Строго между нами
Шрифт:
— Ну, мы готовы, — сказала она. Ей так не хотелось оставлять Эмилию, что слезы подступали к глазам. Со времени как дочь появилась на свет, Стелла расставалась с ней всего пару-тройку раз. Она обняла малышку.
— Пока, мама, — сказала Эмилия, поднимая личико, чтобы чмокнуть мать в щеку. — Веселого тебе отдыха.
— Я буду скучать, — ответила Стелла, целуя дочь в макушку.
— Я тоже, — пообещала Эмилия. — Хотя мне очень нравится бывать с тетей Тарой и дядей Финном. Скоро приедет и Холли.
— Знаю, дорогая. Я буду звонить тебе, а ты, если захочешь позвонить, просто попроси Тару. Хорошо?
—
— Нам пора, — напомнил Ник.
Когда все прощальные слова были сказаны, Тара открыла дверь, и Стелла с мокрыми от слез глазами вышла. Ник крепко держал ее за руку. Последним, что слышала Стелла, был звонкий голосок Эмилии:
— Тара, можно я возьму шоколадку?
Когда они заняли места в самолете, на Стеллу вдруг накатила горячая волна воспоминаний. Она вспомнила себя в молодости, когда ей было пятнадцать. Первые свидания приводили ее тогда в большое волнение. Сейчас, спустя двадцать два года, ее переживания были столь же остры.
Стелла украдкой посмотрела на Ника, и ей показалось, что он тоже волнуется. Заметив ее взгляд, Ник взял Стеллу за руку.
— Я еще никогда не была в Париже с мужчиной, — доверительно произнесла Стелла.
— А что, в прошлый раз твоим компаньоном был золотой ретривер? — шутливо спросил Ник.
— Что за глупости ты говоришь. Я ездила в прошлый раз с классом. Было весело. Учителя безумно боялись, что мы начнем балагурить в кафе, и нам приходилось даже в туалет ходить по трое. Как же нам всем хотелось тогда просто побродить по Парижу, но возможностей предоставлялось не очень много. Самыми приятными моментами той поездки были утренние часы, когда мы общались за утренним кофе в гостинице между собой или с мальчишками, — ответила Стелла с улыбкой. — В поездке мы почувствовали себя совсем взрослыми. Вокруг нас увивались молодые люди. Родная Кинварра была далеко. Тогда мы впервые увидели жизнь. Конечно, учителя опасались за нас, но все прошло нормально.
Ник крепко сжал руку Стеллы и улыбнулся:
— А куда бы ты пошла тогда в Париже, если бы вас вдруг отпустили одних?
Стелла задумалась.
— Даже не знаю. Может, в кино? Я тогда была очень романтичной особой — носила платок на манер Одри Хепберн, а когда бродила по Парижу, представляла что она — это я. И еще я бы, пожалуй, с удовольствием посидела одна в небольшом полупустом уличном кафе. Образ одинокой незнакомки тогда казался мне очень романтичным. Но нам не разрешали надевать свободную одежду, мы ходили в школьной форме. И еще следили затем, чтобы мы не носили никакой бижутерии. А мне так хотелось! У меня был красивый медный кулон. Сережки, которые мне нравились, больше походили на спутниковые антенны, и в них, конечно, я совсем не была похожа на Одри. Представь себе девушку с длинными и очень густыми волосами, с огромными сережками и в бургундской куртке, которая была нашей школьной формой. Вряд ли такую особу можно было бы назвать воплощением парижского шика.
— Держу пари, ты и тогда выглядела замечательно, — сказал Ник. — У нас есть возможность возродить те воспоминания. Представь себе, что сейчас ты та самая школьница, которой удалось вырваться из-под надзора воспитателей.
— Здорово, — сказала Стелла, которой действительно понравилась
— Только не забудь повязать платком волосы и представить себя на минуту киноактрисой, — посоветовал Ник.
— Я согласна, — с энтузиазмом ответила Стелла.
Там же, в самолете, они принялись планировать свои экскурсии — что посмотрят вначале, а что потом. Стелле стало ясно, что Ник в Париже бывал часто, однако она не стала спрашивать его, когда и с кем он там бывал. Она догадывалась, что без его жены Уэнди тут не обошлось, и не хотела ничего о ней слышать. Одно лишь упоминание ее имени могло разрушить очарование момента.
«Когда в таком возрасте с головой бросаешься в роман, — размышляла она, — надо помнить, что у своего мужчины ты не была первой». В понятие «первой» Стелла вкладывала особый смысл — уже нельзя быть первой не только в интимном смысле, но и во всех других. «Я никогда не буду первой женщиной, с которой он летал в Париж, или, скажем, первой, с кем он прогуливался по пустынному пляжу в дождливую погоду». Стелла понимала, что это не более чем ребячество, но чувствовала какую-то неясную потерю.
Она рассудила, что лучше об этом просто не думать. «Сейчас мы вместе, и это главное», — подумала Стелла. Ей вдруг захотелось, чтобы все прошлое осталось где-то там… в прошлом. «Есть только настоящее и будущее. Что может быть проще?» — внушала она себе.
Небольшой элегантный бутик при гостинице напомнил Стелле комнату Холли.
— Следы былой роскоши, — прошептала она, когда они с Ником вошли в полутемный холл и остановились возле большого шкафа, который темной громадой высился у стены.
— Прежде я не бывал здесь, но мне говорили, что здесь очень красиво, — сказал Ник. — Я подумал, что будет лучше, если мы будем жить в гостинице, в которой ни ты, ни я еще не бывали.
Улыбка благодарности осветила лицо Стеллы. «Похоже, он действительно понимает, как трудно уживаться с призраками прошлого, с памятью об отношениях, которых больше нет, — подумала она. — Теперь это место будет только нашим, и больше ничьим. В таком месте третьего лишнего не будет точно — ни наяву, ни в воспоминаниях».
Комнаты в этой гостинице были такими же симпатичными, как и холл. На стенах, обтянутых тканевыми — из муслина цвета морской волны — обоями, висели репродукции Фрагонара. Белую мебель с веретенообразными стойками украшали нарисованные горшки с фиалками. Но самой удивительной деталью обстановки здесь была огромная кровать с балдахином из гладкого муслина. Таким количеством муслина, пожалуй, можно было бы накрыть целого слона.
— Милая комната, — задумчиво произнесла Стелла, обходя кровать и заглядывая в ванную.
— Потрясающий вид, — согласился Ник. Он обошел кровать и направился к окну. За жалюзи виднелись крыши Парижа.
Администратор — симпатичная женщина, которая показывала им комнату, — выглядела озабоченной.
— Вам не нравится кровать? — озадаченно спросила она.
— Почему же? — сказала Стелла, только чтобы не засмеяться. — Эта кровать — основное украшение комнаты.
Удовлетворенная, женщина удалилась.
— Основное украшение… Ты это хорошо сказала, — не в силах сдержать улыбку, произнес Ник.