Студзянки
Шрифт:
Плацдарм (31 июля — 5 августа)
Утро было солнечное. На бледном небе — ни облачка. И хотя еще не было пяти, роса уже высохла и тень не приносила прохлады. Лесными дорогами, просеками, одновременно десятками дорог и тропинок шла 35-я гвардейская стрелковая дивизия. Позади остался ночной переход, но в какой-то момент головные колонны все же ускорили шаг. Они еще не видели реки, но в дуновении западного ветра уже почувствовали ее свежесть.
— Дорога свободна! Принять вправо! — команды шли от хвоста к голове колонны, повторяемые все новыми голосами.
Солдаты
Мимо проехал пикап с автоматчиками. Они сидели вдоль бортов, готовые в любую минуту соскочить на землю. Парни были рослые, такие, что в одиночку выходят против десятерых — армейская разведка. Следом за ними ехал открытый вездеход с торчащей вверх антенной радиостанции.
Пехотинцы узнавали фигуру и лицо того, кто сидел около водителя, поворачивали головы, замедляли шаг. Офицеры отдавали честь, поднося руку к каскам. Следом за машинами, как шум волн за лодкой, шел рокот людских голосов.
— Командарм, — говорили кадровые солдаты, еще не отвыкшие от старой, революционной терминологии. — Перематывай, братцы, портянки. Если Чуйков приехал, то больше, чем до утра, не отдохнешь.
Был последний день июля. Солнце стояло еще достаточно низко, чтобы косые лучи его могли бить в глаза немецким наблюдателям на западном берегу. С пригорка, на котором в густой тени стоит молчаливая группа людей, виден небольшой участок берега. По бокам, укрытые деревьями садов, притаились автоматчики в выгоревших гимнастерках.
В центре — двое мужчин в рубашках с закатанными рукавами. Издали их можно было принять за крестьян, которые в жаркий день вышли посмотреть на реку, поговорить на солнышке. На шаг впереди стоит коренастый сорокалетний мужчина. У него большая голова, высокий лоб. Волосы темные, вьющиеся, выгоревшие на солнце. Где-то в морщинах лба, в широких и лохматых бровях или, может быть, во взгляде скрыто упорство, воля. Когда я встречу его много лет спустя, волосы у него поседеют, морщины станут глубже, но упорство и воля останутся.
Чуйков смотрит на противоположный берег Вислы. В поле его зрения — только тополя, дамба, ивняк на узком песчаном пляже и вода, покрытая рябью, но в памяти он держит то, что много раз читал на карте. На севере течет Пилица, она делает двойной изгиб в форме латинской буквы S: нижний полукруг слегка растянут, а верхний — резко заворачивает вправо, впадая в Вислу. Пилица будет прикрывать правое крыло. На юге, наискось, на северо-восток, пробираясь через Козеницкую пущу, несет свои воды неглубокая, извилистая Радомка. Леса на ее западном берегу сбегают широкий поясом прямо к Висле. Это и будет прикрытие левого крыла.
Обе реки соединяет широкий тракт, идущий от Рычивула через Магнушев и Мнишев к мосту, разрушенному еще в 1939 году. Тракт похож на тетиву, натянутую на излучину Вислы. Параллельно ему, дальше на запад, тянется широкой полосой болотистый ольшаник. Он будет
За болотами, изогнувшись дугой к западу, бежит широкая полевая дорога к Мнишеву через Рознишев, Грабовску Волю и Ленкавицу и возвращается под Рычивул. К югу от Ленкавицы, там, где деревенька Студзянки, находится вершина плоского, приподнятого щита. Она на двадцать пять — тридцать метров выше остальной местности. Пока гвардейцы не захватят этот щит, все коммуникации, идущие от Вислы на запад, будут видны наблюдателям противника. Необходимо быстро овладеть высотой.
Чуйков смотрит на тополя, дамбу, ивняк на песчаном пригорке. Он видит не больше каждого из своих солдат, во благодаря шестому чувству командира у него перед глазами вырисовывается картина не начавшейся еще битвы.
Видно, на роду у него было написано солдатское ремесло, уже тогда, когда появился он на свет в крестьянской избе в деревне Серебряные Пруды в Тульской губернии. Не каждому парнишке в девятнадцать лет случается командовать полком. С апреля 1918 года, с той минуты, когда он впервые надел форму, в его жизни было столько сражений, что, кажется, все невозможно и вспомнить.
Но самое важное, незабываемое — Сталинградская битва. Вцепился он в землю, молотил врага жерновами боев, рвал и уничтожал. Армия его тоже истекала кровью. В период оборонительных боев в городе в нее влились и остались в сожженной земле семь дивизий, одна стрелковая и одна танковая бригады.
Он пережил те трудные дни, а с ним и самые близкие его товарищи, те, которые сейчас стоят рядом: начальник штаба полковник Василий Белявский, командующий артиллерией генерал Николай Пожарский и генерал Матвей Вайнруб — командующий бронетанковыми и механизированными войсками. Чуйков оглянулся, кивнул. Они ответили улыбками.
Тринадцать дней назад, когда левое крыло 1-го Белорусского фронта переходило в наступление, 8-ю армию еще раз перебросили на направление главного удара. Армия прорвала оборону противника и все быстрее двигалась вперед, громила встречные дивизии врага и уже на третий день вышла к Западному Бугу, с ходу форсировала эту реку и пошла по польской земле. Тогда Рокоссовский через боевые порядки 8-й армии ввел в сражение 2-ю танковую армию.
В броске к Висле победила 57-я гвардейская стрелковая дивизия 4-го корпуса генерал-лейтенанта Василия Глазунова: сразу за танками 2-й танковой армии она ворвалась ночью 26 июля на улицы Пулав и к утру освободила город.
27 июля 2-я танковая армия начала наступление в общем направлении на Прагу вдоль люблинского шоссе, а за ней, очищая территорию от противника и прикрывая левый фланг, двинулись войска 8-й гвардейской армии. В разрыв, образовавшийся между ними и 69-й армией, вошла 1-я Польская армия.
Позавчера, утром 29 июля, командующий 8-й армией связался с Рокоссовским и доложил о намерении совершить бросок на Запильче. Командующий фронтом принял это предложение к сведению, но решения не вынес: обещал, что подумает и даст ответ завтра.