Суд времени. Выпуски № 23-34
Шрифт:
Пивоваров:…пока мы не перестанем быть советскими людьми, мы по-прежнему будем находиться вот в этой ситуации.
То, что господин Кургинян говорит о каком-то геноциде, о какой-то оккупации — это все абсолютно какие-то пышные и пустые слова. Речь идет о совершенно конкретном. Было много десятилетий, в которых было много всякого. Но было то ложь и насилие, от которых мы должны отказаться, иначе никуда не пойдем дальше. Только об этом я говорю.
Да, я подвожу итог и собственной жизни и жизни моего народа. К концу XX столетия я вижу, что
Кургинян:Он был людоед, по вашему мнению.
Пивоваров:Разумеется. Сожрать несколько десятков миллионов людей…
Сванидзе:Спасибо. Вопрос Вам, Сергей Борисович, знаете, мне очень интересно вас слушать. Вы говорили очень интересные вещи, глубокие вещи, на мой взгляд.
Я вспомнил одну ситуацию. Я был на «Эхе Москвы». Был звонок. В прямой эфир звонила женщина из Сибири. Речь шла о раскулачивании. Она говорит: «Николай Карлович, вот у меня деда раскулачили — и правильно сделали. И всех кулаков надо было так».
Просто вот я слушаю уважаемых экспертов. В том числе и вы, Сэда Константиновна, очаровательная совершенно, и Сергей Ервандович сказал, что он из семьи репрессированных. И каждый из вас говорит, что у него кто-то был репрессирован, кого-то расстреляли. Вы вспоминаете Устрялова, который приехал на Родину и был расстрелян.
Есть и другие периоды возвращенцев. После войны приехали. Мой уважаемый друг Кривошеин Никита Игоревич, внук правой руки Столыпина, министра сельского хозяйства при Столыпине, который жил в Париже. Его отец был в движении сопротивления антигитлеровском, сидел в Дахау. Потом после войны, соблазненные победой Советского Союза над Германией, вернулись на Родину. И человек, который сидел в Дахау, сел в ГУЛАГ, а потом и сам Никита, его сын, сел.
Вы защищаете этот строй. Здесь нет элемента, вот это вот… как называется? Шведский… Стокгольмский синдром. Стокгольмский синдром. Все родители, все деды сидели, расстреляны. Все выходили из ГУЛАГа. Все… И нет, замечательно. Как хорошо было. Объясните, в чем посыл? Я не понимаю психологически.
Чернышев:Никакой строй мы с Вами здесь не защищаем. К тем фактам, о которых Вы говорите, мы относимся с Вами, видимо, совершенно одинаково.
Сванидзе:У меня тоже такое ощущение.
Чернышев:Да. Просто факты по-разному используем мы и по-разному с ними оперируем. И когда я говорил об Устрялове, я говорил не о «взвешивании» строев и о выборе того или иного строя. Как будто из этого строя можно шагнуть вперед, как в армии. Ничего подобного.
Я говорил еще об опыте не социологии, а любви. Нужно просто к своей стране относиться так, что она может как страна вам сделать очень больно. Но это еще
Я думаю, что не нужно придавать вот такого смысла даже своей судьбе, даже судьбе своих близких, потому что у меня были счастливые люди, наряду с репрессированными, и удачные люди. Я никогда не собирался и не мог бы отказаться, хотя я счастлив жить в такое время, где передо мной не было такого выбора. Но если бы был выбор, я бы не отказался от репрессированных предков.
Я при советской власти, уверяю вас, говорил то, что хотел, и думал. Из-за этого тоже у меня были довольно крупные проблемы.
Сванидзе:Я не сомневаюсь в Вашей личной смелости. Речь идет не об этом.
Чернышев:Нет, дело не в смелости, это естественное состояние. Когда вы говорите то, что вы считаете должным, вы не в силах от этого отказаться.
Поэтому я призывал не к возвращению в смысле «повторить опять». К возвращению в новую страну, к возобновлению и попытке соединить ту старую идентичность, которой сейчас нет, с теми новыми компетенциями и институтами, которых не было и не хватило. Советский Союз рухнул не только и не столько из-за того, что кто-то там совершал ошибки.
Сванидзе:Нет, ну, будем двигаться дальше, конечно. Жизнь-то продолжается.
Чернышев:Он рухнул из-за того, что мы не смогли в своем конструктивном усилии создать основы современной частной собственности, перенести эти основы оттуда и сконструировать здесь.
Сванидзе:Из досоветского периода.
Чернышев:Мы строили здание сверху вниз. Теперь мы строим снизу вверх.
Сванидзе:Потому что при советской власти частной собственности не было.
Чернышев:Мы жили в здании, где не было пола. Сейчас мы пытаемся жить в здании, где нет потолка, и оттуда падает все это. Давайте соединим тот потолок, который был, пока другого нет, и будем строить его теперь снизу вверх.
Сванидзе:Спасибо.
Чернышев:От частной собственности к общественной.
Сванидзе:Спасибо, Сергей Борисович.
Сванидзе:Наши слушания завершаются, и я предоставляю каждой стороне право на заключительное слово. Прошу Вас, сторона обвинения, Леонид Михайлович.
Млечин:Без сомнения, были три очень интересных дня. И мы должны всех поблагодарить экспертов, которые в этом участвовали.
Мы, разумеется, не можем ни в прошлое вернуться, ни в будущее перелететь. Естественно, вся история, которая была, такая и есть. Вопрос только состоит в том, какие уроки мы из нее извлекаем.
В жизни бывает не очень хорошее. Ну, и не надо этим гордиться. Совершил что-то не так. Осознал, исправился — и дальше пошел, и не совершаешь больше ошибок.