье с бледным озабоченным лицом, жёлтыми немигающими глазами, и с какой-то неприлично - по-холуйски - согнутой спиной. Кем он состоял при полковнике? Судя по забитому своему внешнему виду, исполнял обязанности писаря небольшой канцелярии в уездном полицейском участке. Должность эта, как известно, была нервной и плохо оплачиваемой. Человек, её занимавший, запросто мог и зуботычину за нерадение получить, и быть обруганным площадно.