Стриптиз
Шрифт:
– Скажи-ка, Малкольм, что ты знаешь о выращивании сахарного тростника?
Пожав плечами, Молдовски ответил, что почти ничего.
– Так вот, – продолжал Хоакин, – для него нужен чернозем, да еще хорошо унавоженный. Там, где он есть, его называют черным золотом, потому что только на нем вырастает хороший сахар. С одного поля можно снять примерно десять хороших урожаев, потом они начинают снижаться. Почему? Да потому, что с каждым урожаем слой чернозема становится все тоньше. – И он наглядно продемонстрировал это, приблизив указательный палец к большому. – В конце концов слоя плодородной
– И если чернозем исчезает, – прибавил Вилли, – то это уже навсегда. Наши люди говорят: мы можем рассчитывать на наши земли еще пять, от силы шесть сезонов.
– А что потом?
Хоакин развел руками.
– Да ничего. Можно начать искать полезные ископаемые, можно устраивать площадки для гольфа. Об этом разговор пойдет позже.
– Да, позже, – подтвердил Вилли. – А сейчас для нас самое главное – это тростник. Нам нужно как следует использовать те годы, которые нам еще остались.
Молдовски понимающе кивнул.
– Так что, уж пожалуйста, Малкольм, сделай что-нибудь, чтобы у мистера Дилбека не возникало подобных проблем.
– Если я правильно понял, вы не собираетесь платить этому адвокату?
– Мы с братом решили, что нет.
Оцелот в украшенном изумрудами ошейнике мягко взбежал по лестнице и свернулся у кожаных шлепанцев Вилли Рохо. Тот, порывшись в складках халата, извлек на свет божий куриную ножку и отдал своему любимцу. Оба брата умиленно смотрели, как пятнистый хищник с хрустом пожирает угощение вместе с костями. Молдовски предпочел отвести глаза: он недолюбливал кошек.
Наконец Хоакин, зевнув, объявил, что пора спать.
– Звякни нам, когда все будет сделано, – сказал он Молдовски.
– Но это обойдется недешево, – ответил тот. Вилли Рохо, посмеиваясь, подставил оцелоту свои перемазанные куриным жиром пальцы, и животное принялось жадно облизывать их.
– Недешево – это сколько? – спросил Вилли. – Уж, наверное, не в три миллиона?
– Разумеется, намного меньше. Но известный риск все-таки есть.
– Не для нас, надеюсь?
– Нет, джентльмены. Не для вас, – ответил Малкольм Молдовски.
Выручив за коляски три тысячи двести долларов наличными, Дэррелл Грант из Сент-Огастина погнал прямиком в Дейтона-Бич. Там он закупил целую кучу разноцветных таблеток и подцепил прямо на улице двух проституток. Позже, в его комнате в мотеле, считая, что он спит, девицы впустили своего сообщника и принялись рыться в вещах клиента. Дэррелл выждал некоторое время, потом, выбрав момент, сунул руку под подушку, где лежал его нож, с гортанным криком вскочил с постели и, бросившись к сутенеру, вонзил нож в мясистую часть его бедра. Пока тот корчился на полу, а девицы отчаянно старались остановить льющуюся из раны кровь, Дэррелл преспокойно содрал с кровати простыню и разорвал ее на длинные полосы. Затем он связал слабо отбивавшегося сутенера и обеих проституток и засунул им в рот вместо кляпов грязные носки. Женщины не оказали сопротивления: они знали, что Дэррелл наглотался таблеток, и успели разглядеть его расширенные зрачки.
Связывая сутенера, Дэррелл мурлыкал
– А теперь, – сказал Дэррелл, закончив свою операцию, – я хочу преподать вам всем хороший урок.
Взяв ключи, он побежал к своему фургону и через пару минут вернулся с электрическим пистолетом для забивания скоб, который увел со стройки в Бока-Рейтон. При виде этого аппарата одна из проституток начала всхлипывать. Перешагнув через нее, Дэррелл подошел к сутенеру и развязал ему одну руку.
– Так, значит, ты собирался ограбить меня? – еще слегка задыхаясь от бега, спросил он.
Сутенер что было силы затряс головой.
– Враки, враки, – пропел Дэррелл на мотив детской песенки. Воткнув вилку аппарата в розетку на стене, он снова повернулся к сутенеру. – В следующий раз, когда тебе захочется бабок, проси вежливо.
С этими словами он взял руку сутенера, положил на нее долларовую бумажку и скобой пришпилил ее к ладони. Он долго не отпускал курок, пока магазин пистолета не опустел. Сутенер потерял сознание. Женщины тряслись от страха.
Внезапно Дэррелл ощутил, что запал у него кончился. Он растянулся на кровати и набрал по телефону номер сестры. Рита наорала на него за столь поздний звонок: хороши шуточки – будить людей в три часа ночи!
Извинившись, Дэррелл сообщил:
– Мне придется задержаться тут еще на несколько дней. Ничего?
– Делай как знаешь. Завтра приедет Эрин.
– Что?! Какого черта?
– Подошел срок встречи с Анджелой.
– Нет! Никаких встреч!
– Так она нам сказала.
– О Господи, Рита, ты что – сказала ей, что Анджи у тебя? Как, черт побери, она узнала?
– Что я могла поделать, если твоя дочь прекрасно умеет обращаться с телефоном? И вдобавок лазает, как обезьяна, где надо и где не надо.
– Анджи звонила ей? – Дэррелл стукнул кулаком по голому матрацу. – Черт побери! Неужели ты позволила ей сделать это? – Перебрав наркотиков, он не мог сосредоточиться на двух критических ситуациях одновременно и потому не замечал, что одной из проституток удалось высвободить правую руку и она теперь потихоньку старается распутать и другие узлы. Потрясая телефонной трубкой, Дэррелл крикнул: – Не пускай в дом эту суку, поняла?
– Подошел срок встречи, – повторила Рита.
– Никаких встреч, мать твою!
– Тогда сам приезжай и разбирайся со всем этим! А мне надо заниматься волками.
– О Боже! – простонал Дэррелл.
– Да, вот еще что. Это говорили в «Новостях». Как зовут того судью, что занимался вашим разводом?
Дэррелл назвал имя.
– Ага, он самый. Альберто видел по телевизору. Твой судья окочурился, Дэррелл.
– Как окочурился?
– По телевизору показывали, – повторила Рита. Сыграл в ящик вчера вечером в каком-то стрип-баре.