Стройки Империи
Шрифт:
Мимо клуба наперерез Виктору весело продефилировала группа битлоподобных пацанов лет пятнадцать-шестнадцать. Одежда обычная, не форменная. Похоже, старшеклашки. Если ничего не поменялось, за "Металлургом" должна быть школа.
— Ты пришла и съела маргарин! Йеллоу субмарин! Йеллоу субмарин! — горланила компания на всю округу, но агрессии не проявляла.
В клубе на больших арочных окнах тяжелыми бордовыми волнами свисали плюшевые французские шторы. Из зала слышалась инструментальная цыганочка от "Shadows".
— Добрый день! Как ваши успехи? Софья Петровна в зале.
На
— Материал по новым советским магнитофонам мне уже дали, читайте в "Машиностроителе". Не хочу упускать новости культуры. Думаю, можно пробиться с этим и в центральную прессу. Гардероб не работает, проходите так, повесите в зале.
Цыганочка оборвалась. Навстречу Виктору доносились фразы творческого процесса.
— Стоп, стоп, стоп! Джон, ну чего сегодня с тобой? Соберись. Мы же не можем завтра дать хуже "Поющих гитар".
— "Поющие гитары"... "Серебряные гитары"... "Червоны гитары"... Стас, это же не Сан-Ремо, это сновальщицы, прядильщицы и, самое главное, гладильщицы. Народ будет в восторге. Лично я гарантирую.
— Мальчики! — знакомый голос Сони взял высокую ноту. — Ну как вы не понимаете, что нам нельзя вот так вот! У нас же шанс!
— Софи, вон твой шанс с корреспондентом идет. Не упусти.
Соня была в белой капроновой блузке, скромно украшенной рюшами, и клетчатой немаркой полушерстяной мини-юбке; в ее наряде смешались потребность в простой одежде для репетиции, желание понравиться, продемонстрировать вкус, и необходимость экономить. Сейчас такой наряд отнесли бы к офисным. Роскошь и невысокий достаток отличались в этом обществе лишь оттенками скромности; чтобы встретить кого-то по одежке и не ошибиться, человек должен был сам быть из тех, кого провожают по уму. Мужская часть ансамбля просто была в рубашках без галстуков, рубашках, которые на сегодня оказались в шкафу в чисто стираных и выглаженных, и простеньких брючках. Только на ударнике красовались джинсы, почему-то черные, и черная рубашка — похоже, то было воспоминание о стиляжной молодости пятилетней выдержки. Это и был тот, кого звали "Джоном".
— Так, давайте не терять времени, — Соня была сама деловитость. — Прогоним сейчас "Чингиз-хана", пусть Виктор Сергеевич посмотрит.
— Это теперь "Всадники Октября", заметил Стас, беря в руки соло-гитару.
...Текст оказался действительно выдержанным, о героях-комсомольцах гражданской. Странным Виктору показалась только одна фраза — "с фашизмом у истоков первый бой". Конечно, могло быть, как у Ильфа и Петрова — "Действие происходит у нас, а фашист переодетый", но для гражданской как-то рано.
— Как? Сойдет? — осторожно спросил "Джон", когда последние звуки улетели из форточки куда-то в сторону Кладбища.
— Ну... Исполнение просто потрясающее. Но диско, понимаете, оно немного не так. Это вот как-то... Ну, "Апачей" оно напоминает.
— Советский народ обожает Хенка Марвина, — снисходительно разъяснил ветеран движения стиляг. — Даже поколение героев войны и двух революций. Это же не Пит Таунсенд. Гитары надо экономить.
— Я понимаю. Но диско — это когда публику надо
— Зажжем, — с улыбкой успокоил Виктора Стас. — Это же пока для конкурса.
— Призовое будет — развернемся! — бросился подтверждать остальной состав. — Зал, зал оборудовать сперва надо!
— А новый текст как? — Соня явно хотела спросить, понравилось ли Виктору ее пение, но побаивалась.
— Нормально, наверное... только при чем фашисты у истоков...
Наступила какая-то напряженная тишина. "И Штирлиц подумал, не сболтнул ли он что-нибудь лишнее" — мелькнуло в голове у Виктора.
— Ну это ж... ну как его... так надо... — протянул Стас. Из его голоса было ясно, что он и сам не уверен что так надо.
"Не вляпаться бы тут во что-нибудь диссидентское..."
— Это смена вех, — неожиданно заметил Вочинников. После этого тишина стала еще напряженной. Как будто журналист сказанул то, что все знают, но говорить не положено.
"Основной упор делайте на частичную потерю памяти..."
— В смысле — "смена вех"? — переспросил Виктор. — А то ж, так сказать, можно и, вы понимаете. Люди, они разные.
— М-мм... — задумался над фразой Вочинников. — А, нет. — с облегчением продолжил он через пару секунд. — Это не то.
— А, ну если... тогда что ж тут.
— Как раз насчет этого нет.
— Ну, главное, что не Пит Таунсенд.
— Да уж конечно... — протянула Соня. — Кто знает, до скольки сегодня?
— Где-то еще час. Потом балетный кружок придет.
— А давайте покажем "Одинокого пассажира"!
Вступление оказалось душещипательной и протяжной цитатой из "Очи черные". Но затем... Затем Виктор услышал мощный ритмический накат, почти как у "Eruption"; знакомая мелодия "One way ticket" ударами дизель-молота сотрясала сцены старого зала.
— Дай мне силы! Дай мне силы! — глуховато, как заклинание в магическом танце африканского племени, повторяли мужские голоса; гитаристы, встав в круг, пританцовывали, гипнотизируя зрителя звуками аккордов и движениями.
Круг расступился и из его глубины, двигаясь, как будто в индийском танце, выдвинулась Соня с микрофоном в руках; выступив вперед, она приблизила к губам его блестящий сетчатый шарик.
— Я возьму билет до станции Печаль,
Где туман забвенья мне укроет даль.
У-у, у-у! Увези, откуда нет возврата!
На ночной перрон не выйдешь провожать,
Будет пуст вагон — мне нечего терять.
У-у, у-у! Ничего из прошлого не надо!
Я умчусь туда, где в тайге глухой
Новые огни городов,
Туда, где я смогу понять без слов,
Где же ты, моя любовь?