Субботним вечером в кругу друзей

Марчик Георгий Оскарович

— Бабушка! — прорвался сквозь мысли Андрея Михайловича голос Машеньки. — А какой ты была маленькой?

— Когда я была маленькой, многое было совсем по-другому, — сказала бабушка и вдруг засмеялась. — Совершенно неожиданное лезет в голову. Я вдруг почему-то вспомнила: мы в детстве очень любили всякие страшные истории. И вот вдруг одна из них пришла на ум.

— Расскажи, расскажи! — потребовала Машенька. — Я тоже люблю страшные истории.

К ней присоединился и Алесик. Вообще-то он куда-то уже навострился, отметил про себя отец, уже дважды поглядывал на часы. Но проявляет выдержку — первый

не уходит из-за стола, хотя уже и чай выпили.

— Мама, это непедагогично, — сказал Андрей Михайлович, — ты же знаешь, какая Машенька впечатлительная.

— Нет, педагогично! — возразила Машенька. — Это очень-очень интересная история. А я ни капельки не буду бояться. Ведь я не боюсь ни капельки, когда мы ходим на могилу к дедушке. Мамуля, расскажи про котят.

— Про котят ты сама прекрасно можешь рассказать, — сказала Галя, поправляя прядь волос на голове дочери.

Это все были незамысловатые семейный истории, которые рассказывались за общим семейным столом. Все их хорошо знали, но тем не менее каждый раз вновь слушали с большим интересом.

— Мы с мамочкой жили в пансионате, — рассказывала Машенька, — и там были три хорошеньких таких котеночка и их мама — большая полосатая кошка, похожая на тигра. Они всегда ждали нас у столовой, потому что мы приносили им покушать. Как только мы выходили, они сразу выпрыгивали из кустов…

Андрей Михайлович положил ладонь на горячую под солнечными лучами, золотистую голову дочери и подумал со странным удивлением, почему вдруг ему стало так тоскливо и больно, словно он уезжает навечно, а сейчас навсегда прощается с ними. Он так сжился с ними и со всем этим миром, что получить право на бессмертие значило и самому стать другим, и все вокруг тоже станет другим. Все это, что ему до боли близко и дорого, будет уже другое — это будет мир мамы, жены, сына, дочери, но не его — он уже не будет с ними, вернее, будет, но только временно, всего один миг… Он словно бежит от них навсегда. Другие будут приходить в жизнь и уходить из нее, а он всегда будет, всегда, как вечный одинокий путник. Обречен на бессмертие и одиночество.

Андрей Михайлович стряхнул с себя минутное оцепенение…

Все встали из-за стола. Анна Григорьевна и Галя занялись уборкой. Машенька с Алесиком отправились в магазин. Андрей Михайлович пошел в кабинет работать.

Это был простой, незатейливый летний день — теплый, солнечный, с легким ветерком и набегающими на солнце тучками, с пением птиц, жужжанием и стрекотанием насекомых, музыкой из транзисторного приемника.

Раньше Андрей Михайлович в такой день иногда думал о том, как сладостно-прекрасна жизнь и как было бы хорошо, если бы всегда видеть над головой это небо, ходить по этой зеленой пахнущей травой и садом земле, дышать этим чистым, бесконечно голубым небом.

А сейчас ему было не по себе.

Вечером Андрей Михайлович послал телеграмму о том, что решительно отказывается от своего права на бессмертие.

РЫБКА

Телефон стоит на столе у Петра Игнатьевича, невысокого, плотного, добродушного мужчины средних лет. Петр Игнатьевич трудолюбив и деликатен, из тех, кто мухи не обидит. Сегодня он пришел пораньше — у него срочная работа.

Он даже мысленно потирал руки в предвкушении: «Ну, поработаю я сегодня на славу!»

Петр Игнатьевич разложил на столе необходимые бумаги и углубился в их изучение. Ровно в девять в комнату один за другим стали забегать запыхавшиеся сотрудники.

— Здорово, Петя! — пробегая мимо стола, похлопал по плечу Петра Игнатьевича его сослуживец Саша Простосердов. — Уже трудишься? Ну давай-давай, — подмигнул он. — Смотришь, к празднику и премию подбросят.

Петр Игнатьевич лишь слабо улыбнулся в ответ. Сотрудники уселись за свои столы и шумно стали обсуждать итоги вчерашнего хоккейного матча.

— Слышь, Петя, Петруша, — позвал самодовольный Сашка, ковыряя в зубах спичкой, — ты смотрел вчера матч по телевизору?

— Алавердыев — лучший игрок, — оторвав голову от бумаг, изрек Петр Игнатьевич и снова углубился в сводки и расчеты.

— Ну, а я что говорю! — торжествующе захохотал Простосердов. — А я что говорю!

«Ну, теперь завелись на час», — с тоскою подумал Петр Игнатьевич, который никак не мог сосредоточиться на одной мысли. Нужная мысль мелькала перед ним, как рыбка, которую он пытался поймать рукой в водоеме. Внимание его тотчас же отвлекалось разговорами.

Наконец хоккейная тема была исчерпана, и сослуживцы не торопясь приступали к делам. Некоторые принялись за чтение газет, другие доставали папки с бумагами и неторопливо шуршали ими. Именно в этот благодатный момент Петр Игнатьевич и поймал одну из вертких рыбок за хвост и всеми силами пытался удержать ее. Зазвонил телефон. Единственный в комнате, он стоял на столе Петра Игнатьевича.

— Саша Простосердов, тебя, — крикнул Петр Игнатьевич.

— А кто звонит? — на ходу поинтересовался Саша. — Мужчина или женщина? — Он взял трубку и с ходу стал кричать в нее, нисколько не задумываясь, что может помешать кому-то, тем более Петру Игнатьевичу, рядом с которым он стоял. Саша оглушительно реготал.

— Здорово, Феликс, дорогой! — кричал он. — Сколько лет сколько зим. Как дела, старичок? Почему не звонил? А мы тут только что толковали насчет вчерашнего матча. Ты был? Как же это я тебя не встретил? Ну скажи с ходу, кто, по-твоему, лучший бомбардир. Ну, говори, говори не думая. Кто? Осетинский? Ну молодец! Ну отмочил! Ха-ха-ха! Чтоб мне пропасть. А мы здесь все утро проспорили, а про Осетинского забыли.

Петр Игнатьевич некоторое время держал рыбку одной рукой. Она отчаянно била хвостом — вот-вот вырвется. Тогда Петр Игнатьевич схватил ее второй рукой и пытался поймать зубами кончик ее хвоста, который быстро дергался из стороны в сторону.

— Игоря давно видел? — продолжал Простосердов. — Давно? Я тоже давно. Говорят, спился. А жаль — хороший был малый. Как в преферанс играл!

Рыбка вильнула хвостиком и чуть не выскользнула, благо Простосердов на минуту замолчал и Петр Игнатьевич с трудом удержал ее и с нетерпением ждал, когда же закончит свой разговор этот трепач Сашка. Через несколько минут он опустил трубку и с неистовым возбуждением стал объяснять Петру Игнатьевичу:

— Феликс звонил, дружок еще со школьных лет, разыскал, собака. Хороший парень. На спор в девятом классе, не отрываясь, выпил трехлитровый баллон пива.