Студент
Шрифт:
Я внимательно посмотрел на приятеля. Зная Витьку, можно было подозревать, что не Верна, ни Дюма он отродясь в руки не брал, ни в подростковом возрасте, ни в юношеском. Да и вряд ли чем-то иным зачитывался. А монолог воспроизвел, услыхав когда-то от кого-то. Включая обороты «знаете» и «решил восполнить упущенное». Это точно! С чем-с чем, а с памятью у Виктора было хорошо, это я успел понять.
По-иному покосилась на него и Таня. Уважительно. Умные речуги толкает, гляди-ка! Произвел должное впечатление. Ксюша,
Я немедля подхватил нить:
— В самую точку, Виктор! — намеренно сделав ударение на второй слог, как в имени Гюго. — Мудрость заслуживает тоста. Давайте-ка…
И я долил всем понемногу. Таня с Ксюшей ради приличия запротестовали, но я учтиво заметил:
— Пить или не пить — дело добровольное. А освежить требуется.
Люба раскупорила болгарский сок, бесцеремонно глотнула прямо из бутылки, так как стакан был занят портвейном. Она заметно охмелела, и по лицу ее загуляла сардоническая усмешка.
— Слышь, Вить! — сказала она. — А что же ты читал тогда в соответствующем возрасте? Вот прямо любопытство разобрало!
Начинающего бизнесмена вопрос в тупик не поставил.
— Ну что! — уверенно ответил он. — «Молодую гвардию», например. Фадеева. Очень понравилось. А прозу Пушкина если взять? «Капитанская дочка», например. Или это… «Повести Белкина»! Вот это я понимаю, классика!
Люба застыла с бутылкой в руке. Да и я, признаться, не ожидал от соседа такого интеллектуального выхлопа. Не знаю, как отреагировала бы наша артистка, но тут в разговор встрял Алексей. Он тоже заметно стал подшофе. Слегка, но заметно.
— А я считаю, что все это фигня. Ну, то есть… фигня-не фигня, ладно. На любителя. Развлечение. А так, по жизни… Профессиональная литература, по специальности — ну, это я понимаю. Осознанная необходимость. А это все…
Он пренебрежительно махнул рукой.
Тут меня задело.
— Позвольте не согласиться, — заявил я. Хотел мягко, а вышло как-то вычурно, с апломбом: — Литература учит нас жизни в обществе. Художественная. Специальная этому не научит.
Алексей хмыкнул:
— Жизни нас учит жизнь. Живешь и учишься. Если мозги есть. А если нет — тогда ни книги, ни семья, ни школа ни хрена ничему не научат.
Люба к этому моменту ублажила себя сливовым соком от души.
— Дурак ты Леша, — брякнула она. — И уши у тебя холодные.
Я напрягся, ожидая от Алексея какой-нибудь грубой ответки, но он лишь снисходительно скосился на дерзкую особу.
— Вот уж правду говорят: волос длинный, ум короткий…
— Ну не скажи, — вдруг со значительным видом встрял Витька. — Просто у женщин, у них другое мозговое полушарие более развито… активно…
Алексей вновь отмахнулся, зато в Танино-Ксюшиных глазах Витя еще подрос, и я мысленно похвалил его. Молодец! Тактически действует грамотно.
Люба еще тяпнула портвешка. И нечто иное уловил я в изменившихся лице и взгляде. Она и разрумянилась, и словно отвердела, что-то хищное проступило в броской внешности.
Так. Неужели жди сюрпризов?..
Не успел я об этом подумать, как Люба резко сказала:
— Слушай, Вась! А у тебя же Достоевский вроде есть, ты говорил?
— Конечно, — уверенно ответил я. — «Преступление и наказание». А что?
Вот ведь вовремя подвернулся Федор Михалыч!
— Да так. Вспомнилось. Нужные книги надо всю жизнь читать, а не только в детстве.
— Золотые слова!
Я воскликнул совершенно искренне. Реально, нравились мне в Любе элементы здравомыслия и тяги к знаниям. На фоне ее безбашенности они смотрелись такими островками надежды на будущее. В целом-то славная девушка, спору нет. Талант, черт возьми! Но ведь так может влететь по жизни…
— Дашь почитать? Хочу обновить в памяти, — она зачем-то взмахнула рукой. — В школе-то проходили, но тогда что мы понимали!..
— Не мы, а вы, — подколол Алексей.
— Хоть бы и я, — без обид кивнула Люба, глядя не на него, а на меня.
Движения ее сделались излишними, пьяно-размашистыми. И глаза как-то странно потемнели. Или потускнели. Куда-то исчезло из них прежнее разудалое веселье. Теперь они были серьезны и как будто смотрели вглубь себя.
— Пошли, — вдруг сказала она и встала, сильно толкнув стол, едва не расплескав вино.
Призыв был явно обращен ко мне.
— За книжкой, что ли? — догадался я.
— Да, быстро сходим, да вернемся. А то потом забудется, то да се… Мы через пять минут будем, — уточнила она. — Смотрите, тут без нас все не выпейте!
— Люб, а когда придешь — сыграешь? — робко чирикнула Ксюша.
— Обязательно. Обещаю, — Люба улыбнулась. — Ну, идем, Василий Третий!
— Почему — третий? — вытаращился Витек.
— Царь такой был на Руси в незапамятные времена, — пояснила Люба.
— В незапамятные времена был царь Горох… — пробурчал под нос Алексей и взялся за «фугас».
Его уже неплохо так подразобрало. «Три семерки» свое дело делали знатно. Били по мозгам без промаха.
— Ключ, — сказал я Витьке. Он бросил мне ключ от комнаты, я поймал на лету.
Мы с Любой вышли в коридор, где наповал разило кухней, то есть горелым постным маслом, луком, салом, а нам навстречу топал незнакомый мне парень. В правой руке он держал гигантскую закопченую сковородку, на которой дымилось некое месиво. Длинная ручка алюминиевого монстра была обмотана грязноватым вафельным полотенцем.
— О! — радостно вскричал он. — Любаня, это ты Высоцкого так лихо сбацала?! Я мимо шел, слышал!
— Не сбацала, а исполнила. А что, еще кто-то может, кроме меня? — надменно парировала исполнительница.