Суд над Роксаной
Шрифт:
Чем больше демонесса размышляла, тем сильнее ее мучило подозрение: Хамфри хотел, чтобы она явилась к нему со своим Вопросом. По той простой причине, что она была нужна ему для какого-то дела. Может быть, он был в долгу перед Симург, а той зачем-то понадобилась служба демонессы. Вот Метрия и сгодилась.
Она вздохнула. Что тут попишешь? Ради того чтобы убедить аиста доставить младенчика, ей надо будет делать, что придется. Оно того стоит.
Неожиданно скакун остановился: поперек дороги была натянута тяжелая цепь, так что продолжать бег он не мог. «Несчастная сиротка» от раздражения
ЭТО НЕ ПРОСТО ЦЕПЬ, А ПИСЬМО. ТРИЖДЫ УЖЕ ВЕСЬ МИР ОБЕГАЕТ. ВСЯКИЙ, КТО ЭТУ ЦЕПЬ РАЗОРВЕТ, ТОТ ПОЖАЛЕЕТ И ПОСТРАДАЕТ. ВОТ ДЖОЙ ШМОЙ ЦЕПОЧКУ ПОРВАЛ И В БУХТУ-БАРАХТУ НЕМЕДЛЯ УПАЛ. А ДЖЕЙН ДОЙ ЦЕПЬ СБЕРЕГЛА И ПОТОМУ КРАСОТУ ОБРЕЛА. ЗРЯ НЕ МЕШКАЙ, ПОСПЕШИ — ЭТО ПИСЬМО ПЕРЕПИШИ, ЧТОБЫ ОНО ЦЕПЬ ПРОДОЛЖАЛО И В ЧЕТВЕРТЫЙ РАЗ МИР ОБЕЖАЛО.
Сиротка подумала о том, не разбудить ли Геру, но, сообразив, что демонесса будет раздражена (а здесь определенно имело место нечто интересное), с чисто демонической любезностью решила ее не будить. Однако задумалась о том, что же делать.
Против цепочки-письма как такового она ничего не имела, однако оно преградило ей дорогу, а надо было ехать дальше. Она подумала о том, не обогнуть ли цепь, но она тянулась и влево и вправо, сколько видит глаз: возможно, и вправду трижды обегала мир. Перебраться через цепь ей бы труда не составило, но как перетащить четверонога? И под цепью скакуну не пролезть, слишком велик.
Она пожала плечами. По ее разумению, эта штуковина, что бы она ни заявляла, не имела права перекрывать дороги: охота тебе обегать мир — пожалуйста, но только или повыше, или прямо по земле, чтобы можно было перешагнуть. Ее не мог натянуть здесь Добрый Волшебник: ведь они же не на пути к замку. Значит, это обычное препятствие, и, коль скоро никак иначе его не преодолеть, придется цепочку порвать. Придя к этому выводу, она превратила крохотные сироткины ручонки в здоровенные клещи, зажала ими ближайшее звено и пустила в ход демоническую силу. Магическая уловка заключалась в том, чтобы сосредоточить большую силу на меньшей площади: эту хитрость знают все демоны.
Буквы на звеньях изменились. Они сложились в «ОЙ!», потом «ОЙ-ОЙ!», потом «ОЙ-ОЙ-ОЙ!», но она продолжала давить. Когда звено оказалось наполовину перекушенным, оно стала трепыхаться, норовя вырваться, но, как известно, бедные несчастные малютки обладают исключительной цепкостью и хваткой.
ТЫ ОБ ЭТОМ ПОЖАЛЕЕШЬ! — снова сменились буквы. — ВСЯКИЙ, КТО ПРЕРВЕТ ЦЕПЬ, БУДЕТ ПРОКЛЯТ! А-А-А-А!
Звякнуло перекушенное звено, и цепь распалась на две половинки. Путь был свободен.
— Что тут такое?
Сиротка подскочила: позади нее дрейфовало облако, увенчанное ужасающей с виду шапкой волос.
— Ничего интересного. А что это у тебя на макушке?
— Адский тупей, разумеется. Прическа такая. Помогает, видишь ли, не тупеть. Я его подцепила, когда путешествовала в… это не важно. Важно, что ты порвала цепочку,
— Какой, говоришь, тупей? — переспросило заинтересованное дитя.
— Сказано же тебе — гадский.
— Ладно, пора в дорогу, — сказала несчастная сиротка, довольная тем, что вынудила спутницу исправиться. По какой-то странной причине упоминать при детях ад считалось неподобающим, тогда как на гадов этот запрет не распространялся. Оставаясь в обличье ребенка, Метрия имела возможность донимать спутницу таким манером. И это было прекрасно!
Она взобралась на скакуна, и они снова устремились в путь. Оглянувшись, Метрия приметила, что цепь злобно извивалась, но схватить их ей было не по силам. Что доставило беглянке поистине демоническое удовлетворение.
Возле реки они миновали огромный ядреный корень, окруженный порослью высоковольтных лилий. Он вылавливал в реке томных рыб, переваривал их и питал лилии образовавшейся в результате этого процесса томной энергией. Некоторые из огромных лилий нависали над дорогой, и крошка-сиротинушка замедлила бег скакуна. Растения гудели от напряжения, и она малость нервничала, не зная, чего от них ждать.
Затем она увидела здоровенное, толстое, бочкообразное существо, топтавшееся под сенью лилий. Попытка проехать мимо не удалась: оно преградило четвероногу путь и, открыв страшную, усеянную гвоздеобразными зубами пасть, сказало:
— Детка, ты слишком мала, чтобы ездить на такой большой лошадке. Шла бы ты домой.
— Почему бы тебе не пойти домой? — сердито спросила несчастная малютка, ибо что-то в этом существе ей определенно не нравилось.
— А потому, детка, что я никогда не следую собственным советам. Я Гиппократ, и мною дана клятва Гиппократа в том, что я всегда буду указывать людям, что им делать и чего не делать ради их здоровья и блага (некоторым, как слышал, это даже помогает), но на меня самого действие этих указаний не распространяется.
Объехать чудище не удавалось, оно упорно преграждало дорогу. В поисках выхода бедняжка огляделась по сторонам и приметила длинноногое, длинноухое создание, в котором признала обыкновенного зайца. Вообще-то обыкновенские существа в Ксанфе чрезвычайно редки, однако зайцы отличаются способностью попадать куда угодно, причем без билета. Вытянув руку, благо демону вытянуть ее на любую длину проще, чем смертному протянуть ноги, крошка в тот момент, когда ее пузатый собеседник на миг отвлекся, сграбастала зайца и водрузила себе на голову, сделавшись похожей на маленького волосатого тролля.
— Что за дела? — воскликнул, снова обернувшись к ней, Гиппократ. — А где же невинное дитя?
— Мне почем знать?
Гиппо расстроился, ибо по опыту знал, что давать полезные советы и указания, а главное, добиваться их исполнения от детей гораздо легче, чем от троллей. Он затопал под лилии искать пропавшую малютку, и путь вновь был свободен.
Наконец после нескончаемой скачки впереди показалась огромная зеленая гора. Она казалась ограненной, и все ее грани сверкали и переливались.