Stripper
Шрифт:
— Можешь идти. Главное, Рите на глаза не попадись — живой отсюда она тебя не выпустит.
— Не поняла, — серые глаза сузились. — Куда идти?
— Куда угодно. Домой, например.
При напоминании о доме с его обитателями (точнее, обитателем) у Воронцовой свело зубы: то, как она поморщилась и отвела взгляд, от Кира не укрылось. Любопытство всколыхнулось едва-едва и тут же было загнано обратно. Ему-то какое дело до ее причин присутствия здесь?
— Я не выполнила задание до конца — дом подождет.
Сарказм и какая-то капля упрямства — все, что удалось уловить в ее голосе. И железные принципы — в самой фразе. Похоже, некоторые вещи для нее были чем-то большим, нежели просто игры пьяной молодежи. Или же виновато
— Боюсь, здесь со стерео-системами туго — могу только ноутбук предложить, — махнув рукой в сторону серебристого прямоугольника, оставленного на комоде возле мини-бара, он вернул книгу на место, про себя назвав девчонку эгоистичным капризным ребенком. Сейчас она успешно листала в онлайн-базе треклисты (спящий компьютер не был защищен паролем), постукивая ногтями по трекпаду. Выбор, судя по всему, особого труда не составил — музыка, чуть менее энергичная, нежели та, под которую она танцевала ранее, с некоторой задержкой из-за перебоев с сетью все же зазвучала, пульсацией уничтожая остатки тишины в комнате. И точно такой же пульсацией отозвалась кровь по венам, стоило взглядам опять пересечься — возможно, это был первый Риткин подарок, за который ее не хотелось удавить.
Болотно-зеленый атлас все же упал к ногам спустя пару десятков секунд, открывая взгляду классическое черное кружево белья и линии татуировки внизу живота. Крест, оплетенный лилией. Рисунок владел вниманием Кира лишь мгновение, но даже так успел отпечататься в памяти: что-то в нем определенно было. Но куда больше — крылось в той, что с некоторым превосходством сейчас пуговицу за пуговицей расстегивала его рубашку, остановившись буквально в шаге от края и пробегаясь пальцами по груди обратно вверх, едва царапая короткими ногтями. Холодное прикосновение, обрисовывающее выдающиеся ключицы, внезапно стало тяжелым давлением, но лишь на пару ударов сердца: оттолкнувшись от его плеча, она легко вспорхнула на бильярдный стол, на полупальцах выполняя несколько шагов-вращений к центру и оборачиваясь.
Она не была похожа на тех стриптизерш, что притащила Рита, хотя бы потому, что ее танец был взаимодействием. Она не просто завлекала телом, миллиметр за миллиметром оголяясь, вызывая животную похоть. Она подчиняла разум. Действовала как амфетамин, единожды испытанный. Поглощала, вызывала зависимость и желание сломать источник такого неправильного состояния.
Если это было ее падением, она все равно оставалась выше их всех.
И не сожалела.
Не сожалела, приближаясь к краю и коленями опираясь о темное дерево рамки. Не сожалела, цепляя за серебряное плетение, обвивающее шею смотрящего на нее. Не сожалела, обнажая мелкие зубы в некоем подобии странной улыбки, прежде чем они соприкоснулись висками, и ее неровное дыхание почти незаметно колыхнуло концы его светлых волос. И позволяя горячим рукам все же лечь на ее спину, чтобы мгновением спустя расстегнуть крючки бюстгальтера, тоже не сожалела. Только надеялась, что хотя бы это останется за объективами камер: она прекрасно знала, что ее выходку в гостиной все равно донесут отцу. Но той половины для него было бы достаточно, а для ее растоптанных сегодняшним вечером внутренностей — нет.
Разбивая так старательно укрепленные рамки поведения, подогнула ногу, свободной стопой скользя по бедру стоящего напротив Кира. Представляя возмущенно багровеющее лицо папы, внутренне смеялась и расстегивала ремень: последние пуговицы рубашки секундами ранее были безжалостно оторваны из нежелания возиться с ними дольше. И не могла точно сказать, полностью ли из стремления смести все родительские запреты и наставления, хотела сейчас молодого человека перед ней.
Ей было двадцать лет, она уже давно не являлась невинной девочкой, но до этого момента все ее связи имели под собой влюбленность.
Самого
Не отсчитывались секунды-вопросы, якобы созданные для того, чтобы проверить трезвость решимости каждого. Не изливались тонны нежности, призванной не испугать напором. Хриплый голос солистки заменил любые возможно-потребовавшиеся-бы слова людям, не знавшим даже имен друг друга. Беззвучно повторяя те же фразы, Сашка едва повернула голову, чтобы дотронуться губами до выемки между ключицами: по коже, вызванные легкой щекоткой, пробежались мурашки, и до того изучавшие узкую женскую спину руки скользнули ниже, надавливая на четко прослеживающиеся ямочки у поясницы. Полустон-полувздох — как главная реакция, подтвердившая одну из догадок: с ней и вправду следовало действовать не так, как с большинством. Еще один полустон-полувздох — в ответ на быстрый поцелуй за ухом, и уже ее холодная ладонь накрыла низ его живота, двигаясь вдоль темной линии волос.
Изгибающаяся перед ним девушка, с насмешкой в стальных глазах до пронзительной боли сжимающая и массирующая головку его члена, сбивала с толку, вызывая крайне противоречивые и не поддающиеся классификации чувства: то ли предлагала соперничество в странном поединке, но при этом он не мог — и не хотел — представлять ее умоляющей; то ли стремилась что-то доказать, но явно не ему, а какому-то отсутствующему здесь свидетелю; то ли — что пробивалось лишь краткими мгновениями — просто о чем-то просила. Но просьбы не вязались с ее образом, нарисованным получасом их (не)знакомства и семью минутами стриптиза.
Вынужденная вцепиться в его плечи, чтобы удержаться на деревянной рамке, когда он резко вошел в нее, Сашка еще сильнее прогнулась в спине, с извращенным наслаждением отмечая, что ни один из них не стремился особо доставить другому удовольствия, действуя скорее эгоистично и по собственным ощущениям, нежели по чужим, но назвать себя обделенным не смог бы ни один. Кир — она это прекрасно чувствовала — не меньше ее был рад отсутствию долгой прелюдии, хотя стриптиз можно было бы счесть за ее подобие. Да и то, что руководство процессом переходило из рук в руки, похоже, тоже не вызывало вопросов — они держались на грани, балансируя по острому лезвию, но каждый новый порез лишь вводил в кровь новую порцию экстази. Ошметки какого-то якобы-вечного чувства разлетелись по внутреннему миру, похожему на выжженный ад, и Сашка с равнодушной ясностью поняла, что ей было абсолютно наплевать, кто сегодня просил бы ее руки: взбесил лишь факт требований, предоставляемых папой ее потенциальному-будущему мужу. Но не отказ именно Грише.
Несвоевременное понимание на миг заставило замереть, и даже грудь, кажется, прекратила вздыматься на полувдохе. Кир, не имеющий представления о том, что с ней происходило, притянул девушку ближе к себе, бессознательно находя ее губы своими — в момент необходимости полноценной разрядки оказалось совсем не до принципов, и жадный, требовательно-подавляющий поцелуй, которого не должно было быть, все же случился. Отвечая в той же эгоистичной манере, ощущая пожирающий ее голод и возвращаясь к заданному ритму их тел, Сашка успела лишь бессвязно констатировать внутри себя, что сейчас она уже и не помнила о вечернем разочаровании. И о своих отношениях, длившихся до того момента, тоже.