Стройки Империи
Шрифт:
— Я рад, что у нас хорошие отношения с Китаем, и рад, что вам понравился мой, если можно так выразиться, не слишком удачный доклад. Хочу успеть, просто хочу как можно больше успеть.
— Разумно. Вот, кстати, получил тут по своим связям.
Вочинников вынул из внутреннего кармана пальто карточку девять на двенадцать и протянул Виктору. Карточка, была свежая, на "Униброме", репродукция.
— Тот самый отморозок?
— Как видите, похож на вас. И это, увы, не дилетантские рассуждения. Место расстрела.
— Несите
— А если я не верю в единство гения и злодейства?
— А в подлинность верите? Что мешает взять мою нынешнюю фотку, убрать морщины, пятна на коже, подправить волосы?
— Ретушь и фотомонтаж? Ну, это еще со времен дагерротипов делали. Омолодить можно, монтаж сделать можно, даже имитировать повреждения пленки, засветку. Но! Экспертиза выявит мазки и склейки.
— Это если не в цифре.
— Что значит "в цифре"?
— Кадр "Лейки" — двадцать четыре на тридцать шесть. Доступная фотопленка сороковых, объектив, по нонешним временам средненький, в общем, не более трех мегапикселей. Если машина отрендерила "Кошечку"...
— Имеете в виду иконику? То, что применяют для снимков из космоса? А вы мне все больше нравитесь. Интересная версия. Правда, не знаю, насколько она убедительна для товарищей из УГБ. Что заставит наших врагов привлекать такие силы, чтобы опорочить и убрать одного человека руками Советской власти?
— Об этом надо спросить у врагов.
— А они прямо так и скажут. И у следствия есть более простое объяснение. Виктор Сергеевич, вас прирежут бритвой Оккама.
— Есть другой вариант?
— В воскресенье как раз встречаюсь с одним товарищем "оттуда" — фамилию не буду называть, вы понимаете. По итогам звоню вам и встречаемся для разговора в месте, где нет посторонних глаз.
— Оттуда — это откуда?
— Что-то беспокоит?
— Товарищ, случайно, не того?
— Ну что вы! Все железно. А вот, кстати, к нам спешит вундеркинд.
Григян действительно чуть ли не бежал к ним, одной рукой застегивая на ходу бежевое двубортное полупальто. Другой он поддерживал под мышкой толстую папку из кожзама. На шее его болтался легкий шарфик в большую шотландскую клетку.
— Э! Погодите, пожалуйста!
— Вы нам? — спросил Вочинников.
— Скажите, пожалуйста, — спросил Григян, поравнявшись с ними, — где здесь можно посмотреть сувениры?
— В "Галантерее" на Куйбышева. А что, уже уезжаете?
— Потом не знаю, могу не успеть. Надо заранее. И хочу брянский сувенир найти, который только здесь делают.
— Тогда на рынке посмотрите. Слева у входа лотки кустарей.
— Спасибо! — лицо Григяна излучало просто детскую радость, и он помахал папкой. — Анатолий Алексеевич много материалов дал, все, которые надо. Виктор Сергеевич, ваш доклад очень понравился, очень. Вы берегите себя, пожалуйста.
— А мне вы ничего не пожелаете? — улыбнулся Вочинников.
— Зачем ничего? Хорошего пожелаю, здоровья пожелаю, еще раз увидеться. Журналист такая важная профессия!
— Спасибо, но вам надо поспешить. А то рынок закроется.
Григян
— Он даже забыл спросить, где рынок.
— Если он приехал с Орджограда на электричке, он его видел.
— Тогда успеет, — Вочинников взглянул на часы, — черт, заговорился. Уже минут десять, как я должен... впрочем, это к нашим делам не относится. Ждите звонка!
"Этот Григян тоже мутный. То ли знает про локомотивы, то ли не знает, но искусно имитирует."
27. Хотят ли русские войны.
"Умирая, они боролись", — снова бросилась надпись на памятнике комсомольцам.
Может быть, потому у нас так стараются вычистить память о комсомоле, что "умирая, они боролись", подумал Виктор. Нет, не все члены ВЛКСМ; те, кому ставят памятники. Люди, отдававшие жизнь за победу в горячих и холодных войнах.
Длинный и высокий кассовый зал "Победы" был мрачноват, как католическая церковь; две очереди, разделенные перилами, шли к окошкам в глубине.
— Два на одиннадцать, подальше от экрана, — привычно произнес Виктор. Кассирша, вздохнув, вытащила бумажку с планом зала и отчеркнула два квадратика, затем поставила росчерки на сине-зеленой полосе и тиснула штамп. Как это похоже на канцелярию, мелькнуло в голове. Большую часть жизни брал билеты, а внимания не обращал...
До фильма была уйма времени. Захотелось снова мотануть в Брянск, сменить обстановку. Привычка народа шестидесятых — на выходных мотать в Брянск.
"Кстати, Мессинг еще жив", подумал Виктор. "Или, по крайней мере, должен быть жив и должен быть в СССР. Почему его не тащат для проверки? Феномен к феномену, так сказать. Старость, болеет? Ну так меня к нему можно. Эмигрировал? Пошел в отказ? Или тут вообще что-то с ним случилось? Может, вообще его роль преувеличена? Что он у меня увидел в тридцать восьмом? Войну и робота? Если по его словам, все в пределах фантастики тридцатых. Не были ли видения Мессинга в "стране победивших белых" просто самовнушением в обстановке военной части? Артист, человек впечатлительный..."
Длинный, похожий на мерседесовский, ярославский автобус шел маршрутом "десятки", вокруг летного поля; Виктор специально сел на него, чтобы увидеть другую часть центра — ту, откуда обычно шли на демонстрацию.
Поле показалось ему пустым и унылым; вдалеке, у ангара, торчали зеленые "кукурузники", небольшие вертолеты, похожие на оранжевых стрекоз, и несколько серебристых "антоновых" на высоких аистиных ногах.
Деревенские окраины были раскрашены в радужные цвета; пестроцветье частного сектора разбавляли пригородные базы и автохозяйства. На месте памятника летчикам грустно торчали заросли облетевшего орешника, и только белая изгородь центрального кладбища с пышной бетонной балюстрадой указывала, что город опять начался.